Самое Тихое Время Города - Кинн Екатерина - Страница 24

«А где Катя»? Почему-то Игорю было трудно представить ее без дочки. Но девочки с ней сегодня не было… Он шагнул навстречу.

– Эвтаназия? – Игорь не понимал, почему назвал ее так. Но это имя само сорвалось с языка. Ну не была она сейчас Анастасия.

Женщина на мгновение сбилась с размеренного торжественного шага, остановилась и обратила взгляд на Игоря. Она словно и не узнавала его. В общем, понятно – всего раз виделись.

– Эвтаназия, – повторила она и неуверенно улыбнулась. Темный непонятный взгляд вонзился в Игоря. Он даже вздрогнул от его силы. Казалось, что что-то пытается выбраться наружу из черной, затянутой прозрачным льдом полыньи.

– Вы не узнаете меня? Я Игорь, вы ко мне зимой кота приносили!

– Игорь.

– Ну да, Игорь!

– Игорь! – послушно просияла она.

– Конечно! А где ваша девочка?

– Девочка?

– Катя, она, наверное, дома, с бабушкой?

– Катя дома.

Эвтаназия по-прежнему смотрела на Игоря. Лицо ее стало знакомее.

– Я так рад! Слушайте, давайте пойдем куда-нибудь? Холодно же!

Эвтаназия, похоже, холода вовсе не ощущала, но кивнула. Знакомо кивнула.

Игорь стал лихорадочно соображать – куда бы сейчас пойти, что есть тут, поблизости от «Ударника», когда она вдруг сказала:

– Идем домой?

– Домой? – на мгновение опешил Игорь, а затем вдруг обрадовался. Ведь она уже была у него в гостях.

Игорь раскрыл над ней зонтик и повел к метро, по дороге все говоря и говоря. Эвтаназия отвечала односложно, словно отгораживалась от него, и разговорить ее никак не получалось. Это было неприятно, Игорь чувствовал себя суетливым идиотом.

– Вам плохо? – негромко осведомился он.

– Мне не плохо, – ответила женщина, снова оживая. – Я задумалась.

– Проблемы?

– Проблемы, – кивнула она, неопределенно пожимая плечами. Но ее лицо казалось уже более живым, хотя все таким же бледным.

Они с Эвтаназией вошли в дом. В подъезде было довольно тепло, а уж по сравнению с быстрыми сумерками на улице – так совсем светло. И тут Эвтаназия вдруг схватила Игоря за руку. Рука у нее была очень гладкая и холодная, как у мраморной статуи. А ногти тоже были ярко-красными, как и помада на губах. Злой цвет. Она смотрела на стену, где кто-то постоянно рисовал граффити, сколько бы их ни стирала уборщица Аля.

– Мне плохо, – прошептала она, не сводя взгляда с рисунка. – Не отпускайте меня.

Игорь испугался. Он поволок ее за собой, на свой третий этаж. Прислонил к стене, как куклу, зашебуршил ключом в замке. Дверь отворилась в теплую домашнюю темноту. С кухни замяучил Вилька, помчался в коридор встречать.

Мимо прошел дядя Костя. Поздоровался с Игорем. Когда тот представил ему свою гостью, тот как-то странно посмотрел на него и ничего не сказал.

Дверь открылась.

Эвтаназия остановилась на пороге.

– Что же вы? Входите.

– Вы разрешаете?

– Конечно, что за чушь?

Вилька сверлил гостью единственным глазом.

– Ну узнал? – сел на корточки Игорь. – Помнишь?

Вилька вдруг попятился, выгнул спину, зашипел и исчез в темноте.

Эвтаназия улыбнулась – одними губами.

– С ним бывает, – успокоил скорее себя, чем ее, Игорь. – Идемте на кухню. Холодина мерзкая на улице, я чаю согрею.

Вилька молча сверкал из темноты гостиной зеленым глазом. Эвтаназия прошла мимо, чуть замедлив шаг и скосив глаза в сторону кота. Тот демонстративно лег на пороге гостиной. Эвтаназия не пошла туда.

Разговор за чаем был на редкость бессодержательным. Говорил в основном Игорь, а она молча слушала, порой односложно отвечая и кивая. От нее исходил странный сладкий запах. Непонятные духи – одновременно и манящие, и чем-то отталкивающие.

Она отогрелась, она смеялась, и Игорь тоже смеялся, но, убей бог, о чем они говорили – он потом не мог вспомнить. Ему очень хотелось узнать, где она живет, взять телефон, выяснить, кто она, спросить, как поживает Катя, пригласить куда-нибудь обеих, но почему-то он так и не сказал ничего. Все время что-то словно нарочно уводило его мысли прочь. Оставалась только сладко пахнущая женщина в красном платье…

Что было потом – он не помнил. Он проснулся на диване, с больной головой, измученный. Вилька укоризненно смотрел на него. Эвтаназии не было. Дверь была заперта, но в квартире стоял неуловимый, тяжелый сладкий запах непонятных духов.

