Мятежные джунгли - Тамоников Александр Александрович - Страница 5

– Это все ваши люди? – спросил Пахаро.

– Еще один там, – старший наемник указал куда-то в сторону. – Плюс я.

– Вот как, – спокойно произнес Пахаро. – И когда же вы спите?

– Днем, – ответил старший наемник. – Днем сандинисты не нападают, они любят нападать по ночам.

– Это точно, – согласился Пахаро и взмахнул рукой, другой рукой сдергивая автомат с плеча.

Взмах руки – это был условный знак. Это был приказ открыть огонь. И тотчас же зазвучали автоматные очереди. Не так оно и сложно – поразить ничего не ожидающих людей, даже если эти люди – обученные профессиональные убийцы. Тут главное – внезапность. На это у Пахаро и был расчет, и его расчет удался. На звуки стрельбы откуда-то из-за угла выскочил еще один, последний наемник. И тут же рухнул, сраженный автоматной очередью.

– Трое – со мной, остальные остаются здесь! – скомандовал Пахаро. – Вы знаете, что делать! Когда закончите, уходите! Нас не ждите! Забирайте с собой все джипы! И не забудьте про оружие – пригодится! Все, мы поехали обратно в Леон! До встречи!

Да, те, кто оставался в поместье, знали, что им нужно делать. Им нужно было довести начатое дело до логического и справедливого завершения. До завершения, продиктованного неумолимыми правилами революции – можно сказать и так.

Вскоре, разбуженные выстрелами, к центральной усадьбе стали стекаться люди. Конечно же, это были рабочие, ночевавшие здесь же, в поместье. Кто еще, кроме них и наемников-охранников, мог быть сейчас, ночью, в поместье? Теоретически рассуждая, здесь мог бы быть и генерал Уго Монтес с челядью и охраной, но – генерал сейчас находился в Леоне. Он праздновал…

– Подходите ближе, не бойтесь! – крикнул, обращаясь к недоумевающим людям, один из сандинистов. Все его звали Маринеро, что означало Моряк. В отряде он был заместителем Пахаро. Чтобы его лучше было видно и слышно, он забрался на один из джипов, сбросив из него на землю тело мертвого наемника. – Говорю – вам нечего бояться. Мы бойцы Сандинистского фронта! Вы видите этих мертвых людей? Это охрана поместья. Они из «эскадронов смерти»! Вы слышали такое название? Вы знаете, кто в «эскадронах смерти»? В них чужие люди. Они прибыли в Никарагуа, чтобы вас убивать. За это Сомоса им платит большие деньги – чтобы они вас убивали. Но им не удалось вас убить, потому что мы убили их. Мы – бойцы Сандинистского фронта, повторяю вам это! Мы на вашей стороне! Мы будем воевать со всеми этими псами до тех пор, пока ни одного из них не останется на нашей земле! Всех их ждет такая же участь, как этих собак! – Он указал рукой на валявшиеся на земле тела.

Народ все прибывал, люди толпились, с опаской поглядывая на мертвые тела, – их при свете луны было видно почти так же, как днем. Люди слушали, что говорит им Маринеро, но ничего не говорили в ответ и не предпринимали никаких действий, потому что пока не понимали, что здесь случилось на самом деле и к чему клонит оратор.

– Теперь все поместье ваше! – Маринеро повысил голос. – И все, что в поместье, тоже ваше! Все это создано вашим трудом и полито вашим потом! Разве это не так? А потому берите все, что вам нужно! И другим тоже скажите – пускай берут! И ничего не бойтесь!

– Как же, не бойтесь… – раздался чей-то робкий голос из толпы. – А вот пришлет генерал Уго Монтес завтра сюда своих людей, и что тогда?

