Хладнокровный ублюдок, яростно рвущий аристократов (СИ) - Борчанинов Геннадий - Страница 1

— Ты изгнан, сын, — слова отца падали каменными глыбами, лишая меня всякой надежды на прощение, наследство и продолжение беззаботной жизни в родовом поместье князей Заславских.

— Ну что тебе стоило извиниться⁈ Зачем ты так, сынок? — матушка чуть не плакала, утирая глаза уголком платочка.

— Это была последняя капля. Семья слишком много вложила времени и средств в твою подготовку. Ты не оправдал наших надежд, — сказал отец.

— Он меня оскорбил, — процедил я сквозь зубы. — Прилюдно.

— И всё же граф Воронцов не сказал ни слова неправды, — сказал отец. — Ты — пустышка. Мусор. В тебе нет ни капли магического дара.

Будь он проклят, этот дар. У аристократов всё вертится вокруг дара и его цвета. И если ты не получил свой дар до двадцати лет — то это конец. Мне исполнится двадцать в следующем месяце.

Семья делала всё, чтобы помочь мне. Отец называл это подготовкой, и так как считалось, что дар может проявиться в минуты смертельной опасности, вся моя юность прошла в борьбе за собственную жизнь. Меня выбрасывали в зимнем лесу с одним только ножом, вывозили в открытое море на хлипком плоту, отдавали на попечение самым разным тренерам, мастерам и просто сумасшедшим шарлатанам. Ничего. Всё тщетно. Я выжил везде, но так и не открыл в себе ни капли магии.

В то время, как мой младший брат открыл свой дар, когда за ужином подавился оливкой. В тринадцать лет. Да, всего лишь Голубой, дар воздуха, достаточно распространённый, но это в один момент сделало его отцовским любимчиком, а меня поставило под угрозу. И это при том, что он — узаконенный бастард, а я — чистокровный потомственный аристократ с десятью поколениями одарённых в родословной.

— Милый, может, всё-таки не надо? Есть ещё время! — взмолилась мать. Между прочим, одарённый Третьего ранга, Жёлтый цвет, один из лучших магов земли во всей Российской Конфедерации.

— Мы и так ждали слишком долго. Я вынес вердикт, — отрезал отец. Одарённый Первого ранга, Красный цвет, огненный маг высшей категории. Князь Василий Заславский.

А если он что-то решил, то переубедить его не сумеет даже Император.

— И что теперь? — спросил я.

— Отец, дозволь я прогоню его пинками? — спросил братец, Голубой одарённый Седьмого ранга, Николай Заславский. Будущий князь.

— Нет. Даже изгнанный из рода и лишённый имени, он…

— Попробуй, ты, шлюхин сын, — сказал я, глядя Николаю прямо в глаза.

Малая гостиная родового поместья словно уменьшилась в размерах, Коля побагровел, набрал полную грудь воздуха.

— Тихо! — рявкнул отец. — Ещё слово, и ты лишишься моей защиты, Иван! Имей уважение к моему наследнику!

Иваном звали меня.

— Даю тебе три часа, чтобы покинуть этот дом. Твои документы подготовлены. Через три часа уведомление о твоём новом статусе будет отправлено в Государственную Канцелярию, и ты официально перестанешь считаться членом нашей семьи, — сказал отец.

— А неофициально? — спросил я.

— И неофициально тоже, — сурово поглядев на меня, сказал отец. — Ты мне не сын.

Матушка разрыдалась во весь голос. Отец не пошевелил ни единым мускулом. Зато братец довольно ухмылялся, так, что мне захотелось сбить эту наглую улыбочку с его мерзкой рожи.

— Я ещё вернусь, — сказал я. — Клянусь могилами своих предков.

Брат насмешливо фыркнул, отец молча поиграл желваками. Мать, которая всегда любила меня, не как средство для династического брака или орудие для своих интриг, а как родного сына, тихонько всхлипнула.

Я развернулся и вышел из гостиной, не дожидаясь разрешения отца. Неслыханная дерзость для княжича. Явная демонстрация неуважения. Но я уже не княжич, не дворянин и не член семьи, так что мне было абсолютно плевать, что подумает или скажет господин Заславский.

