Первый бой мы выиграли - Галлай Марк Лазаревич - Страница 4
- Предыдущая
- 4/22
- Следующая
Как известно, судьба благосклонна к тем, кто твёрдо знает, чего хочет в жизни. Через пять лет после описываемых событий, во время испытаний первой серии отечественных реактивных самолётов, А.А. Манучаров был в составе группы военных лётчиков-испытателей, севших в кабины этих машин. И ещё многие годы заслуженный лётчик-испытатель СССР, лауреат Ленинской премии Манучаров продолжал успешно летать, преодолевая многие неблагоприятствующие этому обстоятельства, начиная хотя бы с небезукоризненного, с точки зрения придирчивой авиационной медицины, здоровья.
Так вот, в первые же дни войны Андрей передал мне, что из лётчиков-испытателей Научно-испытательного института Военно-Воздушных Сил, в котором он служил, формируются два истребительных авиаполка. Казалось бы, вот оно — то самое, что нужно! Но пока сообщение Андрея дошло до меня, пока я, явно не перестроившись ещё на режим военной оперативности, пытался через два загородных телефонных коммутатора дозвониться командиру одного из формировавшихся полков С.П. Супруну, было уже поздно. За два дня полки были сформированы и улетели на фронт. Улетел и Андрей Манучаров. Правда, ввиду недостаточности лётного опыта (он на истребителях в то время ещё не летал) его взяли поначалу не лётчиком, а техником.
Но я-то остался вообще ни с чем!.. Не буду продолжать рассказ о других моих попытках и попытках моих товарищей попасть на фронт — достаточно сказать, что все они оказались безрезультатными. Кое-кто из коллег, исповедовавших мудрое солдатское правило — ни от чего не отказываться и ни на что не напрашиваться, — начал уж было не без яда спрашивать у нас:
— Ну что, молодёжь? Все ещё не вступили на тропу войны? Не знаете, где выход на неё?
И мы даже не обижались на эти слова. Было не до обид. Голова была занята другим — хотелось, нет, не хотелось, а настоятельно требовалось для поддержания душевного равновесия как-то переварить неожиданности, которые принесла с собой война.
А она принесла их куда больше, чем можно было бы предполагать.
Не буду говорить об общеизвестных неожиданностях — в кавычках и без кавычек, — начиная с самих обстоятельств, при которых война свалилась на нас. Об этом уже писалось много и справедливо. Действительно, получилось, что все мы в течение многих лет ждали войну вообще, но очень мало кто из нас (включая, к сожалению, лиц, занимавших высшие посты в армии и стране) был готов к ней конкретно… Молодёжи нашего поколения так долго и с таким постоянством напоминали об опасности нападения на СССР — независимо от степени накала этой опасности в каждый конкретный момент, — что это постепенно превратилось в привычное. А значит, в не очень сильно действующее эмоционально. Оказалось, что повторение — далеко не всегда мать учения. И разговоры о грядущей войне, при всей их объективной обоснованности, стали восприниматься не столько как свидетельство реальной угрозы, сколько как некий привычный и, в общем, сам по себе особых неприятностей не причиняющий фон всей нашей жизни. Самые значительные слова от неумеренного употребления теряют свой внутренний смысл — в последующем мы не раз убеждались в этом.
К тому же, как известно, в момент наивысшего обострения опасности войны — когда гитлеровские армии уже были на исходных позициях для вторжения в СССР — нас будто нарочно успокоили. Сказали: не тревожьтесь, все в порядке, Германия строго соблюдает… Думаю, никто из людей нашего поколения по забыл печально знаменитое «Сообщение ТАСС», опубликованное ровно за неделю до 22 июня!
Да — неожиданно для большинства из нас грянула война! С этой главной неожиданности и началось. А потом неожиданности, почти сплошь невесёлые, пошли одна за другой.
О том, что у немцев сильная бомбардировочная авиация и что они имеют обыкновение активно бомбить важные центры в тылу своих противников, было, конечно, известно. Двухлетний опыт войны в Европе, начиная хотя бы с длительной тяжёлой, принёсшей обеим сторонам немалые потери воздушной битвы за Британию, свидетельствовал об этом с полной определённостью.
