Акушерка Аушвица. Основано на реальных событиях - Стюарт Анна - Страница 2

Молодой человек с гордостью провел по кипе пальцами.

– Спасибо. Я сам ее вышивал.

– Сами?!

Молодой человек покраснел. Эстер заметила, что, хотя волосы у него были темными, но глаза оказались голубыми, как у нее.

– Я учусь на портного. Конечно, главным образом шить придется пиджаки, брюки и рубашки, но мне нравится… – Он снова коснулся краев шапочки. – Папа называет это «прихотью». Ему не нравится. Он считает вышивание женским делом.

– Но у вас так хорошо получилось! Он явно ошибается!

Молодой человек рассмеялся теплым, сердечным смехом.

– Спасибо. Я считаю, что одежда должна быть отражением человека.

Вспомнив эти слова, Эстер покосилась на свое светло-голубое пальто. Тогда молодой человек ее удивил – она привыкла считать, что одежда должна быть аккуратной, чистой и скромной. Ей и в голову не приходило, что она может выражать что-то иное, кроме как навыки хорошей хозяйки.

– Расскажите мне еще что-нибудь, – попросила она, и он стал рассказывать.

Он говорил, а она думала, что могла бы просидеть рядом с ним целый день. Но у нее было лишь полчаса на обед, а хозяйка была очень строгой. Стоит опоздать хотя бы на минуту, и придется весь день заниматься утками и подгузниками. Как бы ни хотелось Эстер остаться с молодым портным, но родители слишком многим пожертвовали, чтобы она смогла выучиться на медсестру, и она обязана получить образование. Подняться и уйти было очень трудно – впрочем, сегодня она была так рассеяна, что утки и подгузники наверняка ее уже ожидали. Но молодой человек пришел на следующий день и через день. И она стала ценить эти полуденные встречи, словно величайшие драгоценности с русских приисков. Где же он сегодня?

Эстер с тревогой всматривалась в Петрковскую. Может быть, он задержался на работе? Или с ним что-то случилось? Этим утром атмосфера в городе как-то изменилась. Люди больше суетились, в магазинах было не протолкнуться. Все прохожие тащили сумки, набитые продуктами, словно боялись, что все может таинственным образом кончиться. Мальчишки-газетчики кричали громче, чем обычно, но в последние месяцы Эстер слышала эту абракадабру – нацисты, Гитлер, вторжение, бомбежки – слишком часто, чтобы обратить на нее внимание. Был прекрасный осенний день, хотя ступеньки церковной лестницы успели остыть. Разве может кто-то сделать что-то ужасное под таким красивым синим небом?

Наконец, он появился. Она заметила, как он пробирается через толпу возле лавки мясника. Он с легкостью лавировал между людьми. Эстер слегка приподнялась, но потом заставила себя сесть. Они встречались так уже три месяца – ели свой обед на ступенях собора Святого Станислава, садясь все ближе и ближе друг к другу. Цветки на вишневом дереве превратились в ягоды, листья потемнели и стали сохнуть по краям.

Они беседовали, с каждым днем узнавая друг друга все лучше и лучше. Она узнала его имя – Филипп Пастернак – и даже примерила его фамилию к себе: Эстер Пастернак. Смешно! А когда ее младшая сестра Лия делала то же самое, Эстер велела ей не заниматься глупостями. Филипп учился в известном ателье своего отца, но тот не делал ему никаких поблажек. Филипп говорил, что рад этому (Эстер подозревала, что это не совсем так), потому что его не заставляют жениться – у него и без того «много работы».

Разговор сразу же пошел по накатанной колее. Эстер тут же сказала, что у Филиппа явный деловой талант. Филиппу это, очевидно, понравилось, он с благодарностью улыбнулся и довольно ворчливо (что было для него необычно) заметил, что «отцы не всегда во всем правы». Оба тут же оглянулись с виноватым видом – а вдруг кто-то услышал такое кощунственное замечание? Часы пробили половину часа, и оба поднялись. У Эстер сегодня была не самая приятная работа, но она об этом не думала – голова ее была занята совсем другим.

