Ядовитая тропа - Тамоников Александр Александрович - Страница 2

С точки зрения экспедиции профессора из Виленского университета все выглядело прескверно. Они приехали в замок, полный трупов. Спустились в подвал и нашли ящики с книгами. Спасли, сколько поместилось в кузов грузовика, в том числе и бесценное издание «Времен года» Кристиона Донелайтиса, литовского классика литературы, и множество других рукописей и документов. А на следующий день, когда группа снова поехала в замок, полная надежды провести новые исследования и найти новые сокровища, замок уже был окружен кольцом солдат с огнеметами. Пакарклис плакал, ругался, клял весь мир на трех языках. А Семен поймал себя на том, что, глядя на замок впервые, видит, как плачет камень. При высоких температурах кирпич, из которого были построены хозяйственные постройки Лохштедта, плавился и стекал вниз на землю как бурое стекло. Но тогда еще Семен не знал, что вспомнит эту историю позже.

Пакарклис тогда винил его в утере всех сокровищ мира, не зная, что ящики выгрузили из подвалов той же ночью, как только Семен передал шифровку Раглану через связного. И за них Серабиненко следовало приняться, когда он закончит со всеми документами, что сейчас окружали его.

Работы хватит до самой старости. А то, что теперь какой-то ученый объявил его своим смертельным врагом, да много их таких было. Привык.

Полковник шел привычной дорогой. На работу всегда в одно и то же время по одной и той же улице. Обратно – другим маршрутом, меняющимся раз в несколько дней без системы. Привычка. В день дважды не ходить одной и той же дорогой. Да и невозможно это было в послевоенном, пока еще не переименованном в Балтийск Кенигберге с его постоянными перекрытиями улиц. Пока еще не умер всесоюзный староста Калинин, и Балтийск казался самым очевидным названием.

Семен знал свой маршрут по минутам. Как и то, что в доме с обрушившейся аркой портала, которую сейчас разбирали солдаты, горельефы с каштановыми листьями были с другой стороны дома. С северной. Вот такой вот, казалось бы, обычный пустяк. Мало ли почему тяжелый камень с резным орнаментом оказался здесь. Но Серабиненко остановился.

– Что-то вы рано сегодня, – сказал Семен бойцам, разбирающим гору камней.

– Да вот зашибло кого-то. Что его понесло шастать по развалинам, непонятно, – сказал знакомый рядовой. Он дежурил на этом перекрестке каждые два дня.

Семен хорошо знал всех, кто работает на этом участке. За первую неделю он запомнил их всех в лицо.

Еще через месяц – по именам, кличкам, помнил привычки тех, кто часто стоял в карауле. Знал, что Антон – смешной рыжий парень – делал самокрутки из старых немецких марок. Что у рядового Алексея невеста в Крыму. Он берег ей банки с консервами и красивую чашку с анютиными глазками.

– Врача нашего убило. Что его сюда понесло, да еще и ночью, непонятно. Развалины же, да еще и огорожены. Не разобрано до конца. Зашел внутрь, и вот камнем и прилетело по голове, – пояснил подошедший молодой лейтенант, слово в слово повторив слова рядового.

Он закурил, а Семен, показав документы, хоть его и знали тут, но порядок есть порядок, подошел поближе к телу. Все вроде бы просто на первый и крайне невнимательный взгляд. Но. Тело явно двигали. Крови вокруг раны нет, значит, вытекла где-то в другом месте. Раны на голове, особенно прижизненные, сильно кровоточат. Семен обратил внимание на губы и руки убитого. Кожа па пальцах – черная, на кончиках и вокруг ногтей слезает. Как если бы при сильном обморожении. То же самое с губами и кончиками ушей. А зима в этом году была мягкая. Даже снег еще не выпал, хотя уже конец января. Семен посмотрел на камень, который аккуратно положили на тело убитого. Затейливая резьба в виде каштановых листьев. Еще интереснее. Чтобы успокоить самого себя, он встал и обошел здание. Да. Такой декор шел с другой стороны здания, он был прав. Значит, фельдшера убили, положили под балкон и добили камнем, чтобы скрыть след от удара в висок.

