Ночной администратор - ле Карре Джон - Страница 48
- Предыдущая
- 48/118
- Следующая
Раздался новый щелчок кнута. Смех стих, и наступила тишина. На краю танцевальной площадки Силач и Мокрый Глаз раздавали дополнительные порции пунша из старой детской колясочки, в которой когда-то ездил сам крошка Лоу. Старшие дети расселись на полу, скрестив ноги. Мальчики, засунув руки под мышки, девочки, положив их на колени. Дэниэл прислонился к Джед, засунув большой палец в рот. Рядом стоял Роупер. Лорд Лэнгборн снимал камерой со вспышкой, чем сильно нервировал майора Коркорана.
– Сэнди, дорогой мой, ради Христа, почему бы нам просто не запомнить все это? – прошептал он на весь амфитеатр.
Луна висела над морем, как розовый ночник. Огоньки в заливе подпрыгивали и мерцали. На балконе, где находился Джонатан, О'Тул, стоя рядом с Мелани Роуз, по-хозяйски положил руку на ее мягкое место, а она с готовностью прильнула к нему. Только мисс Амелия в своих папильотках занималась своим делом. Через ярко освещенное кухонное окно было видно, как она энергично подсчитывает выручку.
Снова загремели ударные. Мама Лоу наклонился к черной корзине, схватил крышку и поднял вверх. Крабы были готовы. Оставив наконец детскую коляску в покое, Силач и Мокрый Глаз принялись продавать публике билеты на зрелище.
– Забег тройки. Все крабы в одинаковом весе, – донеслись до Джонатана возгласы Силача.
Мама Лоу выкликал добровольца из рядов зрителей.
– Мне нужен, мне нужен, – вопил он с неизбежной негритянской тоской в голосе, – мне нужен чистый, истинно христианский, белый ребенок, который по-настоящему выполнит свой долг в отношении этих бессловесных тварей и не потерпит надувательства или неподчинения. Это вы, сэр! Я покорнейше рассчитываю на вас.
Его хлыст указывал на Дэниэла, который с полусерьезным всхлипом уткнулся в юбку Джед, а затем, вскочив с места, устремился в конец зала, скрываясь за спинами зрителей. Впрочем, одна из девочек уже выходила на сцену. Джонатан услышал подбадривающие крики двух игроков в поло, аплодирующих ей.
– Молодчина, Сэлли! Поддай им жару, Сэл! Ну, давай!
Со своего прежнего наблюдательного пункта на балконе Джонатан еще раз взглянул на бар, где, склонившись друг к другу и о чем-то своем вели беседу два парня и их девушки, совершенно игнорируя происходящее на танцевальной площадке, а затем вниманием Джонатана снова завладело пространство, где сидела публика, играл оркестр и чернела пугающая пустота между ними.
Они появятся из-за террасы, решил он. Кусты рядом со ступенями послужат им прикрытием. «Просто стой на балконе кухни», – говорил Рук.
Девочка по имени Сэлли, или Сэл, скорчила рожицу и заглянула в черную корзину. Ударники выдали новую дробь. Сэлли смело сунула в корзину сперва одну руку, потом другую. Под хохот аудитории она почти нырнула в корзину с головой, извлекая оттуда крабов по одному в каждой руке и располагая их рядком у стартовой черты. Камера Лэнгборна продолжала стрекотать, жужжать и вспыхивать. Сэлли достала из корзинки третьего краба и поставила наравне с первыми, затем под дружные одобрительные выкрики игроков в поло вернулась на свое место. Сверху донесся охотничий сигнал трубы. Его эхо все еще разносилось по заливу, когда в ночи прозвучал выстрел. Покинув свой пост, Фриски полуприпал к земле, в то время как Тэбби начал расталкивать зрителей, готовясь стрелять неизвестно в кого.
Даже Джонатан на мгновение замер в поисках стреляющего, пока не заметил Мама Лоу, вспотевшего в своем тропическом шлеме и победно задравшего к небу дымящееся дуло стартового пистолета.
Крабы начали гонку.
Это случилось очень обыкновенно.
Без шума, криков, причитаний и суеты. Просто голос, так мало напоминающий обычный голос Роупера, приказал Фриски и Тэбби оставаться на месте и пока ничего не предпринимать.
И если вообще что-то в этом было необычного, так это тишина вокруг. Мама Лоу прервал свои разглагольствования, смолкли фанфары, игроки в поло перестали безумствовать.