Тем не менее единое, объединённое общим командованием, соединение истребительной авиации, предназначенное для воздушной обороны Москвы, — 6-й авиакорпус ПВО — было создано буквально за считанные дни, вернее часы, до начала войны: приказ первого командира корпуса полковника И.Д. Климова о своём вступлении в должность датирован 21 июня 1941 года. Конечно, до этого истребительная авиация ПВО Москвы тоже существовала, но существовала в виде отдельных, независимых друг от друга авиадивизий: 24-й и 78-й. Всего за неделю до начала войны был утверждён план передачи нескольких полков из одной дивизии в другую — о создании корпуса речи ещё не было. Передача по плану должна была быть завершена… 23 июня. Но, как было сказано, до конца план этот выполнять не пришлось — 21 июня был создан 6-й авиакорпус, в который вошли все одиннадцать авиаполков, составлявших 24-ю и 78-ю дивизии, отныне расформированные… Словом, поиски наилучших форм организации авиации ПВО Москвы были к началу войны далеко не закончены.
Впрочем, не одни лишь поиски наилучших организационных форм. Не было заблаговременно решено и многое другое, например вопрос о самом количестве самолётов, потребном для надёжного прикрытия Москвы.
Вот что писал об этом в своём очерке «Авиационный щит столицы» генерал Н.А. Сбытов, в то время — командующий военно-воздушными силами Московского военного округа, прямо отвечавший за оборону столицы с воздуха: «В один из первых дней войны я был вызван к И.В. Сталину, который потребовал от меня доклада о состоянии истребительной авиации. После доклада он спросил меня, какое количество истребителей необходимо для надёжного прикрытия Москвы. Выслушав мои соображения, И.В. Сталин заметил, что самолётов нужно гораздо больше, но сейчас для этого нет возможностей…»
Представляя себе этот разговор, читатель не может не посочувствовать положению, в которое попал Сбытов: не располагая почему-то результатами выполненных заблаговременно расчётов сил и средств, потребных для решения главной задачи, стоявшей перед возглавляемым им объединением, командующий ВВС округа был вынужден высказать лишь свои личные «соображения» — и тут же выслушать несогласие Сталина с этими соображениями… Вопрос оказался явно неподготовленным.
Много нерешённых — старых и новых — задач стояло перед командованием московской авиации. Их приходилось решать, причём решать обязательно быстро и обязательно правильно — ни промедления, ни ошибок война не прощала.
В такой-то обстановке и начал командовать 6-м авиакорпусом И.Д. Климов. Заместителем командира корпуса (а впоследствии, после ухода Климова на высшую должность, его командиром) стал подполковник А.И. Митенков. Заместителем командира корпуса по политчасти был назначен бригадный комиссар И.А. Орлов, а начальником штаба корпуса — полковник Н.А. Кобяшов. Однако вскоре — ещё до начала налётов вражеской авиации на Москву — начальником штаба стал полковник И.И. Комаров, а полковник Кобяшов был перемещён на должность заместителя начальника штаба.
Создавать корпус как единый, управляемый из общего центра организм, который, конечно, только и мог решить стоящую перед воздушными защитниками Москвы более чем сложную задачу, командованию корпуса пришлось, начиная с самых первых шагов, уже в военное время, фактически одновременно с выполнением боевых заданий.
К тому же части 6-го авиакорпуса были вооружены преимущественно устаревшими самолётами — теми самыми «И-шестнадцатыми» и «Чайками», которые в Испании, особенно поначалу, проявили себя отлично, на Халхин-Голе — удовлетворительно, от силы — хорошо, но сейчас, в преддверии большой войны, явно нуждались в замене.
Их и заменяли: перевооружение нашей авиации уже началось — недаром так интенсивно шли испытания и доработки «мигов», «яков» и «лагов», — но, к сожалению, именно только началось.
«До 80 процентов общей численности самолётов, имевшихся у нас к началу войны, уступали однотипным самолётам фашистской Германии по своим лётно-техническим данным», — писал впоследствии главнокомандующий Военно-Воздушными Силами Главный маршал авиации К.А. Вершинин.
- Предыдущая
- 4/22
- Следующая
