Колодец трёх рек. Москва приоткрывает вам тайны своих подземелий - Давыдов Даниил Сергеевич - Страница 7

Нужно пояснить, что тогда, в конце девяностых, фонари были совсем не такими, какими теперь пользуются диггеры, а громоздкими, тусклыми, с лампочками накаливания и очень быстро садились.

– Хороший, – сказал Владимир, разглядывая мой фонарик. – Я сегодня с ним пойду, ты же не против?

Я, конечно, не был против. Знаменитый диггер не просто похвалил мой фонарь, но ещё и захотел сам пойти с ним в подземелье. Мне выдали другой, обычный пластмассовый, который я убрал в сумку. Мой же Владимир засунул в нагрудный карман куртки и кивнул на дверь.

Город разогрелся под лучами июньского солнца, прохлада сохранялась только в тени огромных серых домов, мимо которых мы шли в Неглинку. Автомобили, стоящие в полуденных пробках, дышали нестерпимым жаром, а при переходе улицы я даже отворачивался, чтобы не чувствовать лицом обжигающий воздух над раскалённым металлом.

– Володь, может, на метро поедем? – предложил Костя, когда впереди показался вестибюль станции «Менделеевская».

– Отставить разговорчики. Помню я архаровцев, на метро ездили.

Настроение Владимира менялось молниеносно: то он отчитывал за что-нибудь Балакина, то тут же, без остановки, начинал рассказывать что-нибудь смешное. При этом тембр голоса его не менялся, только на губах появлялась едва заметная улыбка. Вот и сейчас, посмотрев на меня, он продолжал:

– Ехали с обследования, уже выходить. А один боец положил лом на поручень эскалатора. Ну, в общем, не удержал, и лом полетел вниз, как таран. Разогнался, аж искры высекает. И со скоростью километров двести в час – в будку дежурной. Пробивает насквозь и застревает в двери, хорошо, бабка в этот момент вышла.

Я не понял, было ли это на самом деле, или главный всё выдумал. Но говорил он об этом так, словно рассказывал анекдот. Вообще, несмотря на свою знаменитость, он, похоже, был мужиком что надо: сразу велел мне называть его на «ты», мало кто из взрослых позволял себе «тыкать».

Мы маршировали узкими переулками, поднимаясь вверх, спускаясь в овраги. Наконец зашли в парк, за которым возвышалось циклопическое кольцо спорткомплекса «Олимпийский». Посреди парка серебрился большой пруд. Немного в стороне, ближе к кованой ограде, круглая постройка с куполом, похожая на обсерваторию. Владимир повел нас к ней.

– Одевайтесь в химзу! – велел он, когда мы зашли за обсерваторию.

Вскоре, облачившись, наш отряд вышел на парковую дорожку.

– Ребята, война, что ли, началась? – спросил со скамейки усатый дядька, с любопытством нас оглядев.

– Вторжение инопланетян! – бодро ответил кто-то из отряда, вызвав этим взрыв хохота.

Пройдя берегом, мы очутились на пристани с летним кафе. Владимир широкими шагами подошёл к квадратным люкам между столиками и велел нам открыть один из них. Я и ещё трое диггеров схватились за ручки крышки и сдвинули её в сторону. Под крышкой оказалось странное помещение. Скорее яма, разделённая вертикальной стенкой из бруса. С одной стороны стояла чёрная вода, а с другой было практически сухо, если не считать маленьких ручейков, переливающихся через стенку. Мы по очереди начали спускаться в сухую часть подземелья, как вдруг один из двух сидящих за крайним столиков мужчин вскочил и бросился к нам. Сделал он это так внезапно, что, не рассчитав силы, толкнул свой столик, из-за чего бутылка и стаканы со звоном посыпались на пол.

– Парни, парни! Стоп! Хватит! – кричал он на всю пристань. – Я сына похоронил! Вы куда?

Владимир быстро шагнул ему наперерез и встал, заслонив собой открытый люк. Мужчина был явно пьян, остановившись перед Маклаковым, он смотрел мутным взглядом, покачиваясь из стороны в сторону. Потом тихо сказал:

– Сына я похоронил… а ты пацанов вниз тащишь. Скрипнет жизнь рессорой, вспомнишь меня!

– Витёк! Иди сюда, чего ты пристал? – закуривая, крикнул собутыльник.