Тишина наступала постепенно, как в большом оркестре перед спектаклем, когда самые старательные или самые не уверенные в себе музыканты проигрывают отдельные части своей партии, прежде чем окончательно замереть. Некоторое время ухо Джонатана улавливало только обычные для Хантерсайленда звуки, различимые лишь тогда, когда люди вокруг переставали шуметь: крики птиц, стрекот цикад, плеск воды у коралловых рифов Пингвин-Пойнта, ржание дикого пони у кладбища, металлические удары молота какого-нибудь трудяги на пристани. Потом он вообще перестал что-либо слышать, наступила тишина, беспредельная и пугающая. Со своего места на балконе Джонатан заметил двух крепких ребят-профессионалов, которые в начале вечера, покинув ресторан, уехали с острова на новенькой белой «Сигарете». Они двигались, подобно сборщикам пожертвований в церкви, по рядам зрителей, изымая у них сумочки, бумажники, кошельки, наручные часы и мелочь из задних карманов.
И украшения. В частности, у Джед. Джонатан вовремя взглянул в ее сторону и увидел, как она подняла свои белые руки сначала к одному уху, потом к другому, откидывая волосы и слегка нагибая голову. Затем сняла с себя колье с таким видом, как если бы готовилась лечь с кем-нибудь в кровать. «Никому а наше время и в голову не придет носить на Багамах драгоценности, – говорил Берр, – кроме девочки Дикки Роупера».
По-прежнему все было тихо. Все понимали правила игры. Обошлось без возражений, сопротивления или недовольства – и вот почему. Пока один из этих двоих принимал пожертвования, другой выкатил на всеобщее обозрение коляску, полную охлажденных банок пива и бутылок виски и рома. Посреди бутылок и банок в позе Будды восседал Дэниэл. К виску мальчика был приставлен револьвер. Шла первая из тех пяти минут, которые Берр назвал пустяком для ребенка его возраста. Возможно, он был прав – Дэниэл улыбался, словно приглашая окружающих порадоваться вместе с ним столь удачной шутке и вздохнуть после этих жутких крабьих бегов.
Но Джонатан не разделял его веселья. Он ощутил прилив дикой, ослепляющей ярости и почувствовал такую потребность драться, какой не чувствовал с той ночи, когда разрядил свой «геклер» в безоружного зеленого ирландца. С этого момента он не мог более размышлять, он действовал. Сколько дней и ночей – в мыслях или подсознательно – он готовил себя к этой минуте, планировал, смаковал, боялся ее. Если они сделают так, логично будет повести себя этак; если будут находиться в этом месте, мне следует быть там. Но он не принял в расчет своих чувств. Вот почему его первая реакция была совсем не такой, какой он себе ее представлял.
Отступив насколько было возможно в глубь балкона, он сбросил с себя белый поварской наряд и в одних шортах вбежал в кухню, направляясь к кассе, где сидела мисс Амелия, занятая маникюром. Он сгреб в охапку телефон, снял трубку и убедился в том, что знал до этого: линия перерезана. Сдернув скатерть, Джонатан вскочил на центральный стол и вынул длинную неоновую лампу, освещавшую кухню. Затем он велел мисс Амелии оставить кассу как есть и немедленно спрятаться наверху. И никаких стонов, никаких попыток спасти деньги, или они явятся за ними. Проникающий снаружи свет позволял различать предметы, и Джонатан бросился к ящику, где хранились его рабочие ножи. Он выбрал самый надежный из них и побежал назад, но не на балкон, а через посудомойню к служебному входу с южной стороны.
«Почему именно нож, – думал Джонатан, пока бежал. – Кого я собираюсь зарезать этим ножом?» Но он не бросил его. Он был рад тому, что прихватил нож. Мужчина с оружием, любым оружием, дважды мужчина – читай учебник.
Оказавшись на улице, Джонатан продолжал бежать в южном направлении, прыгая и ныряя между столетних кактусов и прибрежных деревьев, пока не достиг края скалы, обращенной к Гуз-Нек. Там, задыхаясь и обливаясь потом, он увидел то, что хотел увидеть: белую моторную лодку, спрятанную с восточной стороны мыса и приготовленную для бегства. Но любоваться этим зрелищем было некогда. Зажав нож в руке, он бегом вернулся на кухню. И хотя вся пробежка едва ли заняла более минуты, мисс Амелии этого вполне хватило, чтобы скрыться наверху.
- Предыдущая
- 48/118
- Следующая
