Государь (СИ) - Кулаков Алексей Иванович - Страница 22

— Едут! Е-е-еду-ут!!!

Глупого молодого истопника, вылезшего поглазеть и вздумавшего заголосить об этом едва ли не на все Вильно, тут же заткнули небрежной зуботычиной. Потому как и без всяких сопливых всем уже были вполне видны пять непривычно-больших возков в окружении постельничей стражи. Хотя, что взять с дурного холопа? В ногах не путается, и то ладно…

— Тп-рру!!!

К парадному крыльцу подъехал не первый, и даже не второй из возков, а сразу третий: подскочивший Михаил Салтыков аккуратно распахнул дверцу, оббитую изнутри белой кошмой, и почтительно поклонился. Его движение тут же отзеркалила и старшая челядь Большого дворца, приветствуя ступившего на расстеленные ковры своего господина и повелителя. Тот же, глубоко вздохнув и потянувшись, подал руку красивой юной деве, помогая той покинуть теплое нутро дорожного домика на салазках. За первой девицей на свежий воздух еще одна, блеснувшая в зыбком свете факелов колдовской зеленью глаз: и совсем уж неожиданным было появление крупного гепарда в изукрашеном златом-серебром ошейнике. Пока зеленоглазка передавала Великому князю светлый посох, большая кошка вдумчиво принюхалась и брезгливо потрогала лапой ноздреватый снег за пределами ковровой дорожки. Затем, недовольно дернув хвостом, перетекла поближе к хозяйке и потерлась скулой о ее бедро — заодно подставляя лобастую голову под возможную ласку. Погладив хитрюгу, синеглазая путешественница поправила шитую разноцветным бисером рукавичку и зябко повела плечиками:

— О-ох, Митя, ну наконец-то добрали-ись…

Украдкой зевнув, Евдокия Иоанновна открыто потянулась — прямо как ее любимица Пятнышко. После чего, шагая вслед за братом и время от времени шикая на отстающую кошку, с любопытством стала разглядывать его литовское жилище, невольно сравнивая оное с родным Теремным дворцом. Тем временем их свита тоже понемногу покидала возки, подтягиваясь из чуть посеревшей и посветлевшей предутренней темноты к освещенному крыльцу: и если мужская часть сразу направлялась внутрь уже знакомого им дворца, то девицы-красавицы из свиты царевны сначала неуверенно осматривались и кучковались вокруг боярыни Челядниной. И только после того, как сия вдовствующая «наседка» всех их осмотрела и пересчитала, они медленно проследовали за ожидающей их личной государевой челядинкой Леонилой и сразу тремя местными служками. Которые негромко и почтительно извещали новоприбывших о приуготовленных для них натопленных покоях, где уже стояли дубовые лохани с горячей водой для «быстрого» омовения, и о суетящихся на поварне стряпухах, готовящих первый ранний завтрак. Боярыня благосклонно кивала, зорко следя за подопечными — которые, в свою очередь, активно шептались и крутили головами по сторонам — а на покинутом ими крыльце уже суетилась дворня, скатывая дорогие персидские ковры, пока постельничие уводили санный поезд в направлении великокняжеских конюшен… Впрочем, пустым внутрений двор Большого дворца пробыл недолго: стоило только небу посветлеть, как один за другим по хрусткому снегу стали подкатывать возки членов Комиссии, которую Димитрий Иоаннович создал для расследования попытки своего отравления. Первым явился великий гетман литовский Григорий Ходкевич, почти сразу же за ним на ступени крыльца ступил и великий канцлер литовский Николай Радзивилл. Пешком, как и полагается смиренному христианину, пришел явно чем-то недовольный (если не сказать печальный) епископ виленский Протасевич. В отличие от церковного иерарха, великий подскарбий литовский Остафий Волович наборот, был весел и улыбчив — что для главного казначея Литвы было, вообще-то, нехарактерно. Ну и самым последним (хотя должно было бы быть с точностью до наоборот) проскакал по ступеням сильно спешащий великокняжеский секретарь князь Константин Острожский, позволивший себе внутри дворца перейти на откровенную рысь. Кто знает, в каком настроении вернулся правитель Литвы?

— Долгие лета, государь!..

— Благодарю, и желаю того же.

