Да, та самая миледи - Галанина Юлия Евгеньевна - Страница 38

• Предыдущая
• 38/67
• Следующая

Ну, конечно, у меня слабости значительно солиднее, чем у некоторых благородных; кавалеров и благовоспитанных лейтенантов: я не подсматриваю в щелочку за дверью.

Нож полетел на пол. Хотела метнуть его в Винтера, чтобы хоть синяк ему поставить, но тогда могли унести ужин. Ладно, пусть веселится.

– Вы правы, милорд, – Фельтон с нужной подливкой проглотил показанный деверем спектакль. – Вы правы, а я ошибался.

Они вышли.

Если бы они вошли в третий раз, я бы, пожалуй, пожертвовала ужином и запустила все тарелки в их сторону. Надо было, чтобы они ушли, пока ужин совсем не остыл. Поскольку деверь, без всякого сомнения, опять всунул ухо в замочную скважину, я трагически ударила себя в грудь и шепотом, который слышнее иного крика, сообщила для тех, кто по ту сторону двери:

– Я погибла! Я во власти людей, на которых все мои уловки так же мало действуют, как на бронзовые или гранитные статуи. Они знают меня наизусть и защищены броней против всех моих уловок!

После чего с надрывом сморкнулась в платочек. И нормальным шепотом добавила уже для себя:

– И все-таки нельзя допустить, чтобы все это кончилось так, как они решили!

После чего с аппетитом принялась за еду. И цыпленок оказался не так плох, как выглядел, и рыба была почти съедобна.

Лучшим в этом застолье осталось испанское вино – дорогой брат любил больше пить, нежели есть.

Первое действие комедии, как окрестил все произошедшее деверь, показало, что Фельтон в отношении женщин полный теленок.

Иная неприступная твердость куда слабее, чем кажется с первого взгляда. Винтер, по своему обыкновению, совершенно не разбирался в людях.

На его месте я приставила бы ко мне в качестве тюремщика разбитного морячка, который не сидел бы ко мне спиной, как делал этот бедолага лейтенант, и не отказал бы себе в удовольствии не только рассмотреть меня со всех сторон, но и щипнуть пару раз за мягкие места. Вот это как раз и означало бы крах всех надежд, потому что соблазнить такого – пустой номер. Он потребует плату вперед, а потом доложит обо всем начальству. Правда, таких людей можно купить в отличие от людей типа Фельтона. Но я не собираюсь указывать дорогому брату на его промахи.

Бурный вечер окончился, можно было укладываться в постель.

Мы, закоренелые разбойники, спим обычно крепко и безмятежно.

Разбудило меня присутствие в камере посторонних. Фельтон привел женщину для услуг, которая прошла в комнату, а сам предпочел остаться в коридоре. Ну что ж, продолжим валять дурака.

– У меня лихорадка, – заявила я, с трудом открыв слипающиеся после сладкого сна глаза. – Я не могла заснуть ни минуты в продолжении всей этой длинной ночи, я ужа… (подкатила предательница-зевота) ужа-асно страдаю… Отнесетесь ли Вы ко мне человечнее, чем обошлись здесь со мной вчера? Впрочем, все, чего я прошу, – чтобы мне позволили остаться в постели.

– Не угодно ли Вам, чтобы позвали доктора? – почтительно спросила женщина.

Фельтон затаился в коридоре и никак себя не обнаруживал. Боюсь, даже самый опытный лекарь не обнаружит у меня ничего, кроме страстного желания поспать еще.

– Посылать за доктором? – скривилась я. – К чему? Эти господа объявили вчера, что моя болезнь – комедия. То же самое было бы, без сомнения, и сегодня: ведь со вчерашнего вечера они успели предупредить и доктора.

Фельтон гневно засопел за открытой дверью. О, кажется, задело…

– В таком случае, – заявил он из коридора, так и не входя в комнату, – скажите сами, сударыня, как Вы желаете лечиться.

Милый мальчик, ты еще узнаешь все прелести ремесла тюремщика и поймешь, что твой благодетель не так уж добр, как старается это изобразить. Не знаю, каким будет конец моего заключения, но то, что время, которое я проведу здесь, ты будешь помнить, это я обещаю.

– Ах, боже мой, разве я знаю как! – пустила я слезу в голосе. – Я чувствую, что больна, вот и все. Пусть мне дают что угодно, мне решительно все равно!

