В битве с исходом сомнительным - Стейнбек Джон Эрнст - Страница 1

John Steinbeck

In Dubious Battle

© John Steinbeck, 1936

© Перевод. Е. Осенева, 2020

© Издание на русском языке AST Publishers, 2024

Наконец-то наступил вечер. За окном на улице зажглись огни. Неровный свет вывески соседнего ресторана замигал, задергался ярко-красными вспышками. Но в комнату Джима Нолана слепящий свет вывески проникал лишь нежно-розовым отсветом. Вот уже два часа Джим сидел неподвижно в тесном и жестком кресле-качалке, задрав ноги на белое покрывало кровати. Теперь, когда окончательно стемнело, он спустил на пол затекшие ноги и похлопал по ним. Выждав секунду, пока не прошло покалывание в икрах, он встал и потянулся к выключателю лампы без абажура. Зажегшийся свет осветил его номер в меблированных комнатах: просторную чистую постель под безупречно белым, как мел, покрывалом, бюро из золотистого дуба, тщательно вычищенный потертый до бурых проплешин красный ковер.

Подойдя к раковине в углу, Джим вымыл руки, мокрыми пальцами взъерошил волосы. На секунду он задержал взгляд на своем отражении в зеркале над раковиной. Из зеркала на него пристально глядели небольшие серые глаза. Достав из внутреннего кармана пиджака прицепленную там расческу, Джим расчесал на косой пробор прямые каштановые волосы. На нем был темный костюм и серая фланелевая рубашка с открытым воротом. Обсушив полотенцем тонкий обмылок, он кинул его в стоявший на кровати наготове бумажный пакет. Внутри уже лежали бритва «жилетт», четыре пары новых носков и сменная рубашка – такая же серая фланелевая. Обежав взглядом комнату, он защипил горловину пакета, в последний раз глянул в зеркало, после чего погасил свет и вышел. Спустившись по узким, ничем не покрытым ступеням лестницы, он стукнул в дверь у входа. Дверь приоткрылась. В щели показалась женщина. Признав Джима, она открыла дверь пошире – крупная плотная женщина с темной родинкой у рта.

Женщина улыбалась Джиму.

– Мистер Но-о-лан… – протянула она.

– Я уезжаю, – сказал Джим.

– Но вы же вернетесь… Хотите, я оставлю номер за вами?

– Нет. Я уезжаю совсем. Меня письмом вызвали.

– Сюда никаких писем для вас не было, – возразила женщина с некоторым подозрением.

– Письмо пришло мне на работу. Возвращаться я не буду, а заплатил за неделю вперед.

Улыбка слиняла с лица женщины. Приветливое выражение медленно сменялось негодующим.

– Вы должны были предупредить меня за неделю. Таковы правила, – резко бросила она. – А теперь я не отдам аванс, потому что вы поступили не по правилам.

– Знаю, знаю, – успокоил ее Джим. – Все в порядке. Я не возражаю. Просто я не знал, как долго здесь пробуду.

Улыбка вновь засияла на лице хозяйки.

– Вы были хорошим постояльцем, – сказала она. – Жили пусть и недолго, зато тихо – не шумели, не скандалили. Случится вам опять в наши края завернуть, отправляйтесь прямиком ко мне. Уж я для вас местечко найду. Какой корабль в порт ни приди, у меня все моряки останавливаются. Помнят, что здесь им всегда приют отыщется, а в другие места им даже и смысла заглядывать нет.

– Буду помнить и я, миссис Меер. Ключ я в двери оставил.

– Свет выключили?

– Да.

– Ну, хорошо. До утра подыматься к вам не стану. Может, зайдете, перекусим?

– Нет, спасибо. Мне пора.

Хозяйка прищурилась с видом хитроватым и проницательным.

– Может, у вас неприятности какие? Я ведь и тут помочь могу.

– Нет, – отвечал Джим. – Никто меня не преследует. Работу новую нашел, вот и все. Ну, доброй вам ночи, миссис Меер.

