Серебряные ночи - Фэйзер Джейн - Страница 10
- Предыдущая
- 10/87
- Следующая
Подавая ей стул, он улыбнулся и склонил голову в светском поклоне.
– Мне очень жаль, что вы плохо провели ночь, княжна.
Софи нетерпеливым жестом отмахнулась от ничего не значащих слов. Он прекрасно знал, что является едва ли не основной причиной ее дурного сна. Не обращая внимания на предложенный стул, она подошла к балконной двери и встала там, греясь в лучах солнца. Однако солнечный свет только сильнее подчеркнул темные круги под глазами, хотя роскошная темно-каштановая грива распущенных по плечам волос была ослепительна в таком освещении.
Столь явное пренебрежение вызвало у Адама деланную улыбку. Он надеялся каким-то образом загладить свою вину за ночной поступок, но княжна Софья отчетливо давала понять, что ни доброжелательные выражения, ни примирительные улыбки на нее не подействуют.
Старый князь решил взять быка за рога,
– Мы обговариваем условия брачного договора, Софи. Хочу, чтобы ты послушала, что я предлагаю.
В глухом отчаянии Софи поняла, что отступать некуда. Они все решили отправить ее в Петербург и выдать замуж за совершенно незнакомого человека; избавить от этого ее может только смерть. Невероятно, но так оно и есть. Подобные дела обычно так и происходят. Она открыла было рот, чтобы повторить свой безоговорочный отказ ехать в столицу, но передумала. Что это даст? Она может лишь отказаться добровольно принимать участие в этой откровенной сделке по продаже ее тела, души и судьбы.
– Меня это не интересует, – бросила она и направилась к двери. – Меня не интересуют частности, поскольку я не согласна в целом.
– Софья Алексеевна! – властным тоном, которым он почти никогда не разговаривал с внучкой, произнес князь. – Я требую, чтобы вы остались здесь и выслушали то, что я имею вам сказать.
Передернув плечами, она повиновалась, но осталась стоять спиной к присутствующим, не опуская руки с дверной ручки.
При мысли о том, какие муки ему придется претерпеть в течение почти месячного крайне тяжелого и исключительно тоскливого путешествия, Адам застонал. Ясное дело, ему придется все это время не спускать с нее глаз, и одна мысль об этом повергла его в мрачное уныние. Если между ними не возникнет доверия, как он сможет помочь ей смириться с мыслью о том, что такова ее судьба и что только признание этого способно на деле облегчить ее участь?
Князь Голицын нарушил тишину, повисшую в комнате. Он сообщил, что завтра утром его внучка должна отправиться в сопровождении графа в Санкт-Петербург; вместе с ней едут Татьяна Федорова и Борис Михайлов. Ее наследство перейдет в управление будущему мужу, за исключением Берхольского, которое после смерти деда станет ее собственностью и собственностью ее наследников. Тем самым Софье Алексеевне обеспечивалась некоторая самостоятельность.
Он замолчал в ожидании ответа от внучки. Ответа не последовало; Софи повернула ручку и молча вышла из комнаты.
Князь Голицын взглянул на графа с тем же оттенком злости, который Данилевский уже успел недавно ощутить на себе.
– Я свое дело сделал, граф. Забирайте ее в Петербург. Пускай она выходит замуж за этого князя Дмитриева. Но ее дом всегда будет здесь – с мужем или без оного. – Подойдя к овальному бюро, он достал тяжелую, обитую железом шкатулку. – Я дам это Софье с собой, хотя не уверен, что облегчу вам жизнь, если у нее будут средства для побега из-под стражи. – Язвительная улыбка тронула его губы. – Я сказал, что не намерен мешать вам, не так ли? – Князь передал Адаму два тяжелых кожаных кошелька и толстую пачку банкнот. – Ей понадобятся свадебные наряды… и все прочее, разумеется. Вручите ей это, когда она прибудет в Петербург.
– Я дам вам расписку, князь, – проговорил Данилевский, принимая деньги.
– В этом нет необходимости. И еще, пусть она возьмет с собой Хана. О нем позаботится Борис Михайлов.
Это предложение всерьез озадачило графа. Он вкратце поведал о предпринятой им попытке догнать Софью прошлой ночью и сказал, что такое распоряжение его очень серьезно беспокоит.