– Он не пришлет завтра своих людей, – усмехнулся Маринеро. – И послезавтра тоже не пришлет. И вообще он больше никогда не пришлет своих людей. Никогда и никуда…

После таких слов в толпе послышался ропот и обозначилось движение. Кажется, люди осознавали, что значат эти слова, какой в них кроется потаенный смысл. Оставалось верить или не верить этим словам. Кто-то в них верил, кто-то сомневался…

Маринеро знал, что так оно и будет. Потому что так было везде и всегда. Когда его отряд освобождал какое-то поместье или, скажем, ферму, люди, там работавшие, всегда вначале сомневались и опасались. А затем обычно их одолевал приступ отчаянной решимости и смелости, и начиналось… Нет, до основания никогда никто ничего не разорял, а просто из поместий и ферм выносили и выводили все, что только попадется под руку: инвентарь, скот, собранный урожай… Словом, все то, что, так или иначе, могло пригодиться простому человеку в дальнейшей жизни. Выводили, выносили и скрывались вместе с добром в отдаленных поселениях, откуда они и прибывали в поместья и на фермы, надеясь заработать хотя бы сотню кордоб, чтобы не умереть с голоду. Так было всегда и везде, значит, должно быть так же и сейчас. До рассвета еще много времени, а, значит, народ вполне успеет сделать свое справедливое революционное дело.

– Уходим! – дал команду Маринеро своим бойцам. – Не оставляем ни одного джипа и ни одного автомата. Больше мы тут не нужны…

Но прежде чем уйти, Маринеро достал из кармана небольшой картонный прямоугольник. На картонке был рисунок – птица с распростертыми крыльями держала в когтях извивающуюся змею. Это был не просто сам по себе рисунок, это был символ отряда, которым командовал Пахаро. Фирменный знак, если так можно выразиться. Пахаро и его бойцы всегда оставляли этот знак на том месте, где они побывали и где наделали шуму. Конечно, это в какой-то мере было пижонство, да и небезопасно было каждый раз оставлять после себя такой знак. Да, конечно, здесь присутствовал определенный психологический момент – мол, опасайтесь тех, кто оставляет после себя такой знак. Но вместе с тем этот знак был и доказательством для врага. Хоть и косвенным, но все же доказательством. Вышестоящие командиры Сандинистского фронта не раз пеняли Пахаро за такую его легкомысленность. Но напрасно. Каждый раз Пахаро и его бойцы оставляли на месте своих революционных подвигов небольшой картонный прямоугольник с птицей и змеей в ее когтях. Без веселых и броских внешних эффектов Пахаро обойтись не мог. Уж таким он был человеком…

Город Леон,

той же ночью

Джип, в котором находились Пахаро и трое его бойцов, мчался в сторону Леона. Сандинисты торопились, им нужно было выполнить вторую, завершающую часть намеченного плана. То есть ликвидировать генерала Уго Монтеса. Эта вторая часть была такой же авантюрной, как и весь план в целом – иных планов Пахаро не признавал, да, пожалуй, никаких иных – старательно обдуманных – планов он изобрести и не мог. Пахаро всегда полагался на шальную удачу, и до этой поры такая удача всегда ему сопутствовала. Почему Пахаро взял с собой лишь трех бойцов? Больше ему и не требовалось. Когда ты надеешься на удачу, большое количество людей рядом с тобой – лишь помеха. Даже если эти люди твои верные боевые товарищи.

На въезде в Леон джип, в котором ехал Пахаро с тремя бойцами, остановил патруль Национальной гвардии. Вернее, лишь пытался остановить.

– Срочное донесение генералу Монтесу! – крикнул на ходу Пахаро.

И, не снижая скорости, джип помчался по освещенной луной городской улице. Именно на это Пахаро и рассчитывал. После произнесенных им слов патрульные, конечно же, впадут в некоторую растерянность. Что это за срочное донесение, что вообще случилось, пока генерал празднует, кто вообще эти люди, промчавшиеся мимо них на джипе? И пока они будут размышлять и совещаться, Пахаро с боевыми товарищами будет уже далеко. Он будет уже у цели… Вот это и есть то, что называется шальная удача.

По-прежнему не сбавляя скорости, джип с сандинистами подлетел к ресторану, где происходило пиршество, и только здесь, взвизгнув тормозами, остановился. К джипу тотчас же подбежали вооруженные охранники.

– Срочное донесение генералу Монтесу! – крикнул Пахаро.

– Какое донесение? – оторопел старший патруля. – Кто вы такие?

– Идиот! – крикнул старшему Пахаро, выскакивая из машины: вместе с ним выскочили и трое его бойцов. – Только что на поместье Вальпараисо совершено нападение! Сандинисты! Охрана уничтожена! Все разграблено и разрушено! Только мы и уцелели! Срочно доложи генералу!

– Но… – растерянно произнес старший патруля.