Безжалостное обольщение - Фэйзер Джейн - Страница 64
- Предыдущая
- 64/94
- Следующая
— Только не так. В этом я помогать тебе не стану, скорее наоборот. Я не так безответствен, моя дорогая, как ты, видимо, думаешь.
Доминик вышел из спальни, поскольку сказать больше было нечего. Николасу оказалось достаточно одного взгляда на мрачное, опрокинутое лицо капера, чтобы понять, что случилось нечто чрезвычайное. Сен-Дени стало не по себе, он терялся в догадках: что именно могло повергнуть пирата в такое жуткое состояние? Не сказав ни слова, Доминик спустился по лестнице и вышел на улицу, а Николас, у которого от страха бешено колотилось сердце, быстро отнес ключ на место.
С уходом Доминика Женевьеве показалось, что рухнула последняя надежда. Она даже не отдавала себе отчета в том, как рассчитывала убедить любимого помочь ей. Все ее мечты были связаны с отъездом из Нового Орлеана, хотя о столь дальнем путешествии, как в Европу, она не помышляла. Устроил бы любой большой американский город, если бы Доминик ссудил ей начальную сумму. Но его этот план шокировал и ужаснул так же, как он мог шокировать и ужаснуть какую-нибудь престарелую блюстительницу общественных нравов, а не пользующегося дурной славой разбойника, который сам с веселым презрением отвергает все светские приличия. Одной Женевьеве свой план не осуществить. У нее нет денег, нет друзей за пределами города, у которых она могла бы укрыться, нет средств передвижения, разве что ноги, но на них далеко не уйдешь.
На следующее утро Виктор Латур заколотил последний гвоздь в гроб, где отныне должен был покоиться ее бунтарский дух. Он с грохотом вошел в спальню и захлопнул за собой дверь. Эхо прокатилось по всему дому, поскольку в нем царила настороженная тишина с того самого момента, как хозяин, позавтракав, встал из-за стола и решительно направился наверх. Во всем доме не было ни одного человека, от Элен Латур до самого молодого раба, который не знал бы, что происходит. Хотя об узнице, томившейся наверху, никогда не упоминалось. Всем, кроме Табиты, было строжайше запрещено входить в ее комнату, и нарушить запрет не решался никто, даже Элен.
Когда отец ворвался к ней в спальню, Женевьева сидела над завтраком, размышляя — одеваться ей или нет. Ей достаточно было беглого взгляда на лицо Виктора, чтобы сердце стало бешено колотиться о ребра, но она заставила себя спокойно и вежливо поздороваться.
— Доброе утро, папа.
— Ты еще не взялась за ум? — проигнорировал он ее приветствие.
— Я не выйду за Николаса, — ответила она монотонно, с уже привычным автоматизмом.
— Тогда ты не выйдешь ни за кого, — отрезал Латур. — Если ты не желаешь вести себя с ответственностью, подобающей креольской леди, отправишься вместе со своим приданым к Сестрам милосердным.
Как он и рассчитывал, это известие, словно стрела, пробило толстый панцирь, которым защищалась от него дочь. Она, конечно, пыталась предугадать, каким будет его следующий шаг, но никогда, даже в самых дурных снах, такой судьбы представить себе не могла. В отличие от урсулинок, у которых Женевьева чувствовала себя как дома. Сестры представляли собой нищенствующий орден очень строгих правил. Они будут счастливы принять к себе послушницу из хорошей семьи, которая обеспечит ее прекрасным приданым, когда придет пора посвящать ее в невесты Господа. В монастыре, расположенном среди болот, милях в пятнадцати от города, Женевьеве будет недоступна такая роскошь, как книги, там все время посвящалось молитве и физическому труду. Отправиться туда означало похоронить себя заживо, а на это его дочь никогда не согласится, и Виктор Латур это отлично знал.
— Ты уезжаешь туда в течение ближайшего часа, — продолжил Виктор. Злорадно сощурившись, он наблюдал за реакцией, которую Женевьева не смогла скрыть. — В сборах нет необходимости, поскольку у Сестер не полагается иметь никаких личных вещей — ни книг, ни драгоценностей, ни…
— Я знаю, чего они не разрешают, папа, — тихо перебила Женевьева, — так же как вы знаете, что победа за вами. Я сделаю так, как вы хотите.
— Как я велю, — резко поправил Виктор.
