Богатые наследуют. Книга 2 - Адлер Элизабет - Страница 46

• Предыдущая
• 46/78
• Следующая

Отшвырнув стул, он подошел к окну. Он чувствовал, что его решимость покончить со своими чувствами тает… Но он не имел права вести себя как влюбленный дурак; она не принадлежит его миру, и он должен дать ей свободу. И он знал только один способ, как это сделать.

– Альфредо, позвоните всем цветочникам в Неаполе, даже в Риме… где угодно… и попросите их прислать все гардении, какие у них есть, в номер синьоры в отеле. Потом вы позвоните ей и скажете, что за ней придет машина сегодня в девять часов вечера. Я хочу, чтобы вы послали трех телохранителей вместе с шофером.

Он задумался на мгновение.

– Руджеро, Фабиано и Дотторе.

Он намеренно выбрал Дотторе, потому что тот был самым устрашающим человеком, какого он только знал, это был хирург-неудачник, который по роду своей профессии имел дело с ножом и единственным желанием которого было применять его как можно чаще.

Поппи прижалась к холодной кожаной обивке «мерседеса», машина миновала окраину Неаполя и ехала среди холмов к вилле. Водитель хорошо знал дорогу и предусмотрительно сигналил, когда крестьяне появлялись на шоссе со своими тележками. Они останавливались и смотрели молча, как большой автомобиль проносился мимо них. Поппи понятия не имела, куда они едут и украдкой взглянула на мужчин, сидевших по бокам. У них были низкие лбы, жестокие, бычьи глаза, унаследованные от многих поколений крестьянского инбридинга. Они неподвижно сидели на своих местах и смотрели вперед на дорогу, сжимая в руках автоматы.

Третий телохранитель, сидевший рядом с шофером, встретил ее в фойе «Гранд-Отеля». Он был хорошо одет, высокий, совершенно лысый. Его глаза неопределенного цвета холодно поблескивали за стеклами очков в золотой оправе, глубокий шрам сбегал от правого глаза к уголку рта с тонкими губами, сложенными в постоянную зловещую усмешку.

– Меня зовут Эмилио Сартори, – представился он. – Но я известен как Дотторе – из-за моего медицинского образования. Я намеревался стать хирургом до того, как мои вкусы несколько изменились.

Большой автомобиль замедлил ход и остановился напротив железных ворот в большой каменной стене. Блики лунного света дрожали на битом стекле и железных прутьях, на дулах автоматов, когда полдюжины мужчин окружили машину.

– Все в порядке, – сказал им Дотторе. – Это леди, которую он ждет.

Они заглянули в машину, и Поппи закрыла глаза, гадая, попала ли она в руки врагов Франко, и ожидая пули, которая, как ей казалось, сейчас настигнет ее. Но большие ворота бесшумно раскрылись, и машина опять двинулась вперед и остановилась наконец напротив впечатляющего портика в духе Палладио. Четыре мужчины с автоматами смотрели ей вслед, пока Поппи поднималась по ступенькам за Дотторе. Внезапно ее охватила паника. Избегая их любопытных взглядов, она говорила себе: ничто не имеет значения – ни их автоматы, ни их жестокие лица, ни пугающие назойливые взгляды – ничто. Только те минуты, когда она будет вместе с Франко.

– Пожалуйста, подождите здесь, синьора, – сказал ей Дотторе. – Синьор придет к вам, как только освободится. Он на совещании.

Просторная комната с колоннами, куда ее привели, была оформлена в строгом классическом стиле – чувствовался безупречный вкус. Стены были выкрашены в холодный миндально-зеленый цвет, а изящные карнизы в белый и бледно-терракотовый. У двустворчатых дверей высились древнеримские красивые мраморные колонны. Поппи нервно оглядывалась по сторонам, восхищаясь великолепными полотнами, касаясь пальцами маленьких серебряных коробочек с крестом Карла I, изысканных канделябров Пола Сторра, яиц Фаберже, часов Каффиери. До этого момента она не осознавала, насколько богат Франко; его дом был похож на великолепный музей, полный бесценных сокровищ. Она подумала об их маленькой ферме в Монтеспане с простой деревенской мебелью, о потолках со светлыми балками и об огромных букетах цветов, которые они собирали у озера и ставили в большую медную вазу. Эти дома принадлежали двум разным людям. Неожиданно ей стало страшно. Это был не тот физический страх, который она ощущала в лимузине, когда ей на минуту показалось, что она может умереть, а что-то интуитивное, очень глубокое.