Она протянула ему испещренную старческими пятнами кисть, и Джим, переложив пакет в другую руку, пожал эту кисть, на секунду ощутив, как податлива под его пальцами ее мягкая плоть.

– Так что не забудьте, – сказала она, – комната для вас у меня всегда найдется. Я уж привыкла, что постояльцы возвращаются ко мне. И моряки, и коммивояжеры там всякие так и тянутся вереницей год за годом.

– Буду помнить. Спокойной ночи.

Он вышел через парадную дверь, спустился по бетонным ступеням крыльца, а она все смотрела ему вслед.

Дойдя до перекрестка, он взглянул на циферблат часов в витрине ювелира. Семь тридцать. Торопливо шагая в восточном направлении, он миновал район универмагов и специализированных магазинов, а затем и кварталы оптовой торговли, сейчас, в вечернее время, тихие и пустынные: узкие улочки безлюдны, ворота пакгаузов заперты и перегорожены деревянными перекладинами и железными решетками. Наконец он достиг цели – старинной улицы с кирпичными домами в три этажа: на нижних размещались закладные конторы, ломбарды и лавки подержанного хозяйственного инвентаря, верхние же облюбовали адвокаты-неудачники и прогоревшие дантисты со своими приемными. Джим торкался то в одну, то в другую подворотню, пока не отыскал нужный номер. Подъезд был плохо освещен, ступени выщербленной, истертой множеством резиновых подошв лестницы обрамлены полосами меди. На самой верхней площадке теплился тусклый свет, но в конце длинного коридора освещена была лишь одна дверь. Джим направился туда и, увидев на матовом стекле цифру «шестнадцать», постучал.

Послышалось резкое «войдите».

Открыв дверь, Джим шагнул в маленькую, скудно обставленную комнатенку: всего лишь письменный стол, металлический шкаф с картотекой, раскладушка и два стула с прямой спинкой. На столе электрическая плитка, а на ней кипит, булькает и пускает пар кофе в жестяном кофейнике. Человек за столом, строго взглянув на вошедшего, сверился с лежавшей перед ним карточкой.

– Джим Нолан? – осведомился он.

– Да.

Джим разглядывал его. Невысокого роста, в аккуратном темном костюме. Темные густые волосы зачесаны с макушки и свисают так, чтобы скрыть белый в полдюйма толщиной шрам над правым ухом. Черные зоркие глаза мужчины нервно бегают, взгляд мечется от Джима к карточке на столе, оттуда к будильнику, а от него обратно к Джиму. Нос мясистый, толстый у переносицы и тонкий у кончика. Губы, от природы, возможно, полные и мягкие, привычным упрямым сжатием вытянуты в ниточку. Хотя лет ему и не могло быть больше сорока, необходимость вечно противостоять атакам исполосовала лицо мужчины морщинами. Руки, столь же нервные, как и глаза, с широкими ладонями, большие, казались несоразмерными росту и постоянно двигались над столом. Длинные, с плоскими толстыми ногтями, чуткие, как у слепого, пальцы то щупали бумаги на столе, то гладили его край, то перебирали пуговицы на куртке мужчины – одну за другой. Затем правая рука потянулась к плитке и выдернула шнур из розетки.

Тихонько прикрыв за собой дверь, Джим приблизился к столу.

– Мне велено прийти сюда, – сказал он.

Внезапно мужчина вскочил и через стол протянул ему руку.

– Я Гарри Нилсон. У меня твое заявление. – Джим пожал мужчине руку. – Присаживайся, Джим!

Нервно изменчивый голос звучал теперь мягко, но мягкость эта, видимо, требовала определенных усилий и давалась мужчине нелегко.

Взяв себе второй стул, Джим сел напротив. Выдвинув ящик стола, Гарри достал оттуда початую банку молока, дырки в которой были заткнуты спичками, плошку с сахаром и две толстые кружки.

– Кофе будешь?

– Конечно, – отозвался Джим.