Безжалостное обольщение - Фэйзер Джейн - Страница 67

• Предыдущая
• 67/94
• Следующая

— Конечно, не стоит. — На секунду Женевьева прильнула к нему, и его руки моментально ответили, сомкнувшись на упругой округлости ее ягодиц. — Не думаю, что участники Венского конгресса, с таким чувством собственной важности кромсающие наполеоновскую Европу, могут допустить даже мысль, что пригрели на своей груди пару авантюристов, склонных к пиратству и которые притворяются супружеской парой потомственных французских аристократов, вернувшихся наконец из изгнания теперь, когда это чудовище Наполеон получил по заслугам. — Женевьева весело рассмеялась. — Тем более что конгресс, похоже, не оправдывает возлагавшихся на него надежд.

Слышал, что сказал князь де Линь? «Этот конгресс не движется вперед, он танцует».

— Да, и он совершенно прав, — весело подтвердил Доминик. — А что касается «этого чудовища Наполеона»… Тебе удалось что-нибудь разузнать во время сегодняшнего свидания с князем Сергеем?

— Да. Талейран, Меттерних и Фуше не верят, несмотря на все горячие заверения, что амбиции Бонапарта удовлетворены предоставленной ему властью над двумя маленькими средиземноморскими островами. А уж они-то его знают. Князь также проговорился, будто на конгрессе шла речь о том, чтобы отправить Наполеона на Азорские острова или, быть может, на остров Святой Елены, — продолжала Женевьева. — Они боятся, что Эльба — слишком близко от Европы и, если император сделает попытку вернуться, на континенте найдется немало людей, которые его поддержат.

Доминик нахмурил брови:

— Если это известие дойдет до Бонапарта, оно подстегнет его в намерении поскорее бежать из ссылки. Думаю, нам придется поторопиться.

— Вот, мадемуазель… то есть мадам. — Вошел Сайлас и поставил на туалетный столик тазик, от которого шел густой пар. — Сделайте-ка горячую примочку.

Женевьева опустила в тазик кончик носового платка и прижала его к прыщику.

— Вам не обязательно называть меня «мадам», Сайлас, поскольку вы-то знаете, что это не правда. Сайлас недовольно хмыкнул:

— Не хочу допустить оговорки на людях, поэтому лучше привыкать называть вас как нужно.

Женевьева пожала плечами. Сайлас был прав, поскольку он единственный, кроме них самих, знал, что мадам Делакруа на самом деле по-прежнему мадемуазель Латур. Даже матросы, обслуживавшие дом, который Доминик снял в Вене, думали, что их хозяин и дочь Латура поженились.

— Сегодня тебе нужно вытянуть из Чолмондели информацию о союзнической разведывательной сети, действующей в итальянских портах, — небрежно сказал Доминик. — Уверен, что у Наполеона есть и своя система контрразведки, но если мы будем знать, как действует шпионская система союзников, то сможем и сами воспользоваться ею.

— Сделаю, что смогу, — голос ее прозвучал неожиданно приглушенно.

Сколько раз она ни напоминала себе, что ее роль во всей этой затее совершенно ясна и откровенна, все равно было больно сознавать, что Доминик так легко относится к мысли о ее интимной близости с теми, от кого нужно получить информацию. Да, это она высказала мысль, что идеальный способ усыпить бдительность мужчины — поворковать с ним в постели, но Доминик совсем недолго колебался, прежде чем согласиться.

Он разузнал, кто из участников конгресса обладает наиболее полезной информацией и предоставил Женевьеве лаской, лестью и обещаниями добиваться их доверительности. Делакруа никогда не спрашивал, как она добывает информацию, не интересовался подробностями тайных свиданий со своими обуреваемыми страстью поклонниками, даже бровью не повел ни разу, когда она сообщала ему, что поздно вернется домой. Но Сайлас, невидимый и неслышимый, всегда ждал ее где-нибудь в тени, чтобы привезти обратно, а Доминик, когда Женевьева возвращалась, всегда был на месте — сна ни в одном глазу, сидел, потягивая бренди, в гостиной. Казалось, единственное, что его интересовало, — какие крупицы информации ей удалось добыть.