– Я не ожидал увидеть тебя здесь, Поппи. В моем доме.

Она быстро подняла голову, чтобы взглянуть на него; ее рука взметнулась к жемчугам на шее… Франко стоял у двери и не улыбался. Он похудел, выглядел изможденным, и морщины тревоги еще глубже залегли на его лбу – но все это был ее Франко. Она почувствовала, что слабеет от любви к нему. Внутри у нее все дрожало.

– Я… я просто любовалась твоей коллекцией, – заставила себя произнести Поппи, опуская руку на фарфоровую статуэтку маленькой собачки.

– Это чихуахуа Марии-Антуанетты, Папильон, – сказал он, подходя к Поппи. – Она заказала ее в Севре в 1790 году. Эту статуэтку нашли в ее туалетной комнате… после.

Поппи содрогнулась, вспомнив пророческие слова Нетты, когда она впервые рассказывала своей подруге об их с Франко жизни на ферме.

– Mария-Антуанетта тоже играла роль молочницы, – сказала тогда Нетта. – И вспомни, куда это ее завело.

В голове у Поппи мелькнула дикая мысль – маленькой собачке тоже отсекли голову?

Она ждала, что Франко обнимет ее, поцелует, скажет, что счастлив наконец видеть ее.

– Я никогда не собирался привозить тебя сюда, Поппи, – сказал он, наливая шампанское в два красивых бокала. – Но раз ты здесь, это нужно отметить.

– Франко, я должна была увидеть тебя. Ты мне так нужен! – закричала она в отчаянии.

– Боюсь, что я не смогу быть доступен в любой момент, когда ты будешь нуждаться во мне, – проговорил он, протягивая ей бокал.

Их руки соприкоснулись, и отблеск желания мелькнул в его глазах.

– Ты слышала, что произошло? Она кивнула.

– Я читала… и было столько разговоров…

– Ну? – спросил он хриплым голосом. – И что же ты думаешь по этому поводу?

– Ты попросил меня верить тебе, – ответила она просто.

Он кивнул, глядя на нее.

– Вера – это такой редкий товар, – сказал он сардонически.

В дверь постучали, и вошел Дотторе.

– Обед подан, синьор, – сказал он ровным, ледяным голосом, и по спине Поппи побежали мурашки.

Столовая была такой же большой, как и гостиная, быть может, сорок футов в длину и тридцать в ширину, с узким дубовым обеденным столом, стоящим посередине комнаты.

– Этот стол из монастыря тринадцатого века, – сказал ей Франко, словно был экскурсоводом в музее. – Мне нравится думать о тех давно исчезнувших монахах, собиравшихся за ним на скромную трапезу, когда теперь мы обедаем с такой роскошью. У каждой вещи в этом доме есть своя история; стол в библиотеке принадлежал кардиналу Ришелье, вазы – китайскому императору времен Третьей династии, серебро когда-то украшало стол королевы Англии Анны. Думаю, я так люблю эти осколки чужих жизней потому, что у меня нет своей собственной реальной жизни. Эти четыре стены – границы моего мира. Сады – около десяти акров – это моя страна. Я король этой маленькой империи, Поппи, хотя теперь она простирается на несколько континентов. Но то, что ты видишь, это мой собственный внутренний мир. Одну треть этой тюрьмы я наследовал, другую треть я создал сам, но решетки, окружающие последнюю треть, создали люди, которые предали меня.

Лакей в белых перчатках поставил перед ними маленькие хрустальные вазочки с икрой, и крошечные серебряные ложечки звякнули о стекло.

– Я рад, что ты приехала, – сказал Франко, накладывая блестящие черные зернышки на хрустящий хлеб, – потому что ты теперь своими глазами сможешь увидеть, на что это все похоже. Попробуй икру. Это – белуга, моя любимая.

– Я даже и не знала, что она тебе нравится, – сказала Поппи, почувствовав непонятный укол боли.

Он улыбнулся, кивая головой.

– Мужчина, который ловил форель в ручье Монтеспана и пил теплое молоко от коровы, больше не существует, Поппи. А это – компенсация; человек в тюрьме получает самую лучшую еду, которую он только может себе позволить. Так что сегодня вечером у нас с тобой все самое лучшее – шампанское, икра, телятина с трюфелями в белом вине, лучшие вина. Чего еще может желать мужчина?

• Предыдущая
• 46/78
• Следующая