Она была почти уверена, что родители считают для нее замужество преждевременным и хотят, чтобы она получила профессию. Честно говоря, она и сама целых два года твердила, что мужчины ее совсем не интересуют – да и в будущем не заинтересуют. Мама при этих словах всегда улыбалась, и Эстер это страшно раздражало. Теперь же мамина улыбка вселяла какую-то надежду. Нет, они с Филиппом не говорили о свадьбе – даже об ужине или прогулке в парке. Да и обедали на ступеньках собора Святого Станислава они будто случайно, не сговариваясь. Их окружал плотный пузырь ритуала, и оба стеснялись проткнуть его – а вдруг это все разрушит.

– Эстер! – громко крикнул Филипп.

В этот самый момент к остановке подходил трамвай, и Эстер на какое-то мгновение показалось, что Филипп попытается перейти пути прямо перед ним. Но, несмотря на очень странное выражение лица, он отступил, и несколько мучительных секунд Эстер видела только вагон трамвая. Потом он снова появился в поле ее зрения, пересек пути и снова крикнул:

– Эстер!

Она поднялась.

– Филипп! Все хорошо?

– Нет! То есть да… Со мной все хорошо… Но не с нашим миром, Эстер, не с Польшей…

– Почему? Что случилось?

– Ты разве не слышала?

Эстер удивленно посмотрела на него, и он шлепнул себя ладонью по лбу – так комично, что она чуть не расхохоталась. Но Филипп выглядел слишком встревоженным, и она сдержалась.

– Конечно, ты не слышала – или не спрашивала бы. Прости.

Филипп стоял на две ступеньки ниже, и их глаза впервые оказались на одном уровне. Эстер всмотрелась в его лицо – Филипп был слишком встревожен, чтобы смутиться.

– Пожалуйста, не томи, Филипп. Что случилось?

Он вздохнул.

– Германия вторглась в Польшу. Вермахт перешел границу, и всем нам грозит ужасная опасность.

– Ты собираешься сражаться?

– Возможно. Если еще есть время. Но, Эстер, они продвигаются очень быстро – им нужно захватить Краков и Варшаву.

– А Лодзь?

– Неизвестно, но похоже. Лодзь – промышленный город, а немцы это любят.

– Но они не любят евреев.

– Не любят, – кивнул Филипп. – Некоторые уже бегут на восток – забирают все ценное и бегут.

– И твои тоже?

Он покачал головой.

– Отец ни за что не бросит свое ателье. Даже если бы он решился…

Филипп умолк, глядя прямо в глаза Эстер.

– Если бы решился, то что?

Он решительно поднял голову, взгляд потемнел от решимости.

– Даже если бы он решился, я бы не поехал с ним. Без тебя…

– Без меня? – ахнула Эстер.

Филипп сжал ее ладони и опустился на колени, с трудом балансируя на узких ступенях, – слишком уж длинными были его ноги.

– Эстер Абрамс, окажешь ли ты мне великую честь, став моей женой?

Эстер пораженно смотрела на него. Ей показалось, что вся Петрковская улица неожиданно замерла и все прохожие смотрят на них. Две пожилые тетушки, тащившие тележку с покупками, действительно остановились и посмотрели вверх. Она заметила их взгляды, и одна из них кивнула и подмигнула ей. Эстер вновь перевела взгляд на красивого юношу у своих ног.

– Я…

– Это война, Эстер! Как только я узнал все, как только подумал о вооруженных солдатах, о врагах, входящих в наш город, я думал только об одном – я могу потерять тебя. А потом я подумал, как смешно, что я даром тратил двадцать три с половиной часа каждый день без тебя! Я не могу потерять больше ни минуты! Эстер, ты выйдешь за меня замуж?

– Замуж?

– Да…

– Да!

Слово слетело с ее губ мгновенно, и она крепко обняла его, а он принял ее в свои объятия. Их губы соприкоснулись. У нее была единственная мысль – она тоже слишком много времени потратила даром. Мир закрутился вокруг них. В ушах у нее шумело, словно одновременно запели все ангелы Бога. Впрочем, если бы это было так, Бог выбрал бы хор получше, потому что звуки эти больше напоминали стон, а не небесный хор. Только когда Эстер наконец отстранилась, она поняла, что из ржавых громкоговорителей, установленных на улице, раздается вой воздушной тревоги.

– Быстрее, – Филипп схватил ее за руку и потащил вверх по лестнице, в собор. А над головой в чистом синем небе пролетели два жутких черных немецких самолета. Эстер уже не понимала, сегодня самый счастливый день ее жизни – или самый худший.