— Как вы велите, — безразлично согласилась Женевьева.
— Я скажу Элен, чтобы она занялась подготовкой церемонии обручения. Средств прикажу не жалеть. — С этими словами Виктор Латур вышел, оставив дверь распахнутой.
"Средств не жалеть! — грустно усмехнулась про себя Женевьева. — Интересно, кому принадлежит идея оливковой ветви, неужели отцу? Добившись своего, он мог позволить себе быть щедрым». Но по крайней мере ее заточение закончено, и она не будет больше сидеть в этих ненавистных четырех стенах, сможет вдохнуть свежего январского воздуха, размять затекшие мышцы, гуляя пешком или верхом.
Спустя час она сидела с Элен в гостиной. Мачеха была счастлива видеть ее, но, несомненно, испытывала неловкость, разрываясь между лояльностью к падчерице и мужу. Она то выражала сочувствие, то поздравляла Женевьеву, то высказывала критические суждения в адрес мужа, то восхваляла его мудрость, которая — Женевьева должна это признать — была куда выше ее собственной.
— Поверь, дорогая, Николас будет хорошим мужем, — говорила она, похлопывая Женевьеву по руке. — Вы с ним друзья, и для вас не будет никаких сюрпризов в браке.
— А вы тоже были вынуждены выйти за папа, Элен? — Женевьева никогда не могла понять, почему юная мачеха согласилась связать свою судьбу с неуравновешенным негодяем и дважды вдовцом, который на двадцать лет старше ее.
Элен вспыхнула:
— Что за вопрос, дорогая! Разумеется, нет. Мой отец считал, что это лучшая партия для меня, а он всегда прав. И мама благосклонно отнеслась к этому браку, поэтому, естественно, и я была рада.
— Да, разумеется, — вздохнула Женевьева. Элен, как большинство женщин ее склада, даже понять не могла, почему Женевьева возражает против такого удачного брака. Николас привлекателен, хорошо воспитан, они вместе выросли, и месье Латур щедро вознаградит этот брак. Слабохарактерность, трусость и эгоизм Николаса воспринимались как мелкие недостатки, ведь могло быть гораздо хуже: он мог оказаться грубияном, пьяницей, игроком, распутником, и ей пришлось бы мириться с этим, как мирятся другие жены.
— Твой отец желает, чтобы обручение состоялось на следующей неделе, — неуверенно сообщила Элен. — Это, конечно, слишком быстро, но, думаю, мы успеем позвать всех наших друзей, которые будут счастливы отпраздновать с нами это событие.
— Я бы предпочла, чтобы не было никакого приема, — сказала Женевьева. — Тут нечего праздновать.
— Ты не должна так говорить, — испугалась Элен. — Твой отец настаивает, чтобы все было сделано как положено, и я надеюсь, ты не будешь стоять с вытянутым лицом на собственной помолвке. Каково будет при этом бедному Николасу? Ты должна принимать во внимание и его чувства.
— Мои, разумеется, уже никто никогда во внимание принимать не станет, — горько ответила Женевьева. — Мало того, что я отныне приговорена к ненавистной мне жизни, так еще и нужно делать вид, что я страшно этому радуюсь. Пойду погуляю.
— Эй, месье Делакруа, клянусь, с годами вы становитесь еще энергичнее, — задыхаясь, сказал учитель фехтования, когда Доминик парировал его выпад в первой позиции и нанес контрукол в левую руку. — Считается, что с возрастом человек становится неловким, но вы так же подвижны и глаз у вас такой же зоркий, как семь лет назад.
Доминик лишь улыбнулся, салютовал партнеру рапирой и возобновил атаку.
Николас в компании молодых людей, пришедших поупражняться в фехтовальный зал на Биржевой аллее, наблюдал за поединком. Все, кроме этих двоих, были здесь безнадежными любителями и знали, что научатся гораздо большему, наблюдая за боем мастеров, чем сражаясь друг с другом.
Доминик, хоть и не без труда, вышел в конце концов победителем. Впрочем, никто и не сомневался в его конечной победе, в том числе и он сам. Весело смеясь, недавние противники прошли в «святилище» учителя фехтования, сопровождаемые завистливыми взглядами молодых людей, для которых приглашение выпить по бокалу вина с Пепе в его личном кабинете было пределом честолюбивых мечтаний.
- Предыдущая
- 64/94
- Следующая
