С человеком на борту - Галлай Марк Лазаревич - Страница 28
- Предыдущая
- 28/82
- Следующая
Конкретно эта позиция нашла вещественное отражение в том, что переход в случае необходимости от автоматического управления кораблём «Восток» к управлению ручному был намеренно обставлен дополнительными сложностями. Обнаружив отказ автоматики, космонавт должен был преодолеть специальный «логический замок» — набрать на шестикнопочном пульте определённое трехзначное число (то есть нажать в заданной последовательности три оцифрованные кнопки из имеющихся шести) — и лишь после этого мог включить ручное управление. Нечто похожее ставят теперь в подъездах городских домов. Гагарин, его дублёр Титов и вся первая шестёрка будущих космонавтов надёжно освоили эту операцию на специальном стенде-тренажёре. В этом я был уверен полностью, благо занимался с ними на тренажёре сам.
Но за какую-нибудь неделю до полёта «Востока», уже на космодроме, ситуация неожиданно осложнилась. Выяснилось, что, во избежание напрасного, не вызванного необходимостью включения космонавтом ручного управления, пресловутое трехзначное число предполагалось в случае надобности… сообщить космонавту по радио. Все-таки витала незримая тень профессора Трёбста над кое-кем из нас!..
И загорелся жаркий бой!
Все, кто имел отношение к методической стороне предстоящей работы, активно восстали против такого варианта.
— Давайте сравним, — говорили мы, — что более вероятно: потеря человеком способности к разумным поступкам или элементарный отказ радиосвязи, какое-нибудь там непрохождение волн, например? Вспомните хотя бы лётчика-истребителя. Тоже один, никого рядом нет, а, скажем, в ночном полёте он и не видит ничего, кроме своей кабины. И ничего, справляется…
Королев эти соображения воспринял, без преувеличения, мгновенно. Он вообще был очень скор на то, чтобы понять точку зрения оппонента (хотя порой железно непробиваем на то, чтобы с этой точкой зрения согласиться), а тут, как выразились бы дипломаты, достижению взаимопонимания дополнительно способствовало авиационное прошлое Сергея Павловича.
Немудрёно, что идея о передаче в случае необходимости «магического числа» космонавту на борт по радио была им забракована немедленно.
— Дадим ему это чёртово число с собой в запечатанном конверте, — сказал Главный.
Откровенно говоря, такое решение тоже не показалось нам стопроцентно удачным. Мало ли что там может случиться, в невесомости, — ещё уплывёт этот конверт в какой-нибудь закоулок кабины, ищи его потом! Но предпринятые нами попытки продолжить обсуждение вопроса Королев категорически пресёк:
— Все. Дело решено. Об этом уж и в Москву сообщено…
Последний довод действительно закрывал путь к дальнейшим дискуссиям: раз «сообщено», то все!
Единственно, на что удалось уговорить Сергея Павловича, это — что запечатанный конверт будет приклеен к внутренней обшивке кабины рядом с креслом космонавта. Достаточно подсунуть палец под печать и сорвать её, чтобы за раскрывшимися лепестками конверта увидеть число, написанное на его внутренней стороне.
Для реализации принятого решения Королев назначил специальную комиссию, которая должна была на месте проверить, как слушается магического числа система включения ручного управления, правильно ли оно написано в конверте, как укреплён и запечатан в присутствии означенной комиссии этот конверт, — словом, сделать все положенное, чтобы «закрыть вопрос».
Тут же таинственным шёпотом нам было названо и само число — сто двадцать пять.
Председателем комиссии был назначен генерал Каманин, а членами её — ведущий конструктор корабля Ивановский (тот самый, который незадолго до этого в популярной форме разъяснил Королеву, почему тот на имеет права объявлять ему выговор), полковник Керим Алиевич Керимов (в будущем генерал-лейтенант, многократный председатель Государственных комиссий по пускам космических кораблей) и ещё два или три человека, включая автора этой книги.
