Взгляд врага - Гайдуков Сергей - Страница 18

• Предыдущая
• 18/32
• Следующая

— Я не знаю, — сказал он. — По телефону говорила Нина. А потом пересказывала мне. Может быть, я что-то неточно запомнил?

— А еще что вы запомнили?

— Еще? Еще Артур пошутил, что с Колей все обязательно будет в порядке, потому что Коля должен Артуру деньги, а Артур — деловой человек, и ему невыгодно терять должника. Это он сказал, когда Нина забеспокоилась, как там Коля после больницы...

— Василий Петрович, ведь сначала Артур забрал вашего сына из больницы, чтобы шантажировать вас и получить свои деньги. Те пятьсот долларов. Потом он вдруг резко подобрел, сказал, что готов дать отсрочку. Но и Колю домой не отпускает. Вам это не кажется странным?

— Он подобрел, потому что узнал, что Нина попросила вас разобраться. Мне кажется, он немного испугался. — Фокин поднял на меня тоскливые глаза. — Костя, я знаю, что вы все делали верно, я понимаю теперь, что Артур повел себя по-человечески только из-за того, что вы его тогда прижали... Но Нина! Она хотела сделать по-другому! Я не хотел, чтобы на вас нападали! И Нина! Она тоже не знала! Артур только сказал, что хочет с вами поговорить!

— Ладно, — сказал я. — Это все? Больше ни в чем не хотите исповедаться?

— Не знаю, — прошептал он, — все так сложно, все так страшно...

— Страшно, Василий Петрович, что вы все прекрасно понимаете. Понимаете, что ваша жена поступает неправильно. Что она вредит себе, вам, вашему сыну. Вы это знаете и молчите. Вы позволяете этому происходить. Вот это страшно.

— Костя! — Он снова воздел руки, как уже делал когда-то. Он хотел услышать что-нибудь одобряющее. Что я его прощаю. Что все будет хорошо. Что Коля скоро вернется домой живой и здоровый. Он так хотел это услышать! Ведь люди всегда верят в лучшее, хотят верить... Черта с два. Я не добрый сказочник.

— Идите, — сказал я. — Идите и надейтесь. Молитесь, или что вы там делаете в таких случаях.

— Костя, пообещайте... — начал он.

— Нет.

У меня было сильное желание сказать этому человеку что-то уничижающее, обвинить его в неспособности отвечать за свою жизнь и жизнь своего сына... Но я ничего не сказал, оставив маленького ссутулившегося человека стоять у доски с приказами.

— Пошли, — сказал я Сидорову, и тот ринулся за мной.

— Удачно? — спросил он.

— Ничего особенного, — с досадой ответил я.

— А ящик пива все равно мой, — напомнил Сидоров.

— Сидоров, — я посмотрел в его круглое, пышущее здоровьем лицо, — знаешь что...

— Что? — ухмыльнулся Сидоров. Уж он-то точно чувствовал себя победителем.

— У тебя ус отклеился, Сидоров.

Когда мы подошли к «Форду», Сидоров вернул мне и усы, и красную книжечку — части реквизита, который я таскал с собой в спортивной сумке для подобных случаев.

— Меня точно не посадят за то, что мы сейчас сделали? — в десятый раз обеспокоенно спросил Сидоров. — Это ведь все ты, я на суде молчать не буду...

— Не посадят тебя. Потому что мы ничего не сделали, — раздраженно ответил я. Фокин-старший не только ничего не делал ради своего сына, он еще и не мог сообщить ничего полезного. Разве что эта фраза насчет «дышит свежим воздухом». Кристи говорила, что Артур летом живет на даче. Там и свежий воздух... Только где эта дача? И где Артур?

У меня было еще два места, куда стоило наведаться. Оба — подарок от Кристи. Кафе «Босфор» и старый клуб железнодорожников.

Но сначала мне нужно было отвезти Сидорова. Тот предвкушал близкое знакомство с ящиком пива и был в отличном настроении.

На меня он посматривал свысока.

— Слышь, Костик, — сказал он. — Я вот стоял в коридоре, слушал ваш треп...

— Ну-ну, — подбодрил я Сидорова, — какие у тебя возникли мысли по этому поводу?

— Мысли? Да нет, ничего особенного я не надумал. Я вообще не въехал, о чем вы там базарили... Какой-то Коля, какая-то Нина. Туман какой-то. Я вот чего хотел спросить — ты на таких разговорах много бабок зашибаешь?

— Когда как, — уклончиво ответил я.

