ЖЖурнальные рассказы (СИ) - Громыко Ольга Николаевна - Страница 14

— Вот ты нам и попался, проклятый демон!

— Обычно люди называют меня иначе, — спокойно ответил я, прислоняясь к выворотню. Бугристая, пропитанная солнцем кора надежной броней закрыла спину. Светловолосая с неспешной сноровкой отодвинулась на пяток локтей — ни дать, ни взять, прикорнувшая на завалинке кошка, потеснившаяся ради севшего рядом гостя.

— Ибо не ведают твоей подлинной сути! — высокомерно возразил он. — В неведении своем они молятся подобной погани и кладут ей кровавые требы на хулу истинному богу, слепо веруя в твою власть над солнцем, ветром, дождем и громом небесным, ниспосланными свыше…

Тучи отозвались негодующим ворчанием. Я поневоле улыбнулся, глядя на заметно поскучневших воинов. Не так уж слепо.

— Я не прошу верить в меня и не мешаю верить в других. Что еще тебе от меня надобно, волхв?

— Волхвами кличь своих прислужников, холодеющих в овражной грязи, — окрысился тот, сдвигая кустистые брови, — мы разрушили твое богомерзкое капище, порубили и побросали в реку кумиров и идолищ…

— Мое? — Я издевательски повел плечами. — Я там не бываю. Те, кому я действительно нужен, находят меня и без вытесанных в дереве ликов.

— Отныне им некого будет искать, — исподлобья ухмыльнулся волхв, сверкнув холодным волчьим взглядом, — со временем люди забудут самое твое имя, ибо истинные боги — бессмертны. А ты подохнешь здесь, сейчас, развеявшись пеплом без помощи живого огня!

— Все-то ты знаешь, волхв, — медленно проговорил я, плетью воли загоняя промельк страха обратно в логово. Он затаится там, не смея блеснуть в глазах и дрогнуть в голосе, но никуда не исчезнет, не подсобляя и противнику. — Уж не обессудь, буду называть тебя по старинке, ты ведь меня тоже не больно привечаешь. А кто эта сметливая девка? Или нынче всякая коровница может ухватить мою стрелу голыми руками?

Волхв едва заметно скривил губы. Да уж, понимаю — излишне сметливая. Договорились, небось, изловить стрелу и сломать перед моим носом, ан не тут-то было! То ли просто заигралась, то ли пособника проучить надумала, чтоб ей, паршивке! Неохотно процедил:

— Бог избрал ее своим орудием, наделив особым даром.

— Попросту говоря, я — ведьма, — без тени смущения уточнила она.

Волхв поморщился, но возражать не посмел. Стрела сдерживала нас обоих. Но, чтобы сдержать саму стрелу, одного дара мало, необходимо знание.

— И кто же обучил ее ловить мои стрелы? Ты?

— Да, я! — напыщенно подтвердил он. — Мне было ниспослано видение…

Он осекся под двумя презрительными усмешками — моей и ее.

На миг мне показалось, что на поляне стоим только мы двое. Остальные не в счет, они лишь бесплотные тени неведомой игры, испытания, вещего сна, навеянного пытливым серым взглядом.

Но глухо лязгнули стрелы в чьем-то туле, выталкивая в беспощадную явь.

— Значит, ведьма, — помедлив, повторил я, — не менее богомерзкое, но куда более сговорчивое создание. Что он пообещал тебе? Деньги, власть? Избавление от костра?

Она неопределенно пожала плечами:

— А ты ничего не хочешь мне пообещать?

Волхв напрягся, стиснул кулаки, одаривая ведьму далеко не ласковым взглядом. Но я не замедлил с ответом:

— Я не плачу убийцам.

— Надо же, — оправившись от испуга, ехидно скривился волхв, — ты — да не платишь? Ты — идол воинов, идущих в бой с твоим именем на устах?!

— Я покровительствую воинам, — спокойно поправил я, — но войны затеваешь ты.

Иногда они прячутся в людях. Тогда их называют одержимыми — или святыми, не умея отличить святость от бесноватости.

Я смотрел сквозь его пустые глаза — в другие, исполненные злобного ликования. Он осклабился, догадавшись, что дальнейший разговор бесполезен; да и затевался-то ради насмешки, чтобы продлить долгожданный миг торжества.

Я узнал его. Это в него полетела моя стрела.

