Аксум (СИ) - Птица Алексей - Страница 7

Зелье действовало быстро, в то же время очень недолго, а потому принимать его раньше времени категорически не следовало, но и выбрать нужный момент тоже оказалось непростой задачей. Получилось средне, и ливень стрел от горстки моих лучников затмил гораздо более многочисленные выстрелы кочевников.

Пучки стрел быстро заканчивались, и их тут же подносили мальчишки. Наконечники с ядом же улетели самыми первыми, да и они не у всех стрел оказались хорошие. Мало их у нас в запасе, и взять пока негде.

Вновь резко взревели трубы, кто-то испугался и рухнул под копыта верблюдов, несколько всадников споткнулись о трупы и, в свою очередь, рухнули под ноги другим. Упавшие верблюды истошно орали, смешно разбрасывая в стороны ноги и сбивая всё новых всадников или заставляя лавину обтекать их с двух сторон. Но это маленькое происшествие не внесло большую сумятицу в ряды атакующих, и они продолжали нестись на копейщиков. Слишком их много оказалось.

Резкий звук боевых труб гулким эхом отдался в ушах всех стоящих рядом, даже меня невольно передёрнуло от этого рёва. Думаю, что и атакующим этот звук не добавил энтузиазма, но, набрав ускорение, они не пожелали повернуть назад и, спустя пару десятков секунд, с хрустом врубились в наши ряды, разом сметя первую линию копейщиков и практически продавив собой вторую.

Хруст ломающихся копий, крики животных и людей, а также дикий вой труб слились воедино и, поднявшись вверх, заставили замереть окрестности саванны. Кажется, даже мировой океан, что шумел прибоем в паре километров отсюда, затих на мгновение, испугавшись дикого стона, пронёсшегося в воздухе.

Резко запахло свежей кровью, ржавым железом, навозом и чем-то таким неприятно знакомым, который всегда появляется в минуты страшных потрясений и огромной беды. Это ветер донёс запах битвы, смерти, страха и мучений. Донёс и сразу исчез. Сознание довольно быстро переключилось на внутренний мир, что только и мог сохранить человеческую психику.

В таком состоянии некоторые паникуют и начинают бежать без оглядки, бросая оружие, снимая с себя всё лишнее, не помня ничего, повинуясь животному чувству страха. Другие, наоборот, застывают, словно увидели перед собой саму смерть в её земном воплощении, и принимают её такой, какая она и есть, погибая на месте. В такой ситуации могут выжить только те, кто в состоянии подавить свои животные инстинкты силой разума и сражаться, не обращая внимания ни на что вокруг. Только он и враг, что перед ним.

Подавив панику, мозг принялся лихорадочно работать, оценивая и переоценивая ситуацию, выискивая ошибки и принимаясь перепроверять заранее принятые решения. Что же, план «А» не получился и теперь стоит перейти к плану «Б». Каждый из копейщиков успел перед повторной атакой принять зелье (им я дал зелье стойкости и силы), иначе мои жалкие два ряда просто не смогли бы удержать атакующий порыв огромной массы всадников и погибли под их копытами. А с зельем у них появился шанс, и теперь они бились с помощью мечей и обрубков копий, но так долго продолжаться не могло.

— Берсерк! — проорал я приказ, и по этой команде все, кто меня слышал, приняли нужное зелье.

Все — это мечники и мой резервный отряд. Тянуть дальше не имело смысла. Я уже видел в задних рядах главного вождя кочевников, что восседал на самом породистом верблюде, но далеко позади своих людей и в окружении отборного отряда телохранителей.

Мои люди выпили этот медленный и очень опасный яд-энергетик, и через несколько секунд превратились в машину смерти. Битва закипела с удвоенный силой, а вскоре строй моих копейщиков окончательно распался и каждый воин стал сражаться со своим персональным врагом или врагами.

Повернув верблюда, я поскакал в сторону отряда отборных всадников, с ними вместе я и брошусь в атаку. Битва переходила в свою решающую фазу. Та куча-мала, в которую превратилось сражение, меня полностью устраивала. Сейчас я разменивал одного своего воина на десяток, а то и больше врагов, но главная цель — не они, а их вождь, и мне нужно настичь его и убить, и тогда эта битва будет выиграна. Но до этого ещё далеко.