Он сел. Все тело болело, как в преддверии гриппа, когда ломает от переходной температуры.

– Плохо мне, Вилька, – прохрипел он. – А она где?

Вилька вспрыгнул на диван, щекотно потерся меховой щекой о плечо Игоря.

– Ушла? Ушла…

Он машинально погладил кота.

Он ничего не мог вспомнить. Ничего. Что-то неприятное было в этом, забытом. Он нахмурился. Как будто из него хотели вытянуть что-то запретное, чего он не имел права открыть?

Что?

– Нет у меня никаких тайн, котяка. Нету.

Кот поднял голову, внимательно уставился единственным глазом ему в лицо.

– Или есть? Ты знаешь, а я не знаю? Так что, кот? А?

Вилька заурчал и усердно стал тереться головой о его руку.

И с этого дня началось наваждение.

Она снова и снова появлялась красным пятном где-то на пределе видимости, он оглядывался, но встречал лишь злорадный взгляд фар или обрывок рекламного баннера. Он бежал за ней, но она ускользала.

Это был голод. Жуткий, невыносимый голод. И насытить его нельзя было ничем.

И снова он забывал о музыке и книгах, как тогда, с Ларисой. Забывал обо всем. С трудом волокся на работу, не видя ничего, кроме красного мазка на грани зрения.

Он просыпался среди ночи в холодном липком поту – и снова был этот запах. И шипящий, испуганный Вилька. И тоска, невыносимая тоска и желание встречи. Перед закрытыми глазами или на грани зрения маячило бледное лицо с кровавым мазком губ, непереносимо, до слез пронзающая улыбка и мраморная, голубовато-бледная рука с алыми ногтями. Он сходил с ума. Он плакал.

Он бесился оттого, что ее нет наяву.

Но она приходила во сне, и он просыпался, выпитый досуха.

Настроение у Кэт было противным, как день за окном. Точнее, уже поздний вечер.

Не шла работа. Не шла. Фразы получались какие-то идиотские, а может, и нормальные, только сегодня Кэт все раздражало. Диссертация вдруг показалась чем-то никчемным, глупым и пустым. Она плюнула на работу и открыла файл со сканами свитка и снимками экспонатов из музея Востока. С некоторого времени он стал ее любимым музеем.

Индракумара, белокурый и синеглазый сын Индры. Она долго смотрела на портрет и вдруг снова, как тогда в библиотеке, ощутила спиной взгляд Принца. Обернулась.

Сиамец лежал, свернувшись в кресле, которое ему уступила Просто-Машка, и не сводил с экрана голубых глаз. Взгляд был тоскливый-тоскливый.

– Что ты? – подошла к нему Кэт. – Грустишь опять?

Она протянула руку погладить зверя, но тот отстранился.

Голова у нее мягко закружилась. Она посмотрела на часы. Уже половина второго ночи. То-то так хочется спать…

Она побрела в ванную, затем заползла под одеяло.

И сразу же стала медленно погружаться в теплый сон, успев еще подумать, что это кошачьи сонные чары, знакомые с детства, и улыбнулась, засыпая – хитрец же ты, мой голубоглазый! Однако сопротивляться она не стала, а сдалась и уснула.

И снился ей печальный принц Индракумара.

На другой день Кэт прибежала в библиотеку чуть ли не к открытию. Она сама не понимала, что заставило ее проснуться так рано, почему теснило в груди и хотелось плакать.

Это было предчувствие, точно – предчувствие. Пришел тот номер «Ревю дез этюд ориенталь», которого она ждала с сентября. И никто, никто не успел его заказать… Схватив заветную белую книжку журнала, Кэт засела на любимом месте и нетерпеливо открыла нужную страницу. Итак, что же сказал Индра своему заколдованному сыну?

Но конец прошлой публикации и был концом свитка. Дальше шел отчет об экспедиции, нашедшей рукопись. История была достойна стать основой приключенческого романа. Заброшенный храм в джунглях, легенда о проклятии, три неудачные экспедиции в начале прошлого века, восемь трупов и так далее. Собственно, французских исследователей интересовала не сама Амаравати, а легендарный храм местной династии, вымершей еще веке в десятом, когда здешние цари стали вассалами тайских королей и постепенно исчезли с исторической арены. С храмом было связано одно смутное предание о том, как свирепые крысы, посланные злой ракшаской Рактакшей, хотели осквернить храм Индры, но священный кот Нилакарна отважно оборонял храм во главе армии котов. У крысоголовой демоницы были какие-то счеты к местной династии. И еще говорилось, что, пока храм Индры охраняет кот Нилакарна, династия будет править. Исторически-то местная династия захирела с приходом буддизма, хотя, скорее всего, упадок начался еще раньше, лет за двести, когда странным образом пропал – или, скорее, был убит – молодой царь Индракумара. Тезка принца со свитка.