Изумруды Кортеса - Гальван Франсиско - Страница 44

• Предыдущая
• 44/62
• Следующая

— Ваши слова исполнены здравого смысла, — отвечал индеец, — и я понимаю, что вы хотите утешить меня, но ничто не заставит Сикотепека изменить свое решение. Я принял его и сделаю все, чтобы отомстить за своего отца и брата.

— Неужели вы не понимаете, что вы не можете поехать в Испанию? Вы не представляете себе, что это за страна, и не знаете, что обвинить столь знатную особу, как Нарваэс, в злодеяниях означает совершить тяжкое преступление, — терпеливо объяснял Кортес. — Вам никто не поверит, и вас закуют в колодки.

Сикотепек не нашел, что возразить на веские доводы губернатора, и предпочел хранить молчание; впрочем, его взгляд, выражавший гордое презрение, был более чем красноречив. В глазах его читалась несокрушимая решимость преследовать виновных и твердый отказ идти на какие-либо уступки.

— А уж что касается Франции…

— Довольно, ни слова больше, — отрезал Сикотепек.

Кортес не хотел вновь впасть в гнев при виде этого железного упрямства: он восхищался храбростью индейца, который вел себя как настоящий мужчина, но вместе с тем перед ним был закоренелый идолопоклонник, по-прежнему не желавший расторгнуть свой договор с дьяволом. Губернатор встал из-за стола, за которым во время беседы сидели все трое, и несколько раз прошелся по зале. Собеседники в молчании наблюдали за ним. Через некоторое время губернатор приблизился к ним и произнес:

— Я должен обдумать все это. Дайте мне время до завтра. Приходите завтра после мессы, быть может, я смогу предложить решение, которое будет всеми одобрено. И обещайте мне сдерживать ваше нетерпение и не предпринимать ничего безрассудного, — обратился он к Сикотепеку.

— Даю вам слово, дон Эрнан. Я подожду до завтра, — ответил индеец.

В тот же день губернатор приказал вызвать Хуана Суареса, которого он решил еще раз расспросить о его отношениях с Тристаном, не ожидая, впрочем, услышать ничего нового сравнительно с тем, что уже узнал от него сразу после того, как он, поддавшись на обман, приехал с Кубы в Новую Испанию. Кортес уже не подозревал его в тайной измене императору — во всяком случае, если он и был повинен в этом, то лишь невольно, позволив себе по собственному безрассудству слишком близко сойтись с Феликсом де Оржеле и даже не подозревая при этом, с кем он имеет дело. Чего не знал губернатор, так этого того, на чем была основана дружба, завязавшаяся между этими двумя людьми еще на Кубе и продолжавшаяся в Мексике. Однако он был склонен предположить, что именно Тристан воспользовался для своих целей Суаресом, а не наоборот.

Кортес любезно приветствовал своего родственника, но тот отнюдь не ответил ему тем же, поскольку чувствовал, что он сам и его матушка — пленники, которым не дозволяется вернуться на Кубу, к своим владениям. Беседа была очень напряженной, и в ходе ее дон Эрнан открыл своему свояку, кем на самом деле был Тристан, рассказал о его сношениях с французскими пиратами, захватившими испанское золото, и о том, что он признался в убийстве сестры Суареса доньи Каталины и еще нескольких человек в Мексике. Суарес заявил, что ему об этом ничего не было известно, и, казалось, искренне просил у Кортеса прощения за то, что оскорбил его, обвинив в смерти своей сестры.

Несмотря на выказанное раскаяние, Хуан Суарес так и не признался в том, какова была подоплека его дружбы с Феликсом де Оржеле; это, впрочем, мало занимало Кортеса, который теперь был облечен властью законного повелителя Мексики. Единственное, что его волновало, — не был ли его свояк замешан в заговоре против императора.

Не найдя подтверждения своим подозрениям и решив, что Тристану для подготовки ограбления было, видимо, достаточно таких сообщников, как Альдерете и Нарваэс, Кортес позволил Суаресу отправиться на Кубу в любой момент, когда тот пожелает. Кортес и не подозревал, что злоба его свояка открыла двери его дома перед Феликсом де Оржеле, который, быть может, и не проник бы туда, если бы Суарес не предложил ему поухаживать за своей сестрой, надеясь тем самым повредить Кортесу.