Женевьева отняла от носа примочку. Как и предсказывал Сайлас, осталось лишь легкое покраснение, его нетрудно замаскировать пудрой. Глупо обижаться так, словно в их отношениях было хоть что-то романтическое. Все оставалось как прежде, и она сама сказала Доминику, что ее это устраивает — они будут получать удовольствие от своей любовной связи и общих приключений до тех нор, пока одному из них или обоим это не надоест. Тогда они расстанутся без сожалений, по-дружески.

Почему же тогда, днем, на Рэмпарт-стрит, это было так легко сказать, а теперь, когда они пересекли океан, — так трудно принять? После того чудесно инсценированного похищения Доминик решил дать ей шанс самой найти свою судьбу и пообещал оказать любую помощь, когда миссия их будет завершена или даже раньше, если она пожелает его оставить. Женевьева ведь так же свободна, как он, а назойливую мыслишку, что, быть может, она не так же свободна, как он, следовало гнать от себя прочь, прочь…

— Ты готова, Женевьева? — нарушил ее грустные размышления Доминик, застегивая вечерний шелковый плащ, который Сайлас накинул ему на плечи.

— Да… да, я совершенно готова. — Она сделала над собой усилие, чтобы голос звучал так же бодро, как несколько минут назад. — Нельзя заставлять ждать герцога Веллингтона, не так ли?

— Думаю, он простил бы тебе небольшое нарушение правил приличия, — ответил Доминик, сдержанно улыбнувшись. — Этот августейший господин так же подвержен твоим чарам, как и все остальные. — Он подал ей плащ и провел пальцем по затылку, на который из-под диадемы ниспадали золотистые локоны, и Женевьева затрепетала.

— Насколько мне известно, князь подвержен чарам любой особы моего пола, — беспечно ответила она и пошла к двери.

— Это правда, — согласился Доминик, следуя за ней по лестнице, — но он очень разборчив в выборе пассий, и ты, кажется, попала в их число.

— С замужней женщиной флирт всегда безопаснее, — заметила Женевьева. — Он сам мне это сказал. Замужние не ждут слишком многого и стараются не афишировать своих связей.

— Должен признаться, что твоя осмотрительность, моя дорогая Женевьева, меня поражает, — заметил Доминик, садясь в карете напротив нее.

Женевьева метнула на него свирепый взгляд, но в темноте Доминик не мог его разглядеть:

— У меня создалось впечатление, что осмотрительность — единственное правило, чтобы не сказать единственная добродетель, которую признают в этом обществе.

— Так и есть, — подхватил Доминик, глядя в окно. — Просто я не мог себе представить, что ты так быстро и легко научишься сдерживать свою импульсивность и врожденное любопытство — Это следует расценивать как комплимент? — елейно поинтересовалась Женевьева.

При этих словах он отвернулся от окна и в темноте улыбнулся ей:

— Да, фея, ты оказалась отличным напарником в этой авантюре Карета остановилась у дома Уэлсли. Особняк сверкал огнями, на тротуаре толпились факельщики, подбегавшие к каретам и провожавшие высоких гостей в драгоценностях, атласных платьях и бархатных плащах через крытую тентом и украшенную флагами аллею к парадной двери.

— Месье и мадам Делакруа, — возвестил облаченный в ливрею мажордом, стоявший у широкой лестницы, ведущей в переполненный гостями бальный зал.

— Мадам Делакруа, вы, как всегда, восхитительны! — Артур Уэлсли, герцог Веллингтон, склонился к руке Женевьевы, почти тыкаясь длинным носом ей в пальцы. — Как мило, что вы оказали нам честь своим присутствием.

— Это честь для меня, ваша милость, — с безупречной благовоспитанностью ответила Женевьева, однако не удержалась, чтобы не ответить озорным взглядом на блеск в его глазах. — Леди Маргарет! — Она обернулась к хозяйке, сестре герцога, и женщины немного поболтали о том о сем — А, месье Фуше, добрый вечер. — И Доминик представил ему Женевьеву.

Фуше, такой же искусный интриган, каким был и во времена Наполеона, благодаря которому и возвысился, поклонился и улыбнулся мадам Делакруа. Та сделала реверанс в ответ и одарила его самой очаровательной улыбкой.

— Могу я предложить вам стакан горячего глинтвейна, мадам? — спросил Фуше. — Сегодня очень холодный вечер.

• Предыдущая
• 67/94
• Следующая