Потолок мира - Гарри Алексей Николаевич - Страница 19

• Предыдущая
• 19/24
• Следующая

— Медленно идем на спуск. Чувствуем себя превосходно. Полны энергии. Сейчас высота семнадцать километров.

Земля готовилась принять трех аэронавтов в свое лоно.

— Наблюдаем ваше снижение, — сообщала земля. — В шестнадцать часов передадим вам данные шаропилотных наблюдений для расчетов на посадку. Сядете, вероятно, между Бронницами и Коломной. Высылаем туда техпомощь. Держим самолеты в резерве, чтобы доставить немедленно вас в Москву. Желаем благополучной посадки.

Так слушали мы полет с земли, так в словах и интонациях одного из аэронавтов старались мы почерпнуть сведения и штрихи, необходимые, чтобы представить себе величественную картину полета. А вот как выглядел этот исторический полет внутри самой гондолы, вот каким показался он трем героям его. Они рассказывали нам о незабываемых часах, проведенных в занебесьи с изумительной скромностью, будничными голосами. Они повествовали нам о своем мировом рекорде как о чем-то само собою подразумевавшемся. Необычайно мало, досадно скупо говорили они о себе и о своих ощущениях в стратосфере. Вот как приблизительно произошел полет с точки зрения самих аэронавтов.

Все трое долгие дни ждали хорошей походы, разрешения лететь, старта. Давно уже были продуманы до мельчайших деталей все этапы полета. И в ту минуту, когда наступила суровая предстартовая тишина, когда последняя команда Гараканидзе уже должна была оторвать стратостат от земли, все трое испытали радостное волнение, все трое почувствовали напряженность и значительность мгновения. Они были совершенно спокойны. Каждый из них много летал в прошлом. Но сейчас предстоял полет в неизведанные сферы, может быть, не подчиняющиеся законам нижних слоев воздуха, и это не устрашало, но заставляло сердце биться учащенней и чувствовать во всем теле мобилизованность каждого нерва, бодрость и решительное упорство. С нетерпением ждали аэронавты команды стартера. И вот они услышали:

— Отдать гондолу!.. В полете!

И тотчас пол кабины с силой прижался к подошвам. Легкий толчок, и поле аэродрома стало падать вниз. Долетели крики «ура», аплодисменты. Прокофьев и Годунов, высунувшись из люка, еще махали провожающим, а Бирнбаум уже засел к своей радиостанции.

По расчету скорость подъема должна была не превосходить пяти метров в секунду. Более быстрый подъем затруднил бы одновременное наблюдение за приборами, за температурой, за давлением. И вскоре после отлета пилоты убедились, что стратостат подымается именно с заданной скоростью.

Когда стратостат поднялся на высоту двух тысяч метров, аэронавты подняли круглые заслонки и завинтили, задраили люки. И в это время в кабине послышался голос земли; Бирнбаум быстро включил репродуктор, и в гондоле раздался ясный и отчетливый человеческий голос:

— Привет, товарищи, счастливого пути!

Было очень радостно сознавать, что связь с землей не потеряна, что за стратостатом следят друзья, разделяющие такое же волнение, такое же желание победы… И Бирнбаум, наладив свою передаточную станцию, с волнением крикнул первый раз в мир:

— Говорит Марс!

Связь с землею была налажена.

Бирнбаум поддерживал ее во все время полета. А Прокофьев и Годунов вели наблюдения за приборами и управлением стратостатом.

В кабине в это время термометр показывал двенадцать градусов тепла. Это был еще естественный воздух, не изготовленный приборами, вобравшийся в гондолу на высоте двух тысяч метров. Теперь давление внутри гондолы было постоянным, и перо барографа чертило ровную линию.

В кабине царил мягкий полумрак.

Стратостат поднялся на пять тысяч метров.

— Ну вот, и летим, — сказал Прокофьев, — сбылось.

И он зарядил приборы для наблюдения за космическими лучами. В это время Годунов следил за показаниями альтиметра. Работал пока еще первый альтиметр, показывавший высоту до десяти тысяч метров. Годунов проверял точность альтиметра, смерив давление ртутного барометра с высотой по таблице.

— Безукоризненно! — воскликнул он.