Получив разрешение уехать, Хуан Суарес рассыпался в благодарностях и, без промедления собрав веши, на следующий же день со своей матерью и доньей Франсиской отправился в Сан-Хуан-де-Улуа, чтобы на первом корабле отплыть на Кубу. Кортес не ожидал, что донья Франсиска уедет с ними, он имел веские основания предполагать, что между ней и Гонсало де Сандовалем будет заключен брак, однако же это расходилось с намерениями ее брата, чьи слова благодарности и похвалы в адрес Кортеса были продиктованы не искренним чувством, а хитростью и страхом, как бы губернатор не взял своих слов назад и не задержал их в Мексике. В глубине души Хуану Суаресу весьма не нравились нежные отношения, возникшие между его сестрой и капитаном, правой рукой Кортеса. Он надеялся, что в один прекрасный день и капитан, и его командир будут все же повешены. И эта надежда не покидала его, несмотря на то что император подтвердил назначение Кортеса губернатором и верховным властителем Новой Испании: для Суареса же он по-прежнему оставался мятежником, восставшим против законной власти Диего де Веласкеса.

в которой рассказывается о том, что предложил сделать дон Эрнан для возвращения последнего изумруда Сикотепека, что отвечал ему индеец и как ваш покорный слуга оказался участником всех этих событий

Индеец Сикотепек и брат Эстебан, как и было уговорено, явились на следующий день во дворец Кортеса. Он принял их как всегда, не скупясь на знаки внимания и дружбы, словно встречал родных, бывших с ним в долгой разлуке. После обмена любезностями Сикотепек начал выказывать признаки нетерпения, желая поскорее перейти к сути дела: хотя туземцы обожают всяческие церемонии и много времени уделяют пышным ритуалам, наш индеец был слишком захвачен жаждой мести, чтобы достойным образом отвечать на утонченную вежливость Кортеса.

Индеец, сидя на своем месте, буквально разрывался от нетерпения, и ему стоило огромных усилий уделять внимание беседе, которую Кортес вел с монахом о дикости и варварстве туземцев, обитающих в провинции Мичоакан. Заметив это, губернатор решил обратиться к вопросу, для разрешения которого он пригласил сюда их обоих.

— Как и обещал вчера, я обдумал средства, прибегнув к которым мы могли бы вернуть себе по крайней мере душевное спокойствие, если нам не суждено получить полное удовлетворение, каковое нам способно доставить лишь торжество правосудия. Но именно это последнее совершенно недостижимо — ведь виновных следовало бы казнить на виселице. Однако крайне трудно добиться исполнения такого приговора для преступника по имени Оржеле, поскольку он, скорее всего, укрывается во Франции. Не только трудно, но и опасно пытаться надеть веревку на шею Нарваэса, который принадлежит к верхушке испанской знати и имеет сильных покровителей при дворе. Учитывая все это, я хотел бы предложить брату Эстебану отправиться в Испанию и хотя бы договориться с Нарваэсом о возвращении изумруда, который этот мошенник наверняка оставил у себя.

Кортес сделал паузу и продолжил:

— Изменник, скорее всего, не откажет вам, брат Эстебан: вы уверите его, что в случае отказа представите письмо Альдерете самому императору. Если у него есть хоть капля ума, он предпочтет вернуть вам изумруд, чтобы избежать скандала, который, быть может, и не приведет его на виселицу, но погубит его репутацию, что для знатного сеньора, такого как он, намного хуже самой смерти. Кроме того, он человек богатый, и потеря камня, пусть и весьма ценного, будет для него небольшим убытком. Получив изумруд, вы вернетесь в Новую Испанию и возвратите его законному владельцу.

— И это все? — в изумлении вопросил индеец.

— Все, и больше ничего, — с улыбкой отвечал губернатор.

— И вы могли подумать, что я удовлетворюсь тем, что мне вернут камень, а виновные останутся на свободе и не понесут никакого наказания за свое преступление?

— А вы, должно быть, думаете, что я доволен при мысли, что эти предатели останутся безнаказанными? — в свою очередь спросил его Кортес. — Однако же я опираюсь на здравый смысл и знаю, что и я, и само правосудие здесь бессильны.

• Предыдущая
• 44/62
• Следующая