Двадцать шестой - Данилова Мария - Страница 2

Но все это было только прелюдией, потому что когда до взрослых наконец-то дошло, что их чадо самостоятельно научилось читать и они подсунули ему настоящие детские книги, оказалось, что смысл чтения заключался вовсе не в кратковременной эйфории, которую он испытывал от разгадки ребуса при прочтении какой-то длинной и заковыристой фразы вроде «пальпация подчелюстных лимфатических узлов», а в долгом, постоянном удовольствии от проникновения в другой, гораздо более интересный и яркий мир, где отправляются в кругосветные путешествия, дерутся на шпагах и находят несметные сокровища.

С тех пор задача всех домашних состояла в том, чтобы отобрать у мальчика очередную книгу и выгнать его на улицу, хоть на часок, хоть на двадцать минут, туда, где гоняли мяч его румяные и крепкие сверстники, не зараженные вирусом чтения.

Очень быстро дома закончились книги, которые Гриша мог прочесть самостоятельно – «Буратино», «Чиполлино», «Карлсона», «Хоттабыча», – и глаза уже засматривались, а руки тянулись к «Библиотеке приключений». Если какая-то книга шла тяжело, Женя читала Грише вслух, а второй раз он уже перечитывал сам. Читал он запоем, открывал книгу и мгновенно проваливался, исчезал в другом измерении – в изумрудном городе, в индийских джунглях вместе с Маугли, в заснеженных юртах сказок народов Севера. Чаще всего Гриша усаживался в углу большой комнаты, на топчане между книжным и платяным шкафом, положив книгу на согнутые колени как на пюпитр. Рядом обычно дремал Моцарт, охраняя мальчика от домочадцев, которые вечно от него чего-то хотели: то зазвать на ужин, то выпроводить на улицу, то приобщить к домашним делам. Это свое место, в котором было так уютно и удобно читать, Гриша прозвал удобом.

Кроме художественных книг, в ход шли энциклопедии, атласы, журналы, которые выписывали родители, – и даже стопка «Науки и жизни» семидесятых годов, найденная на антресолях.

Потому-то у Гриши и не было друзей: внутренний мир его был куда богаче того, что ему могли предложить сверстники. Его совершенно не привлекали обычные мальчишеские забавы – салки, вышибалы, войнушка, – не приводила в восторг железная дорога с поездами и синим, со свистком паровозом, за которым вечно стояла очередь в группе, не интересовал пластмассовый пистолет, который мальчишки отыскали в оттаявшей по весне песочнице, а потом подрались, потому что каждый хотел оставить его себе. И дети в большинстве своем отвечали Грише взаимностью – предпочитали не связываться.

Старшую воспитательницу Нину Петровну страшно раздражал этот умник, который постоянно норовил удалиться в самый дальний угол группы, сесть там за ширму для кукольного театра и читать, пока другие дети лепили уточек из пластилина или разучивали стишки для праздничного утренника. Однажды его так потеряли. Гриша занял свое любимое место за ширмой, открыл книгу и пропал. Он не слышал ни оклики нянечки, которая звала детей одеваться на прогулку, ни крики воспитательниц, порядком испугавшихся, когда недосчитались Школьника, ведь утром он точно пришел, это все видели, еще долго не мог найти в раздевалке вторую чешку, и где же он тогда мог быть.

Очнулся Гриша, только когда из-за раздвинутой ширмы показался огромный бант Буровой и ее довольная физиономия.

– Он тут, Нина Петровна! – закричала Бурова. – Школьник тут!

Ему, конечно, досталось. Озверевшая Нина Петровна выволокла Гришу за шиворот и кричала, что он чуть не довел ее до инфаркта, и что она сейчас отведет этого паршивца к директору, и там ему устроят. Но после того, как страсти улеглись, Татьяна Сергеевна, которая была помоложе и подобрее, нашла Гришиному книжному недугу достойное применение. Теперь они сажали всю группу на детские стульчики полукругом, Гришу устраивали перед ними на высокой табуретке, и, ссутулившись, он читал – перед тихим часом, после тихого часа, после полдника, а иногда даже и вместо прогулки, освободив таким образом воспитательниц для упоительного трепа.

