Марикита - Феваль Поль Анри - Страница 54
- Предыдущая
- 54/61
- Следующая
Герцогиня славилась своей красотой, и ее очень любил простой народ, который ценил в ней великодушие и щедрость. Каково же было изумление толпы, наблюдавшей, как эта гордая аристократка пытается расположить к себе мусульманина. Может ли мужчина – даже если он горбатый, немой и колченогий турок – устоять перед улыбкой красивой женщины? Сулхам, во всяком случае, не смог. Галантно поцеловав прелестные пальчики герцогини, он принял ее предложение, ловко взобрался на подножку и с удобством расположился на мягких подушках кареты. Впрочем, оказанную ему честь он оценил, так как, закончив портрет госпожи де ла Сиудад (весьма, кстати сказать, удачный), он решительно отказался взять шелковый кошелек, который она ему предложила.
– В таком случае, – сказала она, – оставь себе золотые ножницы, которыми ты только что пользовался. Я так хочу!
Возвращение в Алькасар в карете герцогини вызвало негодующие женские вопли: ведь многие, как мы знаем, ожидали турка вот уже несколько часов:
– Герцогиня похитила Сулхама!
– Какое коварство!
– Она нам за это ответит!
– Уж не влюбилась ли она в этого безобразного горбуна?
– После такого безрассудства герцог обязан примерно наказать жену!
– Он должен показать характер!
В дамах, разумеется, говорила досада на герцогиню, которая так ловко провела их; в душе же ни одна из этих насмешниц не сомневалась в целомудрии госпожи де ла Сиудад, а турок был слишком некрасив для роли Дон Жуана.
Между тем день подходил к концу, и Сулхам понял, что ему не успеть увековечить даже самых нетерпеливых дам, поэтому он ясно дал им понять, что ждет их на следующее утро. Положительно, этот странный турок возомнил себя важным господином, который вправе опаздывать и даже отменять назначенные встречи. Однако дамы решили не выказывать своего раздражения и покорно отметились на грифельных дощечках, которые одна из них и иручила мусульманину.
Что же до сеньоров, пребывавших в ожидании, то, хотя им не посулили вообще ничего, они держались вежливо и тихо разошлись.
В течение нескольких дней художник чередовал свои прогулки с длительными сеансами, на которые являлись знатные дамы, желавшие позировать ему. Поскольку он не назначал никаких цен, каждая старалась отличиться, чтобы не запятнать свое имя скаредностью, и горбун клал себе в карман приличные суммы, большую часть которых раздавал потом мадридским калекам. Eго милосердие и покровительство короля, который ежевечерне приглашал турка в залы Алькасара, упрочили добрую репутацию этого необыкновенного человека, которого теперь знали повсюду – и в роскошных дворцах, и в убогих жилищах.
Гонзага счел нужным показать портрет с дыркой посередин своим приближенным.
– Черт побери! Это что же такое? – воскликнул Носе, пораженный видом зловещего отверстия, которое бросалось в глаза с первого взгляда.
Все склонились, чтобы получше его рассмотреть.
– Мистика! – прошептал барон фон Бац. – Как это странно!
– Я не удивлюсь, если окажется, что за этим кроется злая шутка…
– Лагардера? – вставил с досадой Филипп Мантуанский.
– Значит, вы, ваше высочество, – продолжал Носе, – думаете то же, что и я?
– Боюсь, ты прав, приятель. Всех занимал один и тот же вопрос.
– Как выглядит этот человек?
– Он горбатый!
Ориоля охватила дрожь. Монтобер пожал плечами:
– В арсенале Лагардера имеется множество масок. Зачем бы ему возвращаться к той, которой он уже пользовался?
– А вдруг это сделано для того, чтобы половчее обвести нас вокруг пальца? Лагардер – мастер на такие дела.
– Давайте дождемся этой скотины Кокардаса, который должен появиться в ближайшие дни, – подал голос Лавалад.
– Говорят, у турка имеется огромная сабля, – заметил в свою очередь толстяк Ориоль, не любивший, как известно, никакого оружия.
– Своей болтовней, господа, – сказал Гонзага, – вы напугали нашего отважного Ориоля. Успокойтесь, я внимательно присматривался к горбуну и пришел к выводу, что он вовсе не похож на того, о ком вы говорите. У этого кривые, вывернутые внутрь ноги…
– Он может притворяться калекой и ходить нормально, когда захочет, – прошептал Носе.