На шум из пристройки выбежала буфетчица. Какое-то время она смотрела на происходящее, а потом завизжала:

– Я сейчас милицию вызову!

Мы уже спустились, наверху оставался только Владимир, но, так как яма была неглубокой, снизу было всё хорошо видно. Пьяный посетитель вдруг схватил под руку главного и потащил его куда-то.

– Пацаны, а ну назад! – кричал он, оборачиваясь.

Владимир попытался аккуратно освободиться от назойливого посетителя, но тот не ослаблял хватки. Тогда Маклаков легонько оттолкнул его, и тот с шумом полетел на пол, роняя стулья.

– А-а-а, драка! Милиция! – как сирена, выла буфетчица.

Воспользовавшись заминкой, Владимир быстро соскочил к нам и принялся изнутри закрывать крышку. Сверху раздавался топот и хрипловатый голос пьяницы. Люк ещё не захлопнулся до конца, как в щели молниеносно образовалась нога. Она обрушилась на голову нашего командира, отчего каска слетела и с шумом грохнулась на обломки кирпича.

– Чё-ё-ёрт! Помоги! – неслось сверху.

Слышались шаги, секции соседних люков поскрипывали.

– Витёк, ты как? Встать можешь? – В проёме показалось красное лицо второго мужчины. Наклонившись к проему, он крикнул: – Сейчас, мужики, я его достану!

И правда, висевшая нога поползла вверх. Теперь Владимир задвинул крышку и, поднимая с пола каску, сказал:

– Сумасшедшие какие-то. Вылезем в другом месте, ну их к подземному дедушке.

Вперёд вёл узкий и тесный лаз, где-то в глубине журчал невидимый поток, пахло погребом.

Нет больше знаменитого спорткомплекса. Олимпийский проспект окружили современные дома из стекла и бетона, к Театру Дурова, по соседству, пристроили новую сцену. Преобразился и сам парк: его вычистили, подновили, облагородили. Теперь по дорожкам время от времени прогуливаются охранники и выдворяют пьяных посетителей за ограду. Только вода под пристанью по-прежнему стекает ручейками в шлюзовую камеру пруда.

Мы ползли на коленках по неровной кирпичной трубе. По-видимому, очень старой и какой-то слоистой: c бетонными латками на стенах, дырами, за которыми виднелись сгнившие доски опалубки. Пол был выщербленным, с уступами и промывами. Скоро руки коснулись прохладного потока, потянуло влажным ветерком. Посмотрев по сторонам, я обнаружил, что оказался в чёрном круглом коллекторе, и наконец-то выпрямился в полный рост. Стояли, ждали Владимира, протискивавшегося последним.

Воды было мало. Впереди, насколько хватало света фонариков, клубился лёгкий туман. В трубе, откуда только что вышел отряд, показалась серая штанина химзащиты, мелькнула светоотражающая полоса на рукаве нашего командира, и по подземелью раскатился его громкий голос:

– Старички всё и так знают, а для молодёжи поясняю: то, куда мы попали, ещё не Неглинка, а только её приток, речка Напрудная.

Гуськом мы двинулись по течению, стараясь не поскользнуться на осклизлом полу. Сверху кое-где свисали корни, похожие на тонкие крысиные хвосты, не то деревьев, не то каких-то других растений. Слева возник маленький балкончик, с которого перпендикулярно ответвлялся ещё один сухой бетонный коллектор.

– Это дублёр Напрудной и Неглинки, – пояснил Владимир. – Построен к Олимпиаде, для разгрузки основного канала, на случай увеличения расхода воды в дождь. Отходит на пару сотен метров, затем поворачивает под прямым углом и идёт параллельно. Под Садовым кольцом сопрягается с основным магистральным коллектором! Дойдём до нового русла – покажу!

Когда справа показалась пустота, Владимир крикнул:

– Здравствуй, Неглинка!

– Здравствуй, Неглинка! – повторил я вместе с остальными диггерами.

Неглинка бежала под ноги по арочному тоннелю большего диаметра. Потоки соединялись, проходя параллельно кирпичному выступу, являвшемуся как бы продолжением коллекторов. Наш руководитель нагнулся и, хлопнув по выступу рукой, словно это был не мокрый кирпич, а породистая лошадь, пояснил:

– Строили-то как! С любовью, с уважением к рекам, хоть их и спрятали под землю с глаз долой. Даже водоразделительную стенку сделали, чтобы лоток, то есть низ коллектора, не размывался.