«Волхв» взмахнул рукой, побуждая приспешников натянуть луки. Те неохотно повиновались, но все медлили со стрельбой, переглядывались, косились на хмурое небо. Вот оно — близкое, подлинное, щетинится над головой, а нового бога что-то пока не видать, не спешит он со знамениями, утверждая в себе… Может, и нет его вовсе?

— Стреляйте же, — поторопил «волхв», чуя растущее смятение, — без стрелы он бессилен причинить вам зло!

"Почти бессилен" — мысленно поправился я. Не глядя, завел руку за спину, нащупал шершавую культю обломанного бурей сука, и в моей ладони он стал череном. Зашуршало светлое древесное лезвие, выскальзывая из ножен ствола.

Они ахнули и попятились. Люди боятся незнакомого, непонятного. Поэтому ими так легко управлять, укрепляя этот страх лживыми речами.

А ведь это всего лишь меч.

Чужое оружие побуждает схватиться за свое лучше любого приказа. Я чуть повел острием, и стрелы испуганно прыснули прочь. Я будто въяве услыхал негодующий вопль оголодавших наконечников и натужный стон древков.

Дерево не пойдет против дерева.

Тогда ему придется скреститься с железом.

Они двинулись ко мне, сжимая кольцо, хищно щерясь закаленной сталью. Я ждал, искривив губы в усмешке. Нечисть, божьим именем ведущая против бога. Смешно. Они убьют меня, до конца так и не поверив в мою смерть. А потом сложат новую красивую легенду, разом перечеркнув прежние…

И тут она разжала пальцы. Спокойно, расчетливо, с той же испытующей полуулыбкой на приоткрытых губах.

Стрела вздрогнула, помедлила, не веря — а потом метнулась ко мне с безоглядной прытью затравленного зверя, отыскавшего просвет в цепи загонщиков. Я протянул руку, и она юркнула в подставленное запястье, раскрыв и сомкнув за собой жилу. Торопливо обежала тело, наполняя его радостной силой, изгоняя вон призрак тлена, а когда я стремительно развернулся, указывая ей цель — снова вырвалась на волю, на сей раз не сбившись с пути.

Яркая вспышка, сухой треск впившейся молнии — и волхв, раскинув руки, медленно повалился на спину, открывая небу лицо с остекленевшими глазами. Земля содрогнулась от грома — тучи славили удачный выстрел. Но даже им не удалось заглушить пронзительный визг издыхающей твари, бьющийся в моих ушах.

Стрела улетает и возвращается так быстро, что человеческому глазу доступен лишь белый тающий след между небом и землей. Если, конечно, ей никто не мешает. На сей раз охотников не нашлось — храбрые ревнители новой веры исчезли в лесу куда быстрее и громче, чем появились. Кем-то отброшенный меч косо воткнулся в землю.

Остались только она — и я, с протянутой навстречу рукой. Стрела нетерпеливо шевелилась под кожей.

— Зачем ты это сделала?

— Поймала — или отпустила? — невозмутимо поинтересовалась она.

Я устало выронил меч, и тот стукнулся о землю простым корявым суком.

— Зачем ты вообще согласилась ему помогать — ты, ведьма, чующая истинную суть не хуже моих псов?

— Мне захотелось посмотреть на живого бога, — не задумываясь, ответила она. Помолчала и веско добавила: — Чтобы узнать, достоин ли он веры.

Я не утерпел, рассмеялся, впервые — искренне и весело.

— Все мы для кого-то боги, ведьма. Даже ты. Так стоит ли искать единого и истинного?

— Но должна же я хоть во что-то верить, — невозмутимо заметила она. Ловко спрыгнула с бревна и пошла прочь, на ходу поправляя венок. Даже не оглянулась, чтобы посмотреть, как я опускаю руку.

Я тряхнул головой, отгоняя наваждение ведьминского взгляда. За моей спиной радостно взревела гроза, наперегонки помчались черные красноглазые псы, взрывая землю ливневыми когтями, облаивая дичь звонким громом.

Я усмехнулся и подогнал гарцука пятками. Она тоже осталась позади. В воздушном зеленом платье, с запутавшимся в волосах ветром… мокрых отяжелевших прядях, капающем венке, потемневшей ткани, облепившей дрожащее от холода тело…

Мелочная месть, недостойная бога. Впрочем, я никогда и не считал себя таковым.

****

Написано в период увлечения славянской мифологией, поэтому немножко пояснений к этому загадочному полету мысли:

— обсидиан — расплавленный Перуновой молнией камень