На душе было пусто и гадко, хотя я ожидал подобного исхода событий. Неодарённым аристократам на двадцатилетие вообще принято дарить пистолет с одним патроном или флакончик с ядом. Не сумел раскрыть дар — в утиль. Если хочешь сохранить честь семьи, разумеется. Изгнание — второй по популярности способ очистить ряды дворянства от неодарённых, но чаще всего это даже хуже, чем самоубийство. Та же самая смерть, только агония может растянуться на годы.

Прошёл по коридору с портретами моих предков, остановился возле портрета основателя рода. Ипатий Заславский свирепо глядел на меня с холста, закованный в стальную броню. В те времена магов не классифицировали ни по цветам, ни по рангам, но он был чудовищно силён. Один из сильнейших магов Владимирского княжества. Я привычно вздохнул, представляя себя на его месте, и пошёл дальше, в холл.

Дворецкий, которого я знал с детства, остановил меня властным жестом. Взгляд его, обычно участливый и тёплый, теперь источал ледяной холод и безразличие. Он уже выписал меня из членов семьи, а значит, в его глазах я упал куда-то на уровень плинтуса.

— Следуйте за мной, Иван, — проскрипел он. — Мне велено проинструктировать вас перед отъездом.

Он провёл меня в тесную маленькую комнатку возле чёрного хода. Комната прислуги. Мне что, даже из дома через парадную выйти теперь не дадут?

— Ваши документы, — он протянул мне тонкую папку. — Проверяйте.

Я развязал тесёмки и принялся листать бумаги. Паспорт на имя Ивана Васильевича Ипатьева, уже с вклеенной фотографией и печатью Канцелярии. Зная медлительность нашей бюрократии, можно предположить, что отец уже давно готовил этот вариант. Ладно хоть фамилию дал вменяемую, по имени основателя рода. Он имел полное право записать меня хоть Иваном Говновым, хоть Адольфом Шмульке.

Аттестат зрелости, на это же имя. Свидетельство того, что я закончил школу, липовое. Учился я дома, с тренерами и приглашёнными педагогами. Оценки хорошие, без трояков. Близко к правде.

И последним в папке лежало свидетельство о смерти княжича Ивана Заславского. Копия. Оригинал останется у отца. Это скорее чтобы напоминать мне о том, что я больше не княжич. Теперь я самый обыкновенный неодарённый. Не дворянин.

— Ваша мать велела передать вам дословно. Передаю, — проскрипел дворецкий. — Сад. Белая беседка. На твоём любимом месте. Конец цитаты.

Белая беседка… Эх, матушка, тебе сейчас, наверное, даже тяжелее, чем мне. Каждое моё безрезультатное возвращение из очередной отцовской авантюры заставляло её рыдать ночами в подушку. Сегодня её, похоже, ждёт очередная бессонная ночь с успокоительными каплями под рукой.

— Это всё? — спросил я.

— Это всё, — подтвердил дворецкий и взглянул на часы. — У вас есть ещё два часа и сорок пять минут, чтобы покинуть дом. После этого я буду вынужден выпроводить вас, применив силу.

— Вещи свои я могу забрать? — спросил я.

— Вещи княжича Заславского принадлежат княжичу Заславскому, — ответил дворецкий. — Попытки вынести что-либо из дома будут расцениваться как кража.

Яснее ясного. Документы на чужое имя, шмотки, надетые на меня позавчера, и добрый метафорический пинок под сраку, вот что меня ждёт после двадцати лет жития в отчем доме.

Прощаться ни с кем я не стал. Я уже всё сказал, что хотел, да и как говорят, долгие проводы — лишние слёзы. Но в сад всё-таки вышел, решив напоследок прогуляться до белой беседки, моего места уединения. Садовники и прочая прислуга провожали меня взглядами, полными сочувствия, охранники, в спаррингах с которыми я провёл не одну сотню часов, украдкой кивали мне, признавая за своего. Что ж, теперь я такой же, как они, обычный человек. Не дышу огнём, не пуляю молниями и не пускаю ветры.

Я дошёл до беседки, в последний раз наслаждаясь тишиной ухоженного сада. Мрамор нагрелся на солнце, я коснулся резных перил, взглянул на фонтан в виде обнажённой каменной нимфы. Тяжело вздохнул.

Внизу, под лавочкой, к моему удивлению, обнаружилась небольшая сумка, и я вновь с теплотой подумал о матери. Это, кажется, для меня. Я расстегнул молнию, заглянул внутрь. Сверху лежало письмо, незапечатанное, и я первым делом взялся за него.