Улица Райских Дев - Вуд Барбара - Страница 18

• Предыдущая
• 18/101
• Следующая

Нефисса отвернулась от странно тревожащих изображений; сердце ее билось учащенно. Какой он, ее английский лейтенант? Она не имеет об этом ни малейшего представления. Ей хочется, чтобы он был нежным любовником, но он может оказаться таким же неистовым и разнузданным, как иностранцы-любовники некоторых придворных дам Фаизы, чьих рассказов наслушалась Нефисса. А может быть, он равнодушен к любви, как загадочный незнакомец на картине, и хочет удовлетворить только страсть к приключению? Или он грубо повалит ее, насытится и уйдет?

Нефисса услышала пронзительный крик павлина в саду, и ее охватило беспокойство. Уже поздно, неужели она прождет понапрасну? Беспокойство усиливалось – ведь время истекало не только для этой ночи, но и для ее свободы. Скоро она больше не сможет отказывать искателям ее руки, должна будет уступить матери, которая обратится к ней в очередной раз: «Мистер такой-то и такой-то подходит тебе, Нефисса, он почтенный человек. Он будет хорошим мужем тебе и отцом твоим детям…» Она выйдет замуж, ее свободе придет конец, и она никогда не испытает прекрасной запретной любви!..

Вдруг бархатная занавеска колыхнулась, прозвучали шаги по мраморному полу, и он очутился рядом с ней с военной фуражкой в руке и с сияющими в свете лампы золотистыми волосами. У Нефиссы перехватило дыхание.

Он стоял, изумленно оглядывая помещение, его блестящие сапоги отражались в зеркале полированного пола.

– Где мы с вами находимся?

– Это гарем, он построен триста лет назад.

– «Тысяча арабских ночей», – засмеялся он.

– Тысяча и одна, – поправила Нефисса, не веря, что они наконец вместе, наедине. – Четные числа – несчастливые, поэтому Шахерезада рассказала еще одну сказку, – объяснила она, удивляясь, что владеет голосом.

– Боже, как вы прекрасны, – прошептал он.

– Я боялась, что вы не придете… – слабо отозвалась Нефисса.

Он подошел к ней, но не коснулся ее.

– Я пришел бы несмотря ни на что. Ведь сначала я даже не надеялся когда-нибудь встретить вас…

Он говорил задумчиво, вертя в руках фуражку, а сердце Нефиссы рвалось к нему.

– Вас так охраняют. Вы словно одна из этих… – он показал на стенную роспись, – пленниц.

– Моя мать охраняет меня. Она придерживается старых обычаев.

– А если она узнает о нас с вами?

– Это было бы ужасно. У меня была сестра, – я не знаю, что она сделала, – мне было четырнадцать. Но я слышала, как отец кричал на нее, и он выгнал ее на улицу без вещей. С тех пор в доме не произносится даже имя Фатимы.

– А что с ней сталось?

– Не знаю.

– Вам страшно?

– Да.

– Не бойтесь. – Он подошел к ней и коснулся ее руки кончиками пальцев.

– Я уезжаю из Египта завтра, – сказал он. – Мы возвращаемся в Англию.

Нефиссу раздражали мужские взгляды черноглазых арабов-обольстителей – дерзкие, обещающие или завлекающие. Но взгляд англичанина был кротким, как море летом, нежным и грустным, и сердце ее замерло.

– Но что же тогда? – прошептала она. – Мы будем вместе один час?

– Всю ночь. Я должен вернуться утром. Вы хотите быть со мной?

Она подошла к окну и выглянула в темно-синюю, индиговую ночь, испещренную цветением белых роз в саду. Соловей пел сладко и томительно.

– Вы знаете сказку о соловье и розе? – спросила она, не поднимая на него глаз.

Он подошел совсем близко, так что она чувствовала его дыхание на своей шее.

– Нет. Расскажите мне.

– Когда-то, – начала она, чувствуя, что его дыхание опаляет ее словно пламя, – все розы были белыми, потому что они были девственницами. Соловей влюбился в розу. Однажды ночью он пропел ей лучшую из своих песен, сердце ее затрепетало. «Я люблю тебя», – сказал он ей, и она порозовела. Соловей прижался к ней, роза раскрыла свои лепестки, и он взял ее девственность. Но Аллах велел розам сохранять целомудрие, и она покраснела от стыда. Так возникли алые и розовые розы, и до сих пор лепестки розы трепещут, когда она слышит песню соловья. Но теперь она не отдается ему, потому что Бог запретил цветам и птицам любить друг друга.