– Вызывайте наряд, – устало сказал он, напоминая себе, что у него тут другое дело. СМЕРШ – это не про бытовые убийства. СМЕРШ – это про другое.

Серабиненко закурил и посмотрел перед собой, привычно спрятав огонек в ладони. Нет, не простое это убийство. Не может быть простого убийства в городе, где практически каждый дом и каждая дорога окружены лентами, значит, еще не разминировано. Уходя, немцы заминировали все, что только возможно: дороги, дома, склады. Почти под каждым домом были бомбоубежища. И бесконечные лабиринты подвалов. Почти все, кто участвовал в штурме города, вспоминали, что в том аду, когда в воздухе висела кирпичная взвесь и от грохота было почти ничего не слышно, приходилось бежать на ощупь, просто двигаться вперед и буквально прорубать себе дорогу, не оставляя врага за спиной.

Враг был не только за спиной, но еще и под землей. Стреляли из подвалов, из амбразур бомбоубежищ, из окон… и никто не знал, кто может ждать за углом. Старик с гранатой или ребенок с «вальтером».

Семен тряхнул головой. Сегодня у него другая жизнь и другая задача. Чтобы понять ее, нужно представить, чем был Кенигсберг для Германии. Это не просто столица Восточной Пруссии. Город где-то там далеко. К исходу войны Кенигсберг был идеологической столицей Германии. И это тоже было еще не все. Как и то, что именно в Кенигсберг свозились ценности и произведения искусства со всей Европы.

Кенигсберг и вся область еще со времени строительства первой железной дороги стал крупнейшим транспортным узлом. А где сходится столько дорог, всегда будут шпионы. Те, кто будет собирать информацию, и не только для военной разведки. Именно в Кенигсберге еще с начала века были организованы несколько промышленных сообществ, которые на самом деле были штабами зарождающегося абвера – разведки фашистской Германии. Этот город даже сейчас, после войны, оставался сердцем многоголовой гидры разведки нацистской Германии, и ее головы только еще предстояло начать рубить.

Поэтому не может быть в этом городе случайных смертей. Особенно сейчас, когда готовится первая военная выставка на освобожденной территории. И эта выставка должна стать началом новой жизни Кенигсбергского военного округа. Формально можно сказать, что полковника Серабиненко списали. Сиди себе, перекладывай бумажки, болезный. Не нужен ты больше СМЕРШу. Только вот перекладывал бумажки он в самом центре города. В здании с очень страшной историей. И где, если держать уши открытыми, а голову холодной, можно было много всего услышать. Например, про то, что именно организация этой военной выставки трофеев и достижений может существенно ускорить официальное вхождение округа в состав РСФСР и его дальнейшее переименование. А это значит, новые силы, переселенцы, строительство нового города.

Тяжело боевому офицеру на бумажной работе, мог бы – взялся разгребать развалины, патрулировать. Семен успешно создавал видимость того, как сильно он расстроен тем, что вынужден торчать в кабинете. А сам слушал. Смотрел. Собирал всю возможную информацию. А ее было много. Очень много. И он отправлял ее в Центр. Скоро обещали прислать нового связного.

Докурив, молодой полковник вернулся к телу.

‒ Дежурный за патрулем побежал, – доложил ему рядовой, хотя мог бы и не докладывать.

По шинели сразу и не поймешь, кто перед ним. Но почувствовал, видимо, что важная шишка. Семен улыбнулся и кивком показал «вольно». А сам снова присел у трупа.

– Вы бы не сидели на земле. Грязно.

Видно, что молодой еще. И не в такой грязи сидели. Семен продолжил осмотр тела. Он был из династии врачей. Вопреки всему, карьера в медицине никогда не привлекала Серабиненко. Но часто, в детстве, он бывал и в анатомическом театре, да, не место для ребенка, но кто воспрепятствует детскому любопытству?

Оставался на лекциях деда. И на занятиях отца. Слушал, впитывал как губка и в юности уже очень хорошо разбирался в медицине, в строении человеческого тела, знал, кто такие Гааз и Пирогов. И именно те знания много раз на войне спасали жизни ему и его товарищам. Он умел правильно тампонировать. Знал, как наложить жгут так, чтобы потом не приходилось отрезать обескровленную и зараженную гангреной конечность. Знал, как движется кровь.