– Полагаю, если бы вам это было необходимо, вы бы справились, – выслушав его, процедил Голицын. – Во всяком случае, надеюсь, вы измените свое мнение. Она будет очень страдать.
– Нельзя ли сделать по-другому? – Адам решил, что уже вдоволь наслушался издевательских предложений князя, в глазах которого непрестанно поблескивали ехидные искорки. С одной стороны, старик словно бы умывал руки и предлагал графу выкручиваться самостоятельно, с другой – князь давал ясно понять, что после возложения на полковника всех неприятных процедур с брачным договором имеет право относиться к Адаму как к бессердечному и жестокому надзирателю.
Голицын отрицательно покачал головой. На какое-то мгновение на лице его промелькнула тень глубочайшей тоски и страха перед грядущим расставанием. Теперь он был похож на очень старого, усталого человека, которого подкосил груз принятого неимоверным усилием воли решения.
– Поступайте как знаете! – бросил Голицын и, тяжело ступая, вышел из кабинета.
Нотариус откашлялся, напоминая Адаму о своем присутствии.
– Я подпишу и заверю все документы, граф. Завтра утром к вашему отъезду вы их получите.
– Мы отправимся с первыми петухами, – кивнул Адам.
Покинув библиотеку, он отправился на поиски своего сержанта. Сержанта Илью Пассека он обнаружил на заднем дворе нежащимся на солнышке с трубкой и в компании пухленькой молоденькой дворовой девки. Завидев полковника, тот вскочил и вытянулся по стойке «смирно». Испуганное выражение лица свидетельствовало о том, что сержант не знает, сколь суровым может оказаться взыскание за его невинную отлучку.
– Довольно бездельничать, сержант, – сухо заявил Данилевский. Нетерпеливым жестом он показал девке, чтобы та исчезла, и она быстренько убралась восвояси, напоследок одарив своего ухажера недвусмысленной улыбкой.
– Прошу прощения, господин полковник, но приказа не было…
– Теперь есть, – оборвал его Адам. – Расставишь свою команду в доме и вокруг усадьбы, и чтобы с сего момента и до завтрашнего утра княжна Софья не покидала пределов усадьбы; Если она изъявит желание отправиться в поля, ты должен воспрепятствовать этому со всей вежливостью и твердостью и препроводить ее ко мне.
Сержант Пассек отдал честь и строевым шагом отправился выполнять приказание, оставив графа Данилевского в мрачном расположении духа. Граф принялся бродить по саду, невольно подмечая ухоженные, цветущие кусты черной смородины, грядки с овощами, аккуратно подрезанные фруктовые деревья. Степная почва не очень-то благоприятна для садоводства; стало быть, у Голицына хороший садовник.
У куртины роз он обнаружил Софью Алексеевну в перчатках и накидке. Присев на корточки, она ножницами подстригала кусты. Казалось, она не заметила его появления. Граф на мгновение задумался, стоит ли нарушать ее уединение, затем почти непроизвольно его потянуло к грациозной изящной фигурке. Может, ему удастся как-то поколебать ее непримиримость и тем самым немного облегчить предстоящее путешествие?
– Я вижу, что кто-то с большой любовью занимается садом, – доброжелательно произнес он, приближаясь к Софье по узенькой дорожке между кустами роз.
– А, это вы… – Она даже не потрудилась повернуть голову.
Но Адам не отступал:
– Даже удивительно, как на таких скудных почвах вам удается столько всего выращивать.
– Неужели? – Ножницы щелкнули, отсекая длинный зеленый побег, который мог отнять все соки у благородного растения.
«Упрямая, капризная стерва, – с внезапной вспышкой ярости подумал граф, – ну что ж, если она этого хочет – ей же хуже».
– Прошу прощения за беспокойство, княжна. – Он отдал честь, повернулся на каблуках и направился к дому.
Софи, по-прежнему сидя на корточках, прикрыла глаза ладонью. Откуда у нее взялось такое чувство, что при иных обстоятельствах ей было бы даже приятно общество графа? И почему ей пришло в голову заняться розами, если она уже не увидит, как они будут цвести? Да и вообще, зачем она чем-то еще пытается занять себя сегодня? Каждый взгляд, каждый вздох, каждый шаг таких привычных ежедневных дел был как нож по сердцу, а оно и так обливалось кровью.
- Предыдущая
- 10/87
- Следующая
