Графиня Козель - Крашевский Юзеф Игнаций - Страница 74
- Предыдущая
- 74/82
- Следующая
Поручик Гельм пленился не только красотой графини, но и ее умом, красноречием, возвышенностью мыслей. Ибо в то время Козель, углубившись в Библию, зачитываясь пророками, увлекшись этой священной книгой, сама словно уподобилась вдохновенной провидице-прорицательнице. Речь, одежда, жесты, взгляд – все изобличало недюжинный ум, сочетавшийся с такой уверенностью, с такой непоколебимой силой и величием, что она могла увлечь и повести за собой не только слабого человека, но целые толпы.
Те, кто еще в Пильниц, в этом идиллическом изгнании, слышали, как Анна рассказывала о своих несчастьях, поражались изысканностью ее речи, тонкостью ума и трагичностью ее облика. Несчастья во сто крат усилили впечатление, производимое ею на людей. Заклика едва узнал графиню, так сильно она переменилась. Хороша она была по-прежнему, но выражение лица стало строже, страдание оттиснуло на нем свою печать, не смея лишить его прелести. Движения стали медлительными, слова поражали проникновенностью, словно изливались из какого-то таинственного источника. Должно быть, так выглядели жрицы или пифии.
Когда Раймунд вошел, Анна с карандашом в руках читала Библию. Вскинув на него глаза, она протянула ему руку для поцелуя. У старого слуги глаза наполнились слезами.
– Вот видишь, – промолвила она, я до сих пор жива, бог не напрасно продлил мои дни. Я переживу своих преследователей и прощу их. Бог продлил мне жизнь, чтоб открыть великую истину, сокрытую от других. Я должна быть свободна, – мне предстоят великие дела.
– Графиня, – робко прервал ее Раймунд, – а вы не боитесь, как бы опять…
– Я никогда не боялась и сейчас не боюсь, – хладнокровно возразила Анна. – Этот человек всецело в моей власти, он сделает все, что я захочу. Меня озарило свыше, и я знаю, он не предаст меня. На этот раз судьба будет ко мне благосклонна.
Раймунд не смел возражать. Они уговорились о встрече на границе. Он не стал интересоваться подробностями, но на душе у него было неспокойно: он дрожал за свою госпожу.
На прощанье Анна Козель величественно кивнула; она была совершенно спокойна. Гельм, которого он мельком видел, произвел на него впечатление восторженного и мечтательного молодого человека; таким был бедный Генрих, павший жертвой своих юношеских грез. Повинуясь воле графини, Заклика взял отпуск – военную службу он не хотел бросать, считая, что так безопасней для дела, – и заблаговременно с лошадьми и нанятым вендом стал ждать в условленном месте на границе.
Козель должна была прибыть той же ночью. В страшном волнении прождал Заклика всю ночь напролет, занялся рассвет, – его ожидания были напрасны. Так прошел следующий день, ночь и еще одна ночь. Ни графини, ни весточки. На четвертый день купцы, ехавшие из Столпена, рассказали в корчме, что из крепости бежала графиня с офицером, но беглецов схватили.
Увы! Это оказалось правдой. Заклика тотчас помчался в Столпен. Идти в замок, чтобы узнать подробности, не было нужды – в городке только об этом и говорили. Как выяснилось, Гельм почти год копал узкий ход, выводивший за крепостную стену, где не было стражи. Спуск был крутой, но Гельм научился сходить вниз. Отверстие он искусно замаскировал снаружи камнями. В день побега Гельм подпоил стражу, коменданта в крепости не было, казалось, все складывалось благоприятно. Наступила темная дождливая ночь, и графиня, переодетая в мужское платье, никем не замеченная, выбралась из башни. Гельм ждал ее на третьем дворе, откуда вырытый лаз должен был вывести их на свободу. Все шло удачно; камни бесшумно отвалили, и графиня первая оказалась по ту сторону стены. Гельм следовал за ней. Было так темно, что они несколько раз спотыкались и падали, но, тем не менее, благополучно спустились с базальтовой скалы, на которой возвышался замок. Неподалеку на дороге их должны были ждать оседланные лошади. Но дойти до лошадей они не успели, в замке забили тревогу.
