За спиной - Омер Майк - Страница 1

Mike Omer

Behind you

Text copyright © 2024 by Michael Omer.

© Артём Лисочкин, перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство Эксмо», 2025

Тео неподвижно лежала в своей постели, не сводя глаз с циферблата часов. Секундная стрелка плавно бежала по кругу, отсчитывая ход ночи. Почти что пора. Три пятьдесят семь пополуночи, для некоторых – практически утро. Тео попыталась представить себе тех, кто прямо сейчас тоже не спит. Разносчиков газет. Всех, кто работает в ночную смену, – медсестер, врачей… Копов.

Копы… Разъезжающие в патрульных машинах. Якобы охраняющие нас, оберегающие от всяческого вреда. Тео стиснула зубы. Она знала правду. Ни от чего эти копы не оберегают – они приезжают лишь после того, как вред уже причинен, если вообще приезжают. И когда появляются, то отнюдь не для того, чтобы кого-то обезопасить.

Вот уже и три пятьдесят восемь.

Теплое одеяло было мягким, успокаивающим. Но это тоже ложь. Кровати – коварнейшие из обманщиц. Ты лежишь в постели и думаешь, что завтра все будет лучше. Что с восходом солнца вокруг станет светлее. А когда засыпаешь, приходят сны, нашептывая всякие выдумки: будто ты – это не ты, а кто-то еще, или что ты умеешь летать, или что все тебя любят. А потом, когда просыпаешься, в течение одной капризной секунды напрочь не помнишь того, что случилось вчера или на прошедшей неделе. Чувствуешь лишь это теплое одеяло, этот мягкий матрас, и мир представляется почти благополучным и безопасным.

А потом реальность лавиной обрушивается тебе на голову, лишая дыхания, срывая с тебя паутину иллюзий. Новый день ничем не лучше остальных. Пожалуй, даже еще хуже. И ничего с восходом солнца не становится светлее.

Тео больше не велась на эту ложь, порождаемую постелью. Больше не позволяла сну овладеть собой.

Три пятьдесят девять.

Она следила за продвижением секундной стрелки, прислушиваясь к звукам дома. К еле слышному гудению холодильника внизу. К глухому постукиванию, когда ветер раскачивал большой вяз и его ветка касалась стены. К похрапыванию Ричарда – приглушенному, но все-таки хорошо различимому. Мама иногда пошучивала насчет его храпа, хотя, честно говоря, ничего смешного тут не было. Как она могла спать рядом с источником таких громоподобных звуков?

Тео прислушалась внимательней, пытаясь уловить, не слышно ли чего-нибудь еще. Может, проснулась мама, чтобы попить водички, к примеру. Или Ричард пошел в туалет, как иногда случалось по ночам. Но так ничего и не услышала. Ничего, что могло бы ее остановить. И вот теперь какой-то новый звук. Стук ее собственного гулко бьющегося сердца.

Ровно четыре утра.

Она тихо выскользнула из постели, коснувшись босыми ногами пола. Уютное черное худи и свободные серые брюки уже были на ней – невзрачный наряд, который Тео тщательно выбрала накануне, зная, что ранним утром будет очень холодно. Потом достала из-под кровати кроссовки с вложенными в них скомканными носками. Носки были единственной яркой деталью одежды, которую она себе позволяла, – ее любимые розовые носочки с веселеньким узором в виде кошечек. Они всегда дарили ей чувство уюта и спокойствия, а спокойствие и уверенность в себе требовались ей сейчас больше всего на свете. Натянув на ноги носки, туфли она взяла в руку.

Быстрый взгляд в зеркало. На ее бледном лице ясно читалась усталость. Наспех собрав свои длинные каштановые волосы в хвост на затылке, Тео спрятала их под капюшон худи. Капюшон натянула на лоб, скрыв большую часть лица и едва различая в тусклом свете ночника свои карие глаза и потрескавшиеся губы. На улице, тем более издалека, ее вообще никто не сумеет узнать. Хорошо.

Дверца стенного шкафа уже была открыта. Она терпеть не могла ложиться спать с открытым шкафом, но этой ночью и не собиралась спать. И эта дверца всегда скрипела, когда ее открывали. Схватив сумку, которую собрала вчера, Тео забросила ее на спину. Жаль, что нельзя было взять побольше вещей. Она так много чего оставляла здесь – одежду, книги, художественные принадлежности и альбомы для рисования… Весь свой мир.