…И вот лифт поочерёдно доставляет нас на верхнюю площадку ферм обслуживания ракеты, туда, где находится круглый люк — вход во внутренность космического корабля. Отсюда, с высоты хорошего небоскрёба, открывается широкий вид на бескрайнюю, ещё не успевшую выгореть пустынную степь.
Красиво! На редкость красиво…
— Вряд ли какая-нибудь другая комиссия имеет такие бесспорные основания именовать себя «высокой», как наша, — замечает один из нас.
Все охотно соглашаются с этим лестным для собравшихся замечанием, и комиссия приступает к делу.
Я залезаю верхней половиной туловища внутрь корабля (забираться в него с ногами категорически запрещено!) и поочерёдно набираю произвольные трехзначные цифровые комбинации, которые мне подсказывают председатель и члены комиссии. Все в порядке: система блокировки знает своё дело! Я набираю подсказанные мне, а потом произвольные, первые приходящие в голову цифры: 641, 215, 335, 146, а надпись «управляй вручную» не загорается, ручное управление не включается. Но стоит набрать 125 — и система оживает!
Тут же мы убеждаемся, что все в порядке и с конвертом.
Больше нам здесь делать нечего. Можно спускаться вниз. И тут я вижу, что все члены комиссии воспринимают это с такой же неохотой, как я. Отрываться от корабля — первого пилотируемого космического корабля в истории человечества — очень не хочется!
Но дело есть дело. Мы спускаемся на землю и, вернувшись в монтажно-испытательный корпус, составляем, как оно и положено, акт обо всем, что было осмотрено, проверено и установлено нашей комиссией, которая так и осталась в устном космодромном фольклоре под наименованием «высокая».
Поставив свою подпись под актом, я побрёл в столовую.
Вроде все сделано как надо, но какое-то внутреннее неудобство не оставляет меня. Очень уж противоречит вся эта затея с запечатанным конвертом прочно въевшейся в каждого профессионального лётчика привычке заранее, до вылета, иметь в руках максимум возможной информации на все мало-мальски вероятные в полёте случаи.
Но что тут ещё можно сделать?
Не знаю, не знаю…
Неожиданно — по крайней мере, для меня — возникли на космодроме и некоторые другие вопросы, всплывшие, когда полет космического корабля с человеком на борту стал совсем уже близок: если не сегодня, то завтра.
Вот один из таких вопросов: как лучше организовать деятельность космонавта? Как помочь ему не забыть перечень и последовательность действий, которые он должен будет выполнить на разных этапах полёта: перед стартом, после выхода на орбиту, перед началом спуска и так далее? Особенно же — в случае если возникнет ситуация, деликатно именуемая «нештатной»! Высказано было несколько предложений и самым рациональным из них было признано перенесённое из опыта авиации: дать космонавту с собой карточки, в каждой из которых указать в должной последовательности все, что он обязан сделать на определённом этапе полёта или в определённой возникшей ситуации. На многоместных самолётах такие карточки находятся обычно у радиста; он же и читает их вслух каждый раз: перед запуском двигателей, перед выруливанием, перед взлётом и так далее — авиаторы называют эту процедуру «молитвой»… На космическом корабле читать подобные карточки вслух было некому. Поэтому решили сделать их перекидными, укрепив на стенке кабины в удобном для космонавта месте.
Сегодня, когда космические полёты длятся не часами, а неделями и месяцами, да и загрузка космонавтов работой стала плотна, как, пожалуй, ни в каком ином деле, наши перекидные карточки трансформировались в толстенные гроссбухи, в которых подробно расписан каждый шаг и чуть ли не каждое движение космонавта. И нелегко поверить, что прямыми предками этих гроссбухов являются наши пять-шесть маленьких перекидных карточек с несколькими пунктами — «проверить», «включить», «убедиться» и тому подобное — в каждой.
Ещё одно запомнившееся мне с тех дней совещание, в сущности, не очень подходило под это определение. Во всяком случае, насколько я понял, никто его заранее не планировал, повестку дня не намечал и состав участников не определял.
- Предыдущая
- 28/82
- Следующая