Оказывается, служанка, обеспокоенная здоровьем графини, которая весь день была в лихорадочном возбуждении, вошла в комнату и, увидев открытое окно и пустую постель, решила, что узница в приступе безумия бросилась вниз со скалы. На крик служанки прибежали комендант, солдаты, жители городка. Начались поиски, заметили отверстие в стене и послали погоню. А человек, ждавший беглецов с лошадьми, услышав шум, немедля вернулся в город.
Анна Козель и Гельм растерялись, не зная, что предпринять, потом, по совету графини, они побежали полем к небольшому лесочку, надеясь там спрятаться. Но комендант знал, что ему не сносить головы, если узница убежит, он согнал все окрестное население, зажгли факелы, всадники обыскали все межи и дорожки, и едва забрезжил рассвет, как беглецов обнаружили. Графиня и Гельм были вооружены, они ранили солдата, но на выстрел сбежался народ, и сопротивлявшихся беглецов схватили.
Офицера, как и в тот раз, предали военному суду.
Влиятельные родственники Гельма обратились к королю и к блиставшей при дворе новой звезде – графине Ожельской с просьбой о помиловании, но это не помогло. Гельма, приговоренного к расстрелу, привезли в Дрезден, где подобные экзекуции совершались на Новой площади против главной гауптвахты.
Новая площадь славилась кровавыми зрелищами; среди зрителей, теснившихся там, обычно было немало прелестных дам, они с интересом наблюдали, как вешают, колесуют, рубят головы. На этот раз зрелище было не из самых любопытных – всего-навсего расстрел, но на площади собралась огромная толпа, особенно много было женщин, которым хотелось посмотреть на романтичного юношу, безумно влюбленного в графиню Козель, целовавшего, как рассказывали, в темнице ее бант и не пожалевшего жизни ради своего божества.
В полдень послышалась дробь барабана, и, окруженный солдатами, на площадь вышел Гельм. Глаза всех присутствующих устремились на красивого златокудрого юношу, шедшего на смерть с удивительным спокойствием. Из окон дворца выглядывали женские головки в изысканных прическах. Несколько экипажей с кучерами в богатых ливреях разместились так, чтобы лучше видеть последний акт человеческой драмы.
Гельма, который просил не завязывать ему глаза, поставили у стены; солдаты уже зарядили ружья, с уст офицера вот-вот должна была слететь команда, жертва приготовилась к смерти, как вдруг из дворца прискакал верхом адъютант короля с вестью о помиловании.
Полное незнание человеческих душ обнаружил бы тот, кто предположил, что помилование вызвало всеобщее ликование; напротив, люди были разочарованы; они пришли поглазеть на кровавое зрелище, а вместо этого им приходилось не солоно хлебавши расходиться по домам. Гельма повели обратно в казармы. Экипажи разъехались, толпа разбрелась по улицам.
В Столпене особых перемен не произошло, лишь удвоили стражу да приняли некоторые меры предосторожности: прислали нового коменданта, укрепили ворота, починили обветшавшие стены; положение графини осталось прежним, на этот раз ее не лишили той крупицы свободы, какой она пользовалась.
Анна терзалась, что по ее вине погиб второй человек и теперь его тень будет преследовать ее всю жизнь.
Не скоро до Столпена дошла весть о том, что король соизволил помиловать Гельма. О дальнейшей его участи ничего не было известно.
Заклика вернулся к себе в полк и прожил там некоторое время, ничего не предпринимая, чтобы не вызвать подозрений. Раймунд понимал: теперь его черед, и мужественно готовился выполнить свой долг. Заклику не пугало то, что Веелен поплатился жизнью, а Гельм – блестящей будущностью за благородный порыв спасти невинно осужденную женщину, но, будучи благоразумней своих предшественников и к тому же наученный их горьким опытом, он не хотел повторять их ошибок.
Заклика, живя в Столпене, не терял даром времени: он основательно изучил замок, старинные пристройки, никому не известные ходы и подземелья, так что мог действовать наверняка. Но пока ему было неясно, что лучше для организации побега – продолжать службу или уйти в отставку, поселиться в городке у замка и исподволь подготовлять освобождение графини.
- Предыдущая
- 74/82
- Следующая
