Все зависит от нас - Конюшевский Владислав Николаевич - Страница 85

• Предыдущая
• 85/106
• Следующая

– Делай, как я. Рацию только не зацепи, а то шумнешь случайно – наши это за сигнал примут…

Он, наверное, кивнул, потому что ответа я не услышал, а потом, немного пошебуршившись, так же как и я, закинув руки за голову, уставился вверх.

Лежали долго, минут тридцать. Уже после лающих команд разъехались грузовики, потом, судя по прекратившемуся далекому гомону голосов, загрузили и увезли малышню, а мы все молча лежали. Потом я рывком сел, выключил рацию, сунув ее в чехол, и приказал:

– Харэ валяться, нам еще войну выигрывать надо, так что пошли!

Гек поднялся, странно глядя на меня, и, когда мы уже собрались спускаться вниз, глухо сказал:

– Командир, Илья, ты – настоящий мужик…

– Но-но! Без рук! Ты меня знаешь, я эти объятья не люблю – гомосятиной попахивает!

Лешка, криво улыбаясь, хмыкнул:

– Да ну тебя! Я ведь серьезно… И как это у тебя только получается – в самый такой, – он покрутил пальцами, подбирая слова, – ну вот такой момент, просто все – раз, и в шутку перевести. Я ведь знаю, как ты хотел этих эсэсовцев положить и как тебе сейчас хреново, что задание не получилось выполнить…

– Тю! Много ты знаешь! И вовсе мне не хреново, а очень даже наоборот. Не я, так другие их к ногтю прижмут, зато мы с тобой сегодня грех на душу не взяли, а это много значит. Ведь и на том свете бы не отмылись…

Кстати, говоря, что мне совершенно не плохо, ничуть не кривил душой. Внутри было такое ощущение… Блин, даже словами не передать… М-да, в первый раз со мной такое… Даже той бешеной злобы по отношению к эстонским эсэсовцам почему-то не ощущаю. Вот встретил бы сейчас кого из них – не то что пальцем не тронул, а может, даже и поговорил как с человеком…

От возвышенного состояния отвлек неугомонный Гек.

– А я сразу, как детей увидел, понял, что ты отбой дашь!

– Да ну? С каких пор таким догадливым стал?

– Потому что ты – это ты. И поэтому я за тебя и в огонь и в воду…

– Ладно, хватит слюнями брызгать, лучше ходу прибавь. А то ведь мужики все в непонятках – отчего сигнала не было? Может, нас уже повязали и мы вовсю для гестапо сольные песни поем?

Говоря это, я уже совсем не шутил. Что еще могут подумать наши подрывники, если мы ушли и пропали с концами? А я, честно говоря, когда все уже разъехались, по рации связываться вовсе не хотел. Одно дело, подняв всех на воздух, потом быстро уходить, обрубая возможные хвосты, и совсем другое – просто тихо уйти. А засветись я в эфире – запеленгуют моментом, и получится – мало того, дело не сделали еще и убегать, как в жопу раненным бизонам, придется.

Только волновался я зря. Макс с Шарафом спокойно ожидали нас возле речки. Оказывается, от их точки было видно, как детей грузили обратно в автобус. Когда он подъехал, они не видели, а вот обратную загрузку наблюдали хорошо. Поэтому Макс впал в полное охренение и, как потом рассказывал Шараф, все полтора часа, пока они нас ждали, расхваливал меня как командира, а прицепом и всех русских как добрых и душевных людей. Он и мне попробовал сразу толкнуть благодарственную речь, только я эти поползновения пресек и, построив своих людей, куцей колонной повел в сторону озера, где нас должны были подобрать гидросамолеты. Предварительно, правда, дали радио о подтверждении эвакуации и только потом рванули. Единственная задержка произошла, когда педантичный Макс поинтересовался судьбой оставленных зарядов:

– Командьир, неужелли мы мины так и остафим? Это зер шлехт, м-м, отщень плехо. Там ратиофзрыфатели. За этто строко спросят.

– Спросят – ответим. А нам тут еще сутки торчать – совершенно не с руки. Помнишь, Гофман говорил, что сегодня в город тяжелый артдивизион войдет? Это значит, количество патрулей вырастет в несколько раз. Засыпаться можем моментом, тем более – было бы за что… А в те развалины, я думаю, никто сто лет не лазил и теперь не полезет… Единственно – вы коробку с усилителем нормально замаскировали?

