Дело вдовы Леруж - Габорио Эмиль - Страница 4

• Предыдущая
• 4/84
• Следующая

Г-н Дабюрон уже отчаялся внести в дело хоть какую-нибудь ясность, когда к нему привели тринадцатилетнего мальчика и бакалейщицу из Буживаля, у которой покойная покупала съестное; оба, похоже, знали что-то важное. Первой вошла торговка. Она сказала, что слышала, как вдова Леруж говорила о своем сыне.

— Вы в этом уверены? — усомнился следователь.

— Не сойти мне с этого места! — ответила торговка. — Помню даже, что в тот вечер — это случилось вечером — она была, с позволения сказать, малость под хмельком. Просидела у меня в лавке больше часа.

— И что же она говорила?

— Как сейчас вижу, — продолжала женщина, — стоит, облокотившись о прилавок, рядом с весами, и шутит с рыбаком из Марли, папашей Юссоном, — он может вам подтвердить, — дразнит его «горе-моряком». «Вот мой муж, сказала она, — тот был в самом деле моряк, потому что уходил в море на целые годы и всегда привозил мне кокосовые орехи. Мой сын — тоже моряк, как покойный отец, плавает на военном корабле».

— Она не упомянула, как зовут сына?

— Говорила, но не в тот раз, а в другой, когда была, не побоюсь сказать, и вовсе пьяна. Все твердила, что его зовут Жак и что она очень давно с ним не виделась.

— Не отзывалась ли она дурно о муже?

— Никогда. Говорила только, что покойный был ревнивец и грубиян, но, в сущности, добрый малый, и что жилось ей с ним несладко. Умом он был слаб и вечно воображал себе невесть что. К тому же чересчур был честен — сущий простофиля.

— Навещал ли ее сын, после того как она поселилась в Ла-Жоншер?

— Мне она ничего об этом не говорила.

— Она тратила у вас много денег?

— Когда как. В месяц покупала у нас франков на шестьдесят, иногда больше — когда требовала выдержанный коньяк. Платила всегда наличными.

Больше торговка ничего не знала, и ее отпустили. Сменивший ее мальчик оказался весьма общительным. Для своих лет он выглядел высоким и крепким. У него был смышленый взгляд и живая, любопытная физиономия. Перед следователем он, казалось, вовсе не робел.

— Ну, так что же тебе известно, мальчик? — спросил следователь.

— На той неделе, в воскресенье, сударь, я видел у садовой калитки госпожи Леруж какого-то мужчину.

— В какое время дня?

— Рано утром, я как раз шел в церковь к заутрене.

— Понятно, — сказал следователь. — И мужчина этот был высокий, черноволосый, в серой блузе…

— Нет, сударь, напротив, маленький, приземистый, очень толстый и довольно старый.

— Ты не ошибаешься?

— Вот еще! — обиделся мальчик. — Я с ним разговаривал и видел его, как вас.

— Ну-ка, ну-ка, расскажи.

— Я как раз, сударь, шел мимо, когда увидел у калитки этого толстяка. Он был злющий-презлющий — просто ужас. Весь красный, даже макушка багровая. Я хорошо разглядел: он был без шляпы и почти лысый.

— И он заговорил с тобой?

— Да, сударь. Он меня заметил и окликнул: «Эй, малыш!» Я подошел. «Скажи-ка, — спросил он, — ты легок на ногу?» Я ответил: «Да». Тогда он взял меня за ухо, но не больно и сказал: «Коли так, сослужи-ка мне службу, а я дам тебе десять су. Беги к Сене. Возле пристани увидишь большое пришвартованное судно, зайдешь на него и спросишь патрона Жерве. Не беспокойся, он будет там; скажи, чтобы собирался отплывать, я готов». После этого он сунул мне в руку десять су, и я ушел.

— Как было бы приятно, — пробормотал комиссар, — если бы все свидетели были такие, как этот мальчишка.

— А теперь расскажи, как ты справился с поручением, — попросил следователь.

— Пошел на судно, сударь, нашел хозяина и передал, что было велено, вот и все.

Жевроль, слушавший с самым живым вниманием, наклонился к уху г-на Дабюрона.

— Господин следователь, — прошептал он, — не позволите ли мне задать парнишке несколько вопросов?

— Разумеется, господин Жевроль.

— Скажи, мой юный друг, — спросил полицейский, — узнаешь ты этого человека, если увидишь снова?

— Еще бы, конечно!

