Квест – LEVEL 1 - Акунин Борис - Страница 26

• Предыдущая
• 26/32
• Следующая

Зоя отшвырнула в сторону щегольской чехол. Под ним оказался простецкий фибровый чемоданчик с лиловым клеймом «Мосторг». Княжна стала доставать оттуда одежду: бумазейную юбку скучно-горчичного цвета, военного кроя блузку, грубые башмаки.

– Можно я хотя бы оставлю дессу и чулки? – сказал она, с тоской разглядывая квадратный лифчик. – Хоть я и рабфаковка, но все-таки из-за границы еду. Могла же я себя побаловать покупками?

Айзенкопф был непреклонен:

– Ни в коем случае. Это называется «буржуазные шмотки». Из-за какого-нибудь вашего шелкового чулка мы можем сгореть. Раздевайтесь!

– Тогда не пяльтесь!

Когда немец отвернулся, Зоя, хитро улыбнувшись и приложив палец к губам, вынула из кармана и спрятала в чемоданчик пудреницу «Лориган Коти».

Затем (Гальтона бросило в жар) моментально сбросила с себя всю одежду.

Автобус вильнул.

– На дорогу смотри, а не в зеркало, идиот!!! – крикнул Айзенкопф по-немецки шоферу. – Ты нас угробишь!

Он тоже разделся, обнажив поджарое, мускулистое тело. Но после этого начался стриптиз почище. Биохимик стянул с себя маску забияки-бурша, открыв свое настоящее лицо – вернее, полное его отсутствие.

Норд уже видел этот ужас раньше, а вот Зоя не удержалась, вскрикнула.

– Не нравится – не смотрите, – пробурчал Айзенкопф страшным безгубым ртом.

Норд переодевался в советского «инженерно-технического работника»: длинные синие трусы, обвислая нитяная майка, носки на застежках, сверху – белая рубашка с расшитым воротом и мешковатый костюм. Потрепанные круглоносые туфли белого цвета. На пиджаке два значка. Он перевернул их, прочитал: «ОСОВИАХИМ» [41] и «МВТУ». [42] Ага, первый – военно-патриотическое общество, второй – знак высшего инженерного образования.

Зоя повязывала голову красной косынкой.

– Эта блуза называется «юнгштурмовка», – с серьезным видом сказала она, направляя на себя карманное зеркальце. – Бедные русские девушки… Хотя по-своему даже стильно.

Пока она привыкала к новому облику, Курт надел синие в белую полоску портки, потрепанные сапоги, рубаху навыпуск, перепоясался ремешком, нахлобучил картуз и стал прилаживать новую маску. Коллеги старались на него не смотреть.

– Готово, – наконец объявил биохимик. – Ну как вам колхозник?

На них смотрел пожилой дядька, почти до самых глаз заросший дремучей бородой. Из-под полуседых кустистых бровей поблескивали спокойные глаза – единственное, что осталось во внешности немца неизменным.

– Зубы придется поджелтить. И еще надо обработать одежду и бороду ароматическими отдушками. Вот… – Он достал из кофра пузырек. – Махорка, эссенция пота, кислая капуста, чуть-чуть навоза…

Зоя наморщила нос:

– Не так густо, пожалуйста!

Доктора Норда занимало другое.

– А как вы собираетесь провезти через границу весь этот арсенал? – спросил он, разглядывая коробочки, баночки, мешочки, свертки, папки, аккуратно разложенные по многочисленным ячейкам и ячеечкам монументального чемодана.

– У меня приготовлены все бумаги. Для германских властей одни, для польских другие, для советских – третьи, из которых следует, что наша делегация сопровождает партию химикатов и приборов, подарок от немецких коммунистов молодой советской индустрии. Проблем на таможне не будет.

Предусмотрительность Айзенкопфа вызывала уважение. Гальтон подумал, что с помощником ему все-таки повезло. Ротвеллеровские специалисты по подбору кадров не зря едят свой хлеб.

Автобус уже подъезжал к величественному краснокирпичному зданию с вывеской «Bremer Hauptbahnhof». [43]

До отъезда берлинского поезда, к которому был прицеплен спальный вагон Бремен-Москва, оставалось вполне достаточно времени.

«Советская профсоюзная делегация» шла по перрону, провожаемая брезгливыми или откровенно неприязненными взглядами приличной публики. Зато носильщик приветственно поднял сжатый кулак, сказал: «Rotfront, Kameraden!» [44] и чуть не силой отобрал у «колхозника» кофр.