Сначала Нина Петровна попробовала подсунуть ему стандартный репертуар про Ленина, чернильницу и бревно, но аудитория не оценила – девочки ерзали на стульях, мальчишки принялись драться, и воспитательницам пришлось их разнимать. Тогда Гриша принес из дома «Сказки народов Востока», сиреневый томик шестьдесят седьмого года издания, который сам уже прочитал вдоль и поперек.

Сюжеты были похожи на русские народные сказки: все гнались за богатством, красивой невестой и вечной молодостью. Но вместо царя здесь был падишах, вместо Кощея – джинн, а транспортным средством взамен сапог-скороходов служил волшебный ковер. Дети замирали, слушали во все уши, и воспитательницы могли заниматься своими делами. Гришу зауважали.

Ему не исполнилось еще и пяти лет, но Жене было уже сложно поддержать с Гришей разговор. Если в художественной литературе она еще ориентировалась, спасибо филфаку, то в географических изысканиях сына терялась. Больше всего Гришу почему-то интересовали страны Океании – Вануату, Палау и Кирибати, – и, едва проснувшись, он обрушивал на нее поток сведений, почерпнутых в Большой советской энциклопедии, которая стояла у родителей в комнате аккурат возле удоба. Гриша рассуждал о численности населения, местной валюте, подводной почте, гигантских моллюсках и более чем ста разновидностях акул, так что невозможно было даже почистить ему зубы, потому что вместе с фактами изо рта выплевывалась и щетка.

Но удивительным образом Гришины способности распространялись только в определенных направлениях. Его совершенно не привлекала ни математика, ни точные науки, и все книги Перельмана, Сканави и приключения Кубарика и Томатика, которые ему пытался подсунуть Андрей, не вызывали никакого интереса. Даже в «Науке и жизни» Гриша читал в основном статьи про историю, географию и археологию.

В одном из таких старых и пыльных номеров семидесятого года Гриша наткнулся на интервью с Ботвинником и попросился на шахматы. Женя записала сына в секцию в Дворец пионеров и была уверена, что Гриша в очередной раз поразит всех – разве не из таких умников, книжных червей вырастают гроссмейстеры?

Поначалу Гриша и вправду покорил руководителя секции, доброго старичка-пенсионера с густыми бровями, поведав всей группе, что шахматы берут свое начало от индийской игры чатуранги, которая была заимствована персами, а потом распространилась в арабском халифате, после чего перешла к европейцам.

Но суть игры Гриша никак не мог уловить, вернее не хотел. Он не просчитывал ходы, игнорировал приоритетность фигур и все, чему с таким восторгом учил преподаватель – сквозные атаки, двойные связки, сицилианская защита, – пропускал мимо ушей. Гриша смотрел на шахматную доску и видел героев со своими судьбами и чаяниями, как в книгах, которые читал, и эти судьбы отнюдь не всегда укладывались в предлагаемые ему алгоритмы. И если в целом Гриша был согласен с тем, что своего короля нужно спасти, а чужого, наоборот, захватить, когда дело доходило до игры, он постоянно отвлекался на второстепенные сюжетные линии.

– Да что ж ты делаешь, милый мой? – разводил руками преподаватель. – Ты поставил под удар своего ферзя.

Но Гриша стоял на своем.

– Зато ход красивый.

Через несколько недель руководитель секции отвел Женю в сторону и, потирая плешь на затылке, пробормотал извиняющимся тоном:

– У вас очень одаренный мальчик. Но ему нужно куда-то в другое место – может, при библиотеке что-то есть или какой-то театральный кружок?

Женина мама была решительно против.

– Какой ему театральный кружок, – возмущалась она, затягиваясь сигаретой. – Он и так постоянно витает в облаках, мечтает невесть о чем – весь в мать.

Женя действительно все время мечтала, только уже сама не понимала, о чем.

Она работала в крупном издательстве, была там на хорошем счету, и все бы было хорошо, но жизнь проходила мимо.

Работа эта подвернулась Жене случайно, ее сосватала сюда подружка с филфака, которая уходила в декрет, а Женя как раз из декрета выходила и искала что-то временное, пока не подрастет Гриша. Редакция располагалась очень удобно, три остановки на метро по ее ветке, что было большим плюсом – Андрей, например, мотался в институт на другой конец Москвы c двумя пересадками. А один раз в неделю тексты и вовсе можно было брать на дом и в редакцию не приезжать.