Холодный тон Великого князя не вполне соответствовал смыслу его слов, зато внятно предупреждал любые вопросы подданных, могущие возникнуть при виде узкой повязки на его глазах. Свою лепту в установление теплой атмосферы в великокняжеском кабинете внес и хозяйский кафтан из траурно-черного шелка — отчего-то порождавший у присутствующих мысли о вполне возможной холодной темнице, раскаленном железе в руках опытного ката и тому подобных нехороших вещах.

— Как видите, случившееся некоторое время назад не осталось без последствий. Впрочем, если будет на то воля Божия, зрение вернется ко мне спустя год или два…

Склонив голову, Димитрий Иоаннович словно бы поглядел в сторону своего секретаря, аккуратно подливающего свежих орешковых чернил в серебряную емкость на своем стольце.

— Ныне же, я желаю услышать о результатах пристрастного расследования, что я повелел вам учинить… И в первую голову о том, почему не сохранили тайну о случившемся!

Члены Пан-Рады коротко переглянулись, решая, кто из них возьмет на себя роль громоотвода великокняжеского гнева. По старшинству чинов и влиянию должен был великий канцлер Радзивилл, но оный ныне был несколько стеснителен и зримо печален. Так что пришлось возвысить голос Ходкевичу:

— Государь, от меня на сторону ничего и никому не ушло — готов о том и клятву принести! Как только ты отъехал в начале зимы, так по Вильно и пошли слушки о… Кхм-кхм, подлом злоумышлении.

Подтверждающе качнув лысеющей головой, и с растущим изумлением увидев, что лицо правителя тут же повернулось точно в его сторону, пожилой казначей поспешил дополнить ответ главного воеводы:

— Проговорился кто-то из дворцовой охраны, государь, но кто именно, вызнать так и не удалось. Наверное, видели, как твои постельничие стражи схватили отравителя — и уже сами додумали остальное. Или слуги не удержали языки за зубами… Сейчас уже и не узнать, кто первым отворил уста, государь.

— Плохо.

Скребнув по полированной поверхности стола пальцами, затянутыми в тонкие замшевые перчатки, Димитрий помолчал, нагнетая напряжение. И лишь затем милостиво разрешил именитым вельможам разместить свои зады на гостевых стульях.

— Надеюсь, в установлении истинных виновников покушения вы были более удачливы?

Радзивил все так же скорбно молчал, епископ Протасевич его в этом всемерно поддерживал — зато Волович и Ходкевич прямо светились от удовольствия, время от времени поглядывая на князя Острожского. У которого на стольце как раз и лежали результаты усердного труда всех членов сыскной Комиссии: однако сам Константин всеми силами демонстрировал присутствующим, что он всего лишь великокняжеский секретарь. И вновь незрячий хозяин кабинета каким-то образом заметил взгляды своих вельмож на пухлую укладку из толстой темно-коричневой кожи с тиснением, набитую исписанной бумагой:

— С допросными листами и всем прочим я ознакомлюсь позже. Пока же — своими словами самое главное. Отравитель выдал того, кто его сподвиг на злодеяние?

— О да, государь! Поначалу мерзавец отмалчивался, но же его разговорили: яд ему передал аббат Полоцкого монастыря бернардинцев, а главный зачинщик и вдохновитель…

Скорбно вздохнув, казначей как бы нехотя озвучил имя главного отравителя — оказавшегося троюродным племянником великого канцлера литовского, Юрием Радзивиллом. Пока Великий князь молчал, дядя изменника успел сильно побуреть лицом и посинеть губами от волнения — однако Димитрий не стал его терзать, а лишь негромко уточнил у Воловича:

— Что показал полоцкий аббат?

— Его кто-то предупредил, государь, и он смог скрыться от посланных по его душу маршалков.

Повернув лицо к страрающемся быть невозмутимым епископу Протасевичу, молодой правитель укоризненно обронил:

— Плохо. Для тебя плохо, Валериан — ты же это понимаешь?

Страдальчески изогнув брови, иерарх перекрестился и слегка поклонился царственному слепцу — хотя насчет этой его немощи у всех уже были довольно сильные сомнения.

— В каждом стаде есть паршивая овца, государь мои Димитрий Иоаннович. Я приложу все свои скромные силы к тому, чтобы его непременно сыскать и склонить к искреннему покаянию.