— Значит, в нем было что-то особенное?

— Ну да — лицо кирпичного цвета.

— И все?

— Все, сударь.

— Но ты видел, как он был одет. На нем была блуза?

— Нет, куртка с большими карманами. Из одного торчал уголок платка в голубую клетку.

— А какие были на нем штаны?

— Не помню.

— А жилет?

— Погодите-ка, — задумался мальчик. — Жилет? По-моему, жилета не было. Да, не было, потому что… Ну конечно, вспомнил: он был без жилета, но в галстуке, концы которого были продеты в большое кольцо.

— А ты, малыш, не дурак, — с удовлетворением сказал Жевроль. — Держу пари, что, хорошенько подумав, ты вспомнишь еще что-нибудь.

Мальчик молча опустил голову. По морщинам на его юном лбу можно было догадаться, что он отчаянно напрягает память.

— Точно! — вдруг воскликнул он. — Вспомнил!

— Ну?

— Этот человек носил большие серьги.

— Браво! — вскричал Жевроль. — Примет вполне достаточно. Я его разыщу, а вы, господин следователь, можете заготовить для него вызов в суд.

— Я полагаю, что показания этого мальчика, пожалуй, самые важные, отозвался г-н Дабюрон и, обратившись к пареньку, спросил: — Не скажешь ли, мой юный друг, что за груз был на судне?

— Вот этого не знаю, сударь: судно-то было палубное.

— Оно шло вверх или вниз по Сене?

— Но оно ведь стояло, сударь.

— Это понятно, — пояснил Жевроль. — Господин следователь спрашивает, в какую сторону был повернут нос судна: к Парижу или к Марли?

— Оба конца судна показались мне одинаковыми.

Начальник полиции разочарованно развел руками.

— Но ты, — обратился он к мальчику, — мог заметить название судна: ты ведь умеешь читать? Следует всегда смотреть, как называется судно, на которое заходишь.

— Я не видел названия, — ответил парнишка.

— Если судно стояло в нескольких шагах от причала, — вмешался г-н Дабюрон, — на него могли обратить внимание жители Буживаля.

— Господин следователь прав, — поддержал комиссар.

— Верно, — согласился Жевроль. — Да и матросы наверняка сходили на берег и заглядывали в трактир. А этот патрон Жерве, как он выглядел?

— Как все здешние речники, сударь.

Мальчик собрался уходить, но следователь остановил его.

— Прежде чем уйти, мой мальчик, скажи: говорил ты кому-нибудь об этой встрече?

— В воскресенье, вернувшись из церкви, я все рассказал матери, сударь, и даже отдал ей десять су.

— А ты ничего от нас не скрыл? — продолжал следователь. — Утаивать истину от правосудия — тяжкий проступок. Оно все равно до всего дознается, и должен тебя предупредить, что для лгунов существуют страшные наказания.

Юный свидетель покраснел как помидор и опустил глаза.

— Вот видишь, ты от нас что-то скрыл. Разве ты не знаешь, что полиции известно все?

— Простите, сударь, — воскликнул мальчик, заливаясь слезами, простите, не наказывайте меня, я никогда больше не буду!

— Говори же, в чем ты нас обманул?

— Сударь, этот человек дал мне не десять, а двадцать су. Десять я отдал матери, а десять оставил себе, чтобы купить шарики.

— Мой юный друг, — успокоил его следователь, — на этот раз я прощаю тебя. Но пусть это послужит тебе уроком на всю жизнь. Ступай и запомни: скрывать правду бесполезно, она всегда выйдет наружу.

Последние показания, добытые следователем, давали хоть какую-то надежду. Ведь и ночник во мраке сияет, словно маяк.

— Господин следователь, я хотел бы сходить в Буживаль, если вы не возражаете, — сообщил Жевроль.

— Вероятно, вам лучше немного подождать, — ответил г-н Дабюрон. Этого человека видели в воскресенье утром. Давайте узнаем, как вела себя в тот день вдова Леруж.

Позвали трех соседок. Они в один голос заявили, что все воскресенье она провела в постели. Когда одна из соседок осведомилась у вдовы, что с ней произошло, та ответила: «Ах, этой ночью случилось нечто ужасное». Тогда этим словам никто не придал значения.

— Человек с серьгами становится для нас все важнее, — сказал следователь, когда женщины ушли. — Его необходимо найти. Это относится к вам, господин Жевроль.

• Предыдущая
• 4/84
• Следующая