– Так точно!

– Вот и хорошо. А дней через двадцать тут уже наши войска будут – так что схему минирования саперам отдадим и про это можно забыть. Еще вопросы есть?

– Никак нет!

– Тогда – за мной!

Километров десять проскочили внаглую – по нешироким лесным проселкам, но потом пришлось свернуть. Просто по пути нос к носу столкнулись с патрулем, который передвигался верхом на велосипедах. Но они даже документы у нас не проверили. М-да – мельчают фрицы. Хотя и патруль был не фельджандармерии, которым плевать на любые чины и рода войск, а фольксштурма, который при виде эсэсовцев подобрался и козырнул мне так, что чуть не свалился с велосипеда, я посчитал нужным уйти подальше в лес. Сейчас эти лохи попались, а дальше, глядишь, и на толковых нарвемся – оно нам надо? Так что лесочком привычнее будет, тем более спешить совершенно некуда.

К озеру подобрались засветло. Огляделись, обнюхались и, убедившись, что в округе людей нет, замаскировались метрах в двухстах от воды. Было тихо, безветренно и как-то по-весеннему тепло. Даже птицы это почувствовали и чвиркали совершенно жизнеутверждающе. Ближе к вечеру мы добили сухпай, и только я собрался распределить дежурства, как вдруг внимание привлек странный звук. Эдакое стрекотание с присвистом. Еще не поняв, откуда он идет, начал крутить головой, а Гек, врубившийся быстрее, протянув руку, спросил:

– Ого! Это что за бублик?

Марат удивленно подхватил:

– Немецкий! Смотри – вон свастика! Е! Никогда таких не видел! Командир, не знаешь, что это?

Я знал… Еще как знал, только вот сказать ничего не мог. Заклинило напрочь! Только и получалось, что вхолостую открывать рот и хлопать глазами. А все потому, что в вечернем небе над озером, двигаясь в сторону северо-запада, проплывала самая обычная, невзрачненькая такая, летающая тарелка…

– Как это – трагически погиб? Это точно?

Я сидел, слушая Гусева, совершенно не представляя, как такое вообще могло произойти.

– Позавчера шифрограмма была. Трагически погиб при испытаниях нового оружия.

– Блин! Зачем его вообще туда понесло?

Серега, тяжело вздохнув и пожав плечами, ответил:

– Ты маршала лучше меня должен знать… Но насколько я наслышан, Лаврентий Павлович никогда не упускал момента поприсутствовать при проверке новых вооружений, особенно находящихся под его контролем.

– Но ведь они же не в чистом поле стояли и смотрели?! Для этого бункер есть!

– Бункер и был… Просто до этого шли испытания малого количества смеси и вела она себя по-другому. А здесь, видно, решили удивить высокое начальство и рванули около пятисот килограммов. Убежище стояло предположительно в безопасной зоне, но и его чуть не смело обломками щебня и бетона, оставшимися от предыдущих испытаний. Из двенадцати наблюдателей пятеро погибших, остальные ранены. В числе погибших и маршал…

Во бли-и-н… Я настолько растерялся, что даже спрашивать дальше ничего не мог. «Кровавый тиран» и умнейший человек, «душитель свободы» и самый лучший хозяйственник, из всех, кого я только знал – Лаврентий Павлович Берия, погиб при испытании объемно-детонирующего боеприпаса. Это то, что впоследствии журналюги будут неправильно называть – «вакуумная бомба».

Когда стало понятно, что с атомным оружием идет сильная пробуксовка, то внимание высокого начальства очень привлекли мои слова про оружие, которое по мощности сравнимо с ядерным, но при этом не загрязняет все вокруг отходами и является гораздо более простым в изготовлении. Вот за полгода и смогли, получается, слова провести в жизнь. На нашу голову… Черт, и что дальше? Ведь Берия был главным «паровозом» всех наших новейших разработок! Без него все замедлится в несколько раз…

А воткнут на место главы НКВД какого-нибудь Абакумова или Чередниченко, который в этих делах ни ухом ни рылом, может совсем невесело получиться. Да и Сталин уже старенький, помрет вот так же неожиданно – кто на его место придет? Я-то, честно говоря, очень в этом смысле на Лаврентия рассчитывал, а тут… Жопа какая-то… Воткнув окурок трофейной сигареты в массивную чугунную пепельницу, доставшуюся от прежних хозяев, спросил:

• Предыдущая
• 85/106
• Следующая