В нижнее окошечко, в одно из девяти окошек, была видна далеко внизу расстилающаяся Москва… В это время первый альтиметр остановился. Двинулась стрелка второго. Одиннадцать тысяч метров. Это уже была стратосфера.

Солнце начало накаливать гондолу. Пришлось сбросить шубы. Перед стартом много спорили: как надо одеться участникам полета? На земле «запугивали»: «оденьтесь потеплее, в стратосфере замерзнете». Годунов и Бирнбаум, поверив советчикам, навьючили на себя четыре пары белья, свитер, шерстяной костюм, меховой комбинезон, валенки, шлем… Лишь упрямый Прокофьев заявил, что полетит в своем обычном земном костюме. Он оказался прав. На большой высоте гондола превратилась в настоящую раздевалку. Ртуть термометра лезла к тридцати градусам, и Годунов с Бирнбаумом поспешно сбрасывали с себя лишние «оболочки». Прокофьев посмеивался над вспотевшими спутниками.

Кабина, как и нужно было ожидать, оказалась абсолютно герметичной. Все приборы работали превосходно. (Люки, например, были задраены в восемь секунд наглухо.) В кабине легко дышалось. Маленький закрытый вентилятор втягивал углекислоту, патроны «Аудос» поглощали ее. Воздух в кабине был чист. Увлеченные работой, аэронавты почти не глядели вниз и, увидев снова в нижнем окошке Москву, усомнились — Москва ли это? Земля подтвердила, что стратостат плывет над Москвой. И в ту же минуту земля поздравила: — Рекорд Пиккара побит. Вы побили рекорд!

Это было на высоте восемнадцати тысяч метров. Оболочка в это время уже почти целиком выполнилась газом. Сквозь верхний иллюминатор было хорошо видно, как разглаживаются складки, как наливается упругостью форма оболочки. Можно было разглядеть и внутренность оболочки, похожей на купол огромного пятнадцатиэтажного здания.

Тем временем стрелка альтиметра подобралась девятнадцати тысячам метров.

— Готово, — спокойно сказал Прокофьев.

Они были на высоте, куда не забиралось ни одно двое существо. Они могли отсюда окинуть взором всю предыдущую историю человечества и казать себе: «Мы на вершине! Никто еще не был выше нас!» Но вместо этого Прокофьев сказал:

— Что ж, можно теперь и закусить… Жарковато однако.

Термометр за стенкой гондолы показывал 67 градусов холода. Виноград, печенье, холодное мясо и шоколад составили завтрак в стратосфере.

Можно было бы подняться и гораздо выше. Дышалось без труда. Гондола и оболочка были рассчитаны на значительно большее давление. Но, подсчитав оставшийся балласт, пилоты решили, что забираться выше просто не нужно. Девятнадцать тысяч метров — результат и так неплохой, А расходовать дальше балласт вряд ли целесообразно. Он необходим для нормальной посадки. Решили ждать естественного снижения, когда охладится газ. Произведя все необходимые наблюдения, аэронавты любовались невиданным зрелищем: они видели темнофиолетовое небо. Это были три первых человека, видевших небо столь густого фиолетового цвета. (Пиккар должен был видеть небо более блеклым.) Сверив цвет неба с особой табличкой, врученной специально для этого учеными, аэронавты отметили на ней фиолетовую полосу. Почти два часа альтиметр показывал высоту в девятнадцать километров. Аэронавты успели произвести и записать все необходимые наблюдения. Москва была отлично видна с этой высоты. Погода оставалась исключительно благоприятной. Трудно было поверить, что стратостат находится на такой огромной высоте — так отчетливо видна была земля.

Через два часа Прокофьев объявил, что стратостат пошел на посадку. Немножко задержавшись на высоте 18 тысяч метров, первый советский корабль занебёсья продолжал возвращаться к земле.

Бережно вел стратостат на посадку Прокофьев. Мало было побить рекорд. Требовалось еще не побить приборов, избежать судьбы Пиккара, непременно разбивавшего в своих полетах ряд ценных приспособлений большого научного значения.

Выключился второй альтиметр, опять вступил в свои права первый, стратостат был на высоте девяти тысяч метров. С восьми тысяч метров стала видна Коломна, а на пяти тысячах воздухоплаватели открыли люки.

• Предыдущая
• 19/24
• Следующая