На нас напали не менее тысячи всадников, и они победят, если я не смогу уничтожить их вождя. Стреляя на ходу из лука, я прорвался к своим бойцам и, отдав им приказ, поскакал вперёд, туда, где виднелся Име-Маку, а за мной последовал и отряд отборных воинов.

А пока мы готовились атаковать, оставшийся резерв, выпив зелье берсерка, бросился в атаку, придя на помощь тем, кто бился в основном сражении, ползая под брюхом атакующих верблюдов или, наоборот, сражался, поскальзываясь в крови и прыгая по телам людей и животных.

Мой отряд острым клином потянулся в сторону, где находился Име-Маку. Тут же, нам наперерез бросились несколько десятков всадников, но вступив с ними в стрелковую дуэль, мы быстро заставили их отступить, а те стрелки, что стояли в стороне и выпускали редкие стрелы по сражающимся, и вовсе отступили назад, открыв нам свободный путь к своему вождю.

Ветер свистел у меня в ушах, в тон ему шумела кровь, я чувствовал, как она течёт по моим жилам, как стучит в висках, грозя вырваться наружу, но шлем не давал ей это сделать. Надёжно укрывал и защищал.

Доспехи сидели на мне, как влитые, а я так же, вжавшись, сидел на верблюде. Само по себе это животное мне не очень нравилось. Почему? Да по той самой причине, что я родился и вырос там, где ценились лошади, а не верблюды. И вообще, верблюды и ослы у нас являются синонимами тупости. А вот в той же Испании — осёл — это символ трудолюбия, ну, а в Африке верблюд — это кормилец.

Как говорится, у каждого свои предпочтения, тем не менее, сейчас я уверенно держал поводья, направляя своего скакуна в сторону Име-Маку. Этот вождь уже заприметил меня и, указывая в мою сторону рукой, что-то говорил своим телохранителям. Ну, пусть говорят, я сейчас сам до них доберусь.

Наша небольшая группа, выстроившись клином, как я их учил, продолжала свой бег. Времени на то, чтобы преградить нам путь основными силами, уже не оставалось, и Име-Маку отправил к нам своих телохранителей, сам оставаясь на месте с десятком приближённых.

Приблизившись на расстояние выстрела, я достал лук и стал натягивать тетиву, то же самое делали и остальные, засыпая стрелами наших противников. Стрельба продолжалась недолго. Дистанция между нами быстро сокращалась и, убрав лук в колчан, я схватился за дротик. Широко размахнувшись, швырнул его в одного из всадников и, зафиксировав попадание, схватился за щит, чтобы прикрыться.

Любой бой скоротечен, это сражающимся кажется, что в кавалерийской атаке время замедляется, а на самом деле всё укладывается в пару десятков минут. Щит плотно лёг мне в левую руку и тут же содрогнулся от попадания двух стрел, а чуть позже — от дротика, похожего на мой.

Перехватив удобнее копьё правой рукой, я пригнулся и направил своего верблюда на ближайшего всадника. Встречный удар и, оставив копьё в теле незадачливого телохранителя, я поскакал дальше, доставая на ходу железный хопеш.

Удар, удар, удар, карусель смерти закрутила меня в своём водовороте. Разные лица, спокойные или испуганные, искажённые яростью или с гримасой страха. Сильные и не очень, ловкие и увёртливые — все они мелькали передо мной в страшном калейдоскопе безумной атаки.

Телохранителей оказалось около пятидесяти человек на моих двадцать, но мы врубились в них, как стадо кабанов в чахлую лесопосадку, снося и сваливая всех слабых и неумелых. Мой отряд тоже стал нести потери, но продолжал движение вперёд, буквально сметая всех, преграждающих путь. Прорвавшись сквозь строй телохранителей, я помчался дальше, постоянно подгоняя верблюда, которому тоже уже досталось немало порезов от стрел.

Скакавшие за мной воины ещё продолжали прорубаться сквозь строй вражеских телохранителей, но общий исход схватки уже становился ясен. Телохранителям не суждено спасти своего вождя, но и сам вождь не готов умереть. Он остался один, окружённый последним десятком воинов, и явно не стремился в бой.