Кокардас и Паспуаль - Феваль Поль Анри - Страница 5

• Предыдущая
• 5/68
• Следующая

Под вечер пухленькая Сидализа совсем опухла. Ее затолкали в карету, и она захрапела, как дюжина нюрнбергских подмастерьев. Если бы в таком состоянии была она одна, ее подруги только посмеялись бы. Но им стало совсем не смешно, когда они увидели, что один из кучеров тоже мертвецки пьян – и, тем не менее, решительно уселся на козлы. Не успев тронуться с места, карета перевернулась и вывалила пять девиц, в том числе Нивель, Флери и Сидализу, в вонючую лужу. Прогулка обещала кончиться дурно. Девицы совсем немузыкально завизжали, завопили – и, наконец, выбрались из-под кареты, благоухая отнюдь не розами.

Виновник несчастья поднял лошадей и карету, получив при этом несколько оплеух – весьма ощутимых, хоть и данных нежными ручками. Затем он объявил: ехать нельзя – ось сломана. Сначала надо хоть как-то ее починить. Пока он перевязывал ось веревками – не слишком, впрочем, надежно, – начало темнеть. Над болотами поднялся густой туман.

Другой кучер успел отвести вторую половину компании в Париж и вернуться обратно. Но Нивель, разозлившись, что платье испорчено, а те, кто остался целым и невредимым, над ней потешаются, наотрез отказалась садиться в эту карету. Все остальные пострадавшие ее поддержали.

Между тем элементарнейшая осторожность требовала торопиться. Вскоре и сами балерины начали умолять об этом кучера: в сумерках заскользили весьма подозрительные тени. Но кучер не спешил. Он все еще не протрезвел, да и щека у него горела, а он был из тех людей, что любят колотить женщин и не любят, когда женщины колотят их. Наконец он сказал:

– Что ж, попробуем, пожалуй, поехать.

– И поскорей! – прикрикнула Нивель.

– Ну уж нет, хворостиночка моя, – галантно отвечал возница. – Шагом поедем, а то до Парижа не доберемся.

Поломанная карета кое-как потащилась к городу; следом за ней ехала исправная. Луны за туманом не было видно, а фонари отсутствовали.

Меж тем в темноте шныряло все больше черных фигур. Некоторые подходили к самой карете и заглядывали в окошко; вид у незнакомцев был самый недружелюбный.

Кое-кто из балерин отличался храбростью, но таких нашлось немного. Все остальные дрожали, стонали и клялись никогда (если, конечно, удастся выпутаться из этой переделки живыми) не возвращаться более в Лагранж-Бательер. Оружия у них не было – да они и обращаться с ним не умели. Один кучер защитить их не сможет, другой же казался трусоватым: скорее всего, он первым делом позаботится о собственном спасении, погонит лошадей наугад – и опрокинет карету, чего доброго, в какую-нибудь яму, а то и в большую канаву. Как тут не испугаться!

И страхи девушек были не напрасны. От долгого двукратного свиста кровь у них в жилах заледенела. В тот же миг откуда-то явилась дюжина молодцов: одни повисли на постромках, другие вскочили на подножки карет.

– Для начала, девочки, отдавайте кошельки, а там видно будет, – сказал один из бандитов.

– Чистокровные сучки! – засмеялся другой так, что у балерин мурашки по спине побежали. – Вон, глядь, какая кожица нежная.

– Ничего, – отозвался третий, – поспят сегодня и без перин.

– Сидализа приоткрыла глаза и пробормотала:

– Ну, что тут за шум? Поспать спокойно не дадут!

– На свой манер эта толстушка тоже была бесстрашна.

У всех девиц от страха перехватило горло – одна только Нивель нашла в себе силы позвать:

– На помощь! Женщин грабят!

Широкая ладонь зажала прима-балерине рот; ее бросили на сиденье и в один миг связали собственными юбками. Бандиты принялись неторопливо шарить по карманам и за корсажами своих жертв; прикосновения их рук очень мало походили на те, к которым привыкли наши девицы… Но недолгой была радость победителей.

Луна пробилась, наконец, сквозь туман и осветила поле – хотя и очень тусклым светом. Внезапно дамы в карете услышали предсмертный вопль, потом еще один; и в тот же миг кто-то громогласно прокричал:

– Дьявол меня раздери! Здесь бал-маскарад, я так понимаю? Спокойно, красавицы, мы уже тут!