Хотя и не только это. Позади оставались еще и обвинения, ненависть, неверие, насилие и предательство.

А принадлежности для рисования всегда было можно купить.

Переложив туфли в левую руку, она стала медленно, как уже отработала накануне, поворачивать ручку двери своей спальни. Когда та повернулась до упора, осторожно открыла дверь. Эта дверь, как и дверца ее шкафа, тоже скрипела. Тео раньше и не осознавала, сколько вокруг скрипящих дверных петель, потрескивающих половиц, стонущих кроватных пружин… Всех этих враждебных предметов – доносчиков-стукачей, закладывающих ее.

Она немного выждала, затаив дыхание и готовая услышать мамино бормотание: «Теодора, это ты?» Но сумела различить лишь несмолкаемый храп Ричарда. Этот храп был ее единственным союзником в этом доме.

Тео в последний раз оглядела свою комнату. Свою вероломную кровать. Зеркало, в которое смотрелась каждый день, отчаянно пытаясь замазать подростковые прыщи и пригладить волосы. Свой рабочий стол, за которым рисовала и делала домашние задания. Фиолетовое кресло-мешок, навеки запечатлевшее отпечаток ее тела. Шеренгу томиков японских комиксов манга на книжной полке… Эта комната была ее единственным убежищем. Не безопасным убежищем, потому что нигде по-настоящему не безопасно. Но все-таки своего рода убежищем.

Тео бросила взгляд на свой телефон, оставленный на столе. Последние пять дней тот был выключен. Сколько уведомлений она получит, если включит его сейчас? Пятьдесят? Сто? Тысячу? Сколько ждет ее текстовых сообщений, в которых ее призывают гореть в аду, называют психованной сучкой, обещают отомстить… Сколько грубо отфотошопленных фоток в публичных чатах, на которых она якобы сидит за решеткой, или висит в петле, или даже что-нибудь похуже? Сколько ярых пожеланий загнуться от рака или попасть пожизненно в тюрьму, где ее каждый день будут «хором» насиловать зэки?

К этому времени телефон казался ей ядовитым, словно чан с едкой кислотой. Еще одной вещью, от которой Тео была только рада избавиться.

Она на цыпочках направилась к лестнице, приближаясь к спальне мамы и Ричарда. План состоял в том, чтобы как можно быстрей миновать открытый дверной проем. Не было никаких причин задерживаться там. Но Тео поймала себя на том, что замедляет шаг. Заглядывает внутрь. Бросает туда последний взгляд.

Ричард лежал на левой стороне кровати, отвернувшись от двери; лысина у него на макушке едва проглядывала в полутьме. Но маму, лежащую лицом к окну спальни, было легко разглядеть в мягком лунном свете, падавшем из него. Тео не унаследовала внешность своей матери, и как-то раз случайно услышала, как ее тетя посетовала на этот факт. В свои сорок лет ее мать все еще оставалась красавицей. «Милфа» – восхищенно именовал ее Стив, друг Тео, ничуть не смущаясь тем, что говорит такое дочери этой самой милфы[1].

Даже во сне ее мать слегка хмурилась. Словно обеспокоенная будущим дочери. Будущим семьи. Тем, что говорят соседи. Тем, сколько берет в час хороший адвокат по уголовным делам и могут ли они себе это позволить. Будто гадая, где же допустила ошибку.

Наблюдая за ней, Тео вспоминала все то время, что они проводили вместе. Как мама отвозила ее в школу, желала ей хорошего дня. Как обнимала ее, когда она плакала. Как нежно расчесывала ей волосы. Как кричала на нее, когда Тео прогуливала уроки. Как приказывала ей положить этот чертов телефон на стол за ужином. Как представила ей Ричарда, а потом плакала, потому что Тео первым делом нахамила ему. Как купила ей велосипед, о котором давно мечталось, – сделала такой вот неожиданный сюрприз. Как пила вино по вечерам, уставившись в стену, после того, как ушел папа. Хорошие воспоминания, плохие воспоминания… Воспоминания о маме. Тео сделала бы все, только чтобы эти воспоминания были единственными воспоминаниями о матери, которые у нее остались.