— Вот давай конкретно — за этого Колю, которого ты вроде ищешь, сколько тебе обломится?

— Пока мне за него только по морде обламывается.

— Это я заметил. А все-таки? Сколько заплатят?

— Очень может быть, что нисколько не заплатят. Пятьсот штук заплатили, да я их потом вернул.

— Ты свихнулся, Костик! — Сидоров покрутил пальцем у виска, всем своим видом выражая, что сильно сомневается в моем психическом здоровье. — Я понимаю, обидно, что такой мизер платят, но отказываться?! На хрена?! И какого хера ты тогда пашешь дальше, если бабки тебе не светят?

— Сидоров, ты знаешь такое слово — «принцип»?

— Знаю, — махнул рукой Сидоров, — не забывай, у меня все-таки семь классов.

— Вот я решил пойти на принцип. Дожать это дело.

— Костик, я тебя, конечно, уважаю, — сказал Сидоров, глядя на дорогу. — Ты меня пару раз отмазал и все такое... Но так, как ты живешь, — так нельзя. Что это за принцип, если через него ты можешь остаться без штанов и с разбитой мордой? Это не принцип, это, извини за выражение, говно.

Выдав такую пламенную речь, Сидоров замолчал. «Толкать телеги», да еще в трезвом состоянии (пиво не в счет), никогда не было свойственно Сидорову, и он сидел сейчас, изумляясь себе не меньше, чем я изумлялся ему.

— Это ты сурово сказанул, — оценил я, и Сидоров расплылся в довольной улыбке. Ему было под сорок, но иногда он вел себя как дитя и от моей похвалы пришел в эйфорически-восторженное состояние.

— Сам не ожидал, — признался Сидоров, — наверное, эти проснулись, как их... Гены. У меня дед был большой любитель писать письма на телевидение. Посмотрит какую-нибудь передачу про то, как американский империализм негров притесняет или еще какую пакость творит, так скорей строчить письмо. А он мужик простой был, так империализм крыл в тех письмах по матери, в пять этажей. И все ждал, когда же на телевидении заметят его творчество, когда же скажут про него с экрана что-нибудь. Или ответ пришлют. Дождался-таки. Однажды диктор говорит: «А вот письмо от товарища Сидорова. Крепко товарищ Сидоров пишет про американский империализм. Крепко, но политически верно». Дед сам не свой был от счастья... Вот, видать, и я в него.

— Начинай писать письма на телевидение, — посоветовал я.

— Да ну их! — отмахнулся Сидоров. — Слушай, Костик: я все-таки про твои принципы...

— Слушаю.

— У меня вот тоже есть принцип. И я от него ни на шаг. Знаешь какой?

— Понятия не имею. Я думал, что ты совершенно беспринципный тип.

— Тип? Скажешь тоже... А принцип у меня такой — раз пообещал ящик пива, так неси! Понял? — И Сидоров захохотал так, что у «Форда» с перепугу зачихал мотор.

— Будет тебе ящик пива, — успокоил я Сидорова.

— Я просто волнуюсь — ведь если ты будешь вкалывать без бабок, то как же ты ящик пива купишь? Ты давай, Костик, что-то меняй в своем деле...

— Я подумаю.

— А то иди к нам в автосервис. У нас как-то все попроще. И при принципах, и при бабках. Как тебе моя идея?

— Хорошая идея. Только кто тебя будет отмазывать, когда ты в следующий раз проломишь череп чемпиону области по вольной борьбе?

— А я не люблю, когда у меня в конторе посторонние качки начинают выпендриваться, — признался Сидоров. — Но вообще ты прав — оставайся при своем деле. Как это у Пушкина — мамы всякие важны, мамы всякие нужны!

— Это не у Пушкина, — сказал я, притормаживая у ворот сидоровской станции автосервиса.

— Значит, у Лермонтова, — заявил Сидоров, выбираясь из «Форда». — Не забывай, у меня всего семь классов.

Прикинув в уме расстояние от автосервиса до клуба железнодорожников и до кафе «Босфор», я решил, что ближе будет наркоманский притон. И хотя свежего воздуха там было наверняка немного, заехать туда стоило — в разговоре с Фокиной Артур мог и пошутить. В своем стиле.

Проехав по улице мимо клуба железнодорожников, я убедился, что Кристи была права — снаружи клуб выглядел заброшенным, а парадная дверь была заколочена здоровенной доской. Я покружил по кварталу и в конце концов протиснулся по переулкам к клубу в тыл.

• Предыдущая
• 18/32
• Следующая