Положив ей руки на плечи, он поднял ее опущенное лицо.

– А мужчине и женщине Бог разрешил любить друг друга?

Он сжал ее лицо в ладонях и прижался губами к ее рту. От него исходили запретные для нее запахи сигарет и виски, впитываясь в ее губы. Он отстранился от нее, снял ремень, кобуру с пистолетом. Дрожащими пальцами Нефисса расстегнула его мундир. Под ним не было рубашки, и Нефисса увидела широкие плечи и сильную грудь под туго натянутой, упругой светлой кожей. Она погладила крепкие мускулы и коснулась плоского твердого живота, невольно вспоминая мягкое женственное тело своего покойного мужа.

Страстно, чувственно лаская ее плечи, лейтенант стянул с них блузу, расстегнул и сбросил юбку и замер в восхищении:

– Мой Бог, как ты прекрасна! И время остановилось для них..

– Почему британцы выселяют из Палестины арабов и отдают ее евреям? – спросил юноша, на вид какой-то заторможенный, – может быть, от дозы гашиша. – Мы ведь получили эту землю от римлян, а не от евреев! Скажите мне, какая европейская страна отдаст территорию, которая находилась в ее владении четырнадцать веков? Разве индейцы требуют вернуть им Манхэттен? Разве американцы отдали бы им?

Разговор шел на пришвартованной на Ниле яхте Хассана аль-Сабира, где несколько друзей лежали в шезлонгах, покуривая кальян и угощаясь виноградом и оливками, хлебом и сыром с медного подноса. Среди них был и Ибрахим – он и Хассан познакомились в Оксфорде, и дружеское общение помогало им переносить скрытое недружелюбие британцев к людям Востока. По возвращении в Египет их дружба сохранилась. Хассан был ровесник Ибрахима, двадцати девяти лет, из богатой семьи и очень красивый. Он выбрал специальность юриста и уже преуспел в своей профессии.

– Наверное, проблема в том, кто раньше других жил на территории Палестины, – заметил Хассан. – Но зачем спорить об этом? Нас это не касается.

Но молодой человек не унимался:

– Разве мы истребляли евреев во время войны? Мы считаем евреев братьями, они произошли от святого пророка Ибрахима, так же как и мы. Веками мы жили в мире с евреями. А британцы третируют арабов, не допускают нас в Каире в свои клубы, называют «гиппо». Нет, мы должны добиться Египта для египтян, не то с нами поступят, как с арабами в Палестине. А Израиль будет не государством преследуемых евреев, а базой для раздувания европейцами конфликтов на Среднем Востоке.

Хассан вздохнул:

– Не хватит ли говорить о политике? Это утомительно.

Настойчивый молодой человек продолжал гнуть свою линию:

– Нет, британцы никогда не уйдут из Египта добровольно, им нужен наш хлопок и нужен канал. А что они сделали за восемьдесят лет своего протектората? Не провели водопроводов в деревнях, не построили ни школ, ни больниц для бедных. В Египте самая высокая смертность в мире. Из двух новорожденных один умирает, не дожив до пяти лет. А сколько у нас слепых!..

Хассан встал с дивана, поманил Ибрахима, и они вышли вдвоем на палубу. У Хассана был дом в городе, где он жил с женой, матерью, незамужней сестрой и тремя детьми, но он проводил много времени на своей яхте, где принимал друзей и женщин. Сегодня он сожалел, что пригласил своих младших деловых партнеров, которые часу не могли прожить без политических дискуссий. Лучше бы он пригласил «девочек».

– Сожалею, дружище, – сказал он Ибрахиму. – Больше я их не приглашу. Ну, как ты поживаешь? Вид у тебя счастливый.

Ибрахим, улыбаясь, смотрел на город и думал, что Нил течет медленно, как время.

– Да, я счастлив с Элис, – сказал он Хассану.

– Бог тебя благословил, мой друг, – вздохнул Хассан. Друзья были вместе в Монте-Карло, и оба познакомились со златовласой Элис, но влюбилась она в Ибрахима, а Хассан в душе немного завидовал ему. Через минуту он вновь обрел манеру самоуверенного красавца мужчины и с улыбкой обратился к Ибрахиму:

– Да, между прочим, у меня к тебе просьба. Не можешь ли найти местечко для двоюродного брата моего шурина? Желательно в министерстве здравоохранения.

• Предыдущая
• 18/101
• Следующая