Принц продолжал:
– Он немой, причем от рождения.
– Это не доказательство, – возразил Монтобер. – Немым может прикинуться и тот, кто твердо решил не говорить. Мне подозрительно, что турок слишком уж непохож на нашего старого знакомца. Я не верю в подлинность этого горбуна!
– Ей-богу, господа, – взорвался Филипп Мантуанский, – вы, кажется, принимаете меня за тупицу и полагаете, что я не обдумал все то, о чем вы здесь говорите! Я своими собственными глазами видел его скрюченный язык, который прилип к небу и был сух, как старая фига! Так что же, по-вашему, я лгу? А может, вы просто-напросто испугались? Никто из вас, насколько мне известно, еще не лишил Лагардера языка, поэтому я остаюсь при своем мнении и утверждаю, что ничего общего между турком Сулхамом и нашим врагом нет!
Барон фон Бац, который всегда поддакивал самому сильному, высказался в духе своего хозяина:
– Лакартер, – заявил он, – умеет траться только шпакой. Сапля есть старое орушие, и, может пыть, она у турка стелана ис картона.
– Довольно об этом, – прервал его принц, настроение которого было испорчено. – Если кто-то из вас хочет видеть этого человека, пусть идет во дворец или попробует встретиться с ним, когда он прогуливается по Мадриду. Но я не рекомендую вам устраивать засады, если вы не хотите испортить отношений с королем.
– Пусть всё катится к дьяволу! – воскликнул Носе, решивший не сдаваться. – Я отправлюсь к нему сейчас же! Господа, кто со мной?
Филипп Мантуанский пожал плечами, и его приспешники направились к Алькасару; Ориоль из осторожности держался замыкающим, так как не забывал о турецкой сабле и не разделял мнения барона фон Баца, уверенного, что она сделана из картона.
На дворцовой площади французы сразу заметили Сулхама, сидевшего на корточках перед своей палаткой. Мусульманин только что кончил обедать и теперь блаженно покуривал свою длинную трубку. Появление компании молодых людей не заставило его даже кивнуть в знак приветствия.
А посетители принялись, подобно псам, обложившим кабана, описывать круги вокруг турка. От палатки они держались на почтительном расстоянии: а вдруг перед ними все же Лагардер? Носе проявлял особенное рвение и после самого тщательного изучения объекта склонился к тому, что Гонзага был, по-видимому, прав. Придя к такому выводу, он отважился на дерзкий шаг.
– Ну-ка, старина, – воскликнул он, – не оставишь ли ты на время свою трубку и не вырежешь ли силуэты нескольких славных французских сеньоров?
Даже не глянув в их сторону – ибо они были ему слишком хорошо знакомы, – Сулхам демонстративно повернулся к назойливым заказчикам спиной. Его поступок до крайности задел Монтобера, у которого была горячая кровь, и заставил весело расхохотаться всех остальных.
– Дьявол тебя раздери! – взорвался молодой дворянин. – Похоже, правилам вежливости тебя никогда не учили, а я, к сожалению, лишен возможности преподать тебе урок вне стен этого дворца.
Турок лениво поднялся, смерил наглеца презрительным взглядом и, держа свое копье за острие, приставил его древко к груди Монтобера и оттеснил всех приспешников Гонзага на несколько шагов.
– Если этот язычник и слаб в коленках, – заметил Таранн, протягивая руку помощи толстяку Ориолю, который от толчка чуть было не упал, – то, по крайней мере, рука у него крепкая.
– Я с тобой согласен, Носе, надо бы поглядеть, что у него под бурнусом.
Сулхам тут же засучил рукава и стал играть своими мускулами, которые были словно отлиты из металла. Затем он засмеялся каким-то сдавленным, почти диким смехом и, усевшись на землю с пикой на коленях, знаком пригласил Ориоля и Лавалада сесть рядом с ним. Бывший откупщик заупрямился и, может быть, отклонил бы это приглашение, если бы вокруг не стали собираться любопытные, которых с каждой минутой становилось все больше. Это вынудило Ориоля приблизиться к турку, и его приятель последовал за ним.
- Предыдущая
- 54/61
- Следующая