– С комприветом, товарищ! – звонко поприветствовала пролетария княжна. – Даешь мировую революцию!

Расположились в четырехместном купе второго класса.

Зоя оживилась, с удовольствием вживаясь в роль.

– Товарищ проводник! – кричала она. – Три стакана чаю! Нет, шесть! С сахаром и с лимоном! Споем, товарищи?

И завела на весь вагон: «Наш паровоз вперед летит, в Коммуне остановка!»

– Что-то ее сиятельство расшалились, – пробурчал Айзенкопф, но подхватил басом: «Иного нет у нас пути, в руках у нас винтовка!»

По дороге войско красное идет. Гей, оно стройно! Оно стройно песню звонкую поет!», – выводил вместе с коллегами два дня спустя и доктор Норд.

За время пути он выучил немало советских песен: про красных кавалеристов, про колхозный трактор, про кузнецов-пролетариев, которые куют ключи народного счастья.

После пересечения советской границы в вагоне пели почти все, причем беспрестанно. Зоя объяснила, что это старинная дорожная традиция, восходящая к тем временам, когда ямщики везли седоков в санях по бескрайним просторам и заводили нескончаемую песню, чтоб не заснуть на облучке и не замерзнуть.

Непоющее купе выглядело бы просто подозрительно, вот члены экспедиции и упражнялись в освоении туземного фольклора. На территории России княжна оказалась в положении ведущего эксперта, мужчины слушались ее рекомендаций – Гальтон с удовольствием, Айзенкопф без. «Песенник молодого большевика», который Зоя везла с собой, разучили от корки до корки.

Как и обещал немец, государственную границу «профделегация» пересекла без осложнений. У биохимика была заготовлена целая стопка бумаг с внушительными печатями. Он продемонстрировал таможенникам склянки с разноцветными жидкостями, какие-то мудреные инструменты, а Зоя обозвала каждый из этих предметов каким-нибудь звучным термином собственного сочинения. «Это, товарищи, бульбоспектрохроматоскоп для определения урожайности пшеницы. Это копрофекалий натрия для удобрения чернозема. Это электротерминатор для развития социалистической индустрии», и так далее. «Даешь! – сказал старший таможенник. – Утрем нос чемберленам!». Проблем не возникло.

Страна была очень большая и мало понятная. Гальтон внимательно изучал ее из окна вагона.

Первое впечатление следовало сформулировать так: во всем наблюдалось какое-то несоответствие, одни фрагменты противоречили другим и не желали складываться в общую картину.

Пейзаж был довольно тоскливый: скверно вспаханные поля, полуразвалившиеся деревни, грязные города. Люди, которых Норд видел на станциях, производили впечатление бродяг и оборванцев. В целом возникало ощущение очень старой и очень больной, а возможно, и умирающей страны, силы которой окончательно подточены гражданской войной и разрухой. Но газеты, которые доктор исправно покупал на каждой станции, излучали мощный заряд неподдельного оптимизма, а пассажиры в поезде ехали сплошь веселые, энергичные и по преимуществу молодые.

Одно место в купе было свободным. От Варшавы до Минска его занимал работник Белорусшвейпрома, ездивший в Польшу для обмена портняжным опытом. Он оживленно рассказывал Зое о новейших веяниях в советской моде. Рисовал на краешке газеты блузон «коммунарка», кепи «тельмановка», куртку «безбожник»: всё сплошь прямоугольники, углы, квадраты, ничего округлого и плавного. Зоя смотрела и слушала с большим интересом.

В Минске сел директор станкостроительного завода, парень лет двадцати восьми. Этот сразу же присоединился к хору, а в промежутках между песнями говорил исключительно о перевыполнении промфинплана. Он ехал в московский главк «воевать с беспочвенными бумажными максималистами и правооппортунистическими минималистами». В вагоне-ресторане красный директор не питался, потому что дорого. Ел захваченную с собой вареную картошку и ливерную колбасу, угощая этой гадостью соседей. Директор был членом партии и жил на скудном «партмаксимуме» – оказывается, в СССР для коммунистов существовало ограничение по зарплате. Никто, даже самый большой начальник не мог получать больше, чем квалифицированный рабочий. Это поразило Гальтона сильней всего.

• Предыдущая
• 26/32
• Следующая