– Подите пригласите сюда лорда Винтера, – скомандовал Фельтон, опять не в силах самостоятельно справиться с возникшей проблемой.

– О нет, нет! – закричала я. – Нет, не зовите его, умоляю Вас! Я чувствую себя хорошо, мне ничего не нужно, только. не зовите его!

А то я и вправду разболеюсь, повидав его с утра…. Блестящую броню, задрапированную дорогим братом вокруг Фельтона, мой крик, видимо, немного помял. Он шагнул в комнату.

– Однако, сударыня, – попытался он разобраться с помощью логики, – если Вы действительно больны, за доктором будет послано, а если Вы нас обманываете – ну что ж, тем хуже для Вас, но, по крайней мере, нам не в чем будет себя упрекнуть.

А вот как отвечают на логичный довод прелестные женщины: я уткнулась в подушку и залилась слезами.

Фельтон в этот раз не стал становиться ко мне спиной; он с минуту посверлил взглядом мой затылок, затем вышел. За ним вышла женщина. Винтера тоже не было.

Ну вот, дело сделано, еще часок можно подремать, а то лейтенант решил, что здесь казарма. Я накрылась одеялом с головой и снова уснула.

Часа через два я проснулась. Вот и болезнь прошла, можно вставать.

Завтрак стоял на внесенном утром солдатами столике. Есть я не стала: нужна легкая изможденность. Поем в обед.

Не замедлил появиться и лейтенант. Даже не посмотрев, прикоснулась ли пленница к еде, он приказал вынести стол. Не поднимая глаз, солдаты выполнили приказание.

Фельтон, на удивление, задержался. Он держал книгу.

Я отрешенно наблюдала за ним из кресла, не проявляя, впрочем, никакого интереса к его персоне.

– Лорд Винтер такой же католик, как и Вы, сударыня, – подошел ко мне лейтенант, – подумал, что невозможность исполнять церемонии и обедни Вашей церкви для вас может быть тягостным лишением. Поэтому он изъявил согласие, чтобы Вы каждый день читали Ваши молитвы. Вы найдете их в этой книге.

Он неприязненно положил молитвенник на стол.

Этот короткий монолог и жест стоили многочасовой речи или пухлого досье на лейтенанта. Стала понятна и преувеличенная, не менее тщеславная, чем роскошь, простота костюма, и тщательно пестуемая в самом себе суровость, иногда странная, иногда просто смешная, но всегда неестественная для столь молодого человека.

Я взвилась из кресла со словами:

– Я?! Я, сударь… мои молитвы! Лорд Винтер, этот развращенный католик, отлично знает, что я не одного с ним воспитания, и хочет расставить мне сети!

Наконец-то на лице Фельтона проступило долгожданное удивление.

– Какого же Вы вероисповедания, сударыня? – озадаченно спросил он.

– Я скажу это в тот день, когда достаточно пострадаю за свою веру! – пылко заявила я.

Глаза у Фельтона были такими, словно в подворотне вместо уличной девки он вдруг увидел беломраморное изваяние Девы Марии.

Пуританин, господи, да он простой молодой пуританин! Где его откопал Винтер? Он не мог сделать мне большего подарка.

– Я в руках моих врагов! – продолжала восклицать я тоном, который сделал бы честь любому их проповеднику. – Уповаю на Господа моего! Или Господь спасет меня, или я погибну за него! Вот мой ответ, который я прошу передать лорду Винтеру. А книгу эту, – указала я пальцем на молитвенник и, глядя на него с тем же выражением, с каким смотрел на меня вчера Фельтон, – Вы можете унести и пользоваться ею сами, ибо Вы, без сомнения, вдвойне сообщник лорда Винтера – сообщник в гонении и сообщник в ереси.

С удовольствием высказав все это лейтенанту, я опять упала в кресло и перестала замечать молодого человека.

Ошарашенный Фельтон молча взял книгу, словно дохлую крысу. Он пошел к выходу, но теперь его походка не отличалась прежней размеренностью. Он был серьезно растерян.

Младенец, сущий младенец…

Вот такие младенцы и обрекают людей на смерть без малейшего колебания.

Но скоро должен примчаться взбешенный дорогой брат.

• Предыдущая
• 38/67
• Следующая