Два разбойника слетели с подножки и валялись на земле с ранами в боку. Еще несколько человек поспешили убежать. Остальным было жалко упустить добычу – они вступили в бой.

Итак, против Кокардаса с Паспуалем, которым по дороге в «Клоповник» весьма кстати представился случай поразмяться, оставалось с полдюжины противников.

– Так, голубчики! – кричал Кокардас. – Крови захотелось? Ну, так получайте, дьявол меня раздери!

– Да уж, пропади я пропадом! – вторил ему нормандец.

– Это Кокардас и Паспуаль! – воскликнула Нивель (Флери успела развязать ее). – Мы их видели у Гонзага в тот вечер, помните?

– Они самые к вашим услугам! Сейчас посмотрите, как мы с лысеньким умеем защищать дам!

Танцовщицы, несколько придя в себя, высунулись из карет, наблюдая за боем и подбадривая своих защитников. Может быть, и молитва пришла кое-кому на уста…

– Что, ребята? – говорил Кокардас, работавший, как всегда, и руками, и языком сразу. – Немало у вас дырок на камзолах, ничего не скажешь! Так мы вам пришьем заплатки железными нитками!

– Вы довольны? – вежливо спросил Паспуаль. Прислонившись спиной к карете, чтобы не подпустить противника сзади, гасконец ревел, заглушая звон клинков:

– Так! Теперь ты, здоровый черт! Ты какую выбрал? Говори скорей, а то она не успеет послать тебе воздушный поцелуй!

«Здоровый черт» покатился по земле; изо рта у него потоком хлынула кровь.

– Нападать на женщин, на благоуханные цветы человеческого рода! – стонал между тем Паспуаль. – Господи, какая низость! Нет, мы этого не допустим!

Его шпага проткнула грудь еще одного разбойника. Тот упал. Трое оставшихся сплотились тесней, но один из них тут же поднес руку ко лбу и рухнул как подкошенный.

– Вот как мы учим невеж обходиться с дамами! – прорычал Кокардас.

Нашим бретерам повезло: среди нападавших не было лучших фехтовальщиков «Лопни-Брюха» – Бланкроше и Добри.

Скоро в живых оставался только один бандит – и он пустился наутек.

Балерины выпрыгнули из карет, бросились на шею своим спасителям, благодарили их, звонко целовали…

Чувствительному Амаблю впервые в жизни привалило столько счастья сразу; он наслаждался благодарностями, а в десятеро больше – поцелуями. Кокардасу же безумно хотелось промочить горло, но и он нашел, что прикосновения бархатных щечек недурно остужают хотя бы кожу.

– Что ж, горлинки, – сказал он, – дорога свободна. Езжайте! Разрешите откланяться и – доброй всем ночи.

– Вот еще! – воскликнула Нивель. – Мы вас так просто не отпустим. Во-первых, на нас снова могут напасть. Во-вторых, мы с вами еще не рассчитались.

– Приятели почесали в затылке.

– Вот черт! – промолвил Кокардас. – Как же быть-то?

– Как же быть-то? – повторил за ним Паспуаль. Добриньи, Флери, Дебуа и все остальные присоединились к Нивель. Даже Сидализа немного еще заплетающимся языком, но с величайшей нежностью в голосе позвала:

– Идите к нам, господа! Если места не хватит, мы к вам на коленки сядем.

Мог ли тут устоять нормандец? Он поглядел на Сидализу, на остальных девиц, еще несколько бледных от пережитого потрясения, и… забыл трактирщицу Подстилку. Он обо всем в тот миг забыл.

Паспуаль нашел, что шелковые юбки куда приятнее бумазейных. А какое наслаждение – раз в жизни поохотиться на заповедных землях настоящих господ! Итак, он без малейшего сопротивления дал затолкать себя в карету, где его с распростертыми объятиями приняла Сидализа.

Кокардас, усевшись в другую карету, невольно расхохотался: что бы ни говорил Шаверни, а кое-кто в тот вечер попал-таки в Оперу!

История совершенно точно сообщает, что обе кареты благополучно доехали до ворот Парижа. Но ни в одних мемуарах той эпохи (а сами Кокардас с Паспуалем написать мемуары не удосужились) не говорится, как же закончилась эта загородная прогулка. Остается предположить, что барышни из Оперы достойно вознаградили двоих бретеров. Те, во всяком случае, остались довольны.

• Предыдущая
• 5/68
• Следующая