Ласка сумрака - Гамильтон Лорел Кей - Страница 39

• Предыдущая
• 39/79
• Следующая

Тело женщины уже лежало на каталке. Светлые волосы упали ей на лицо, потемнев там, где их касались океанские волны. Очень короткое вечернее платье, в которое она была одета, посинело от воды, но по краям подсохло и снова стало светло-голубым. Широкая лента, похоже, белая, проходила прямо под грудью, стягивая платье так, чтобы показать вырез. Длинные ноги – босые и загорелые. Ногти на ногах накрашены необычным синим лаком, как и ногти на руках. Губы тоже были странного синеватого цвета, но лишь из-за оттенка губной помады, это не было свидетельством смерти.

– Этот цвет помады называется «Удушение».

Я повернулась на голос и увидела высокую женщину. У меня за спиной стояла детектив Люсинда Тейт, засунув руки в карманы брюк. Она попыталась улыбнуться, как обычно, но не сумела. Глаза так и остались тревожными, и улыбка исчезла еще до того, как толком появилась. Обычно у нее глаза были циничными под маской иронии, но сегодня цинизм выплеснулся на поверхность и скрыл иронию.

– Прости, Люси, что ты сказала о помаде?

– Она называется «Удушение». Предполагается, что она имитирует цвет губ покойника, умершего от удушья, – пояснила она. – Ирония очень к месту.

Я снова посмотрела на тело. Глаза, нос, края губ были обведены синеватой бледностью. Мне почему-то хотелось стереть помаду и убедиться, что губы покойницы действительно того же цвета. Я этого не сделала, но руки чесались.

– Итак, она задохнулась, – сказала я.

– Ага, – кивнула Люси.

Я нахмурилась:

– Не утонула?

– Не думаю. И никто из остальных тоже.

Я уставилась на нее.

– Из остальных?

– Джереми пришлось увезти Терезу в больницу.

– Что случилось? – спросила я.

– Тереза коснулась помады, которой одна из женщин собиралась краситься как раз перед смертью. У нее началась гипервентиляция, а потом произошла остановка дыхания. Если б не ребята со «скорой», могло бы плохо кончиться. Я не сообразила, что не стоит тащить на такое одну из лучших ясновидящих в стране.

Она взглянула на Холода, стоявшего чуть в стороне в типичной позе телохранителя – одна рука на запястье другой. Впечатление слегка ослабляли серебристые волосы, развевавшиеся под ветром, который словно стремился высвободить их из хвоста. Бледно-розовая рубашка совпадала по цвету с носовым платочком, торчавшим из кармана белого пиджака, отлично подходившего к таким же белым слаксам. Тонкий серебряный пояс вторил цвету волос. Сияющие мокасины – кремово-бежевые. Он был похож скорее на картинку из модного журнала, чем на телохранителя, хотя ветер временами позволял углядеть под всем этим розово-белым глянцем черную наплечную кобуру.

– Джереми сказал, что ты сегодня припозднишься, – заметила детектив Люси. – Много спишь последнее время, Мерри?

– Не сказала бы. – Я не потрудилась объяснять, что прошлой ночью вовсе не Холод не дал мне спать. Сейчас мы просто дружески болтали, вели пустой, бессмысленный разговор, лишь бы заполнить продуваемую ветром тишину, пока мы стоим над телом мертвой женщины.

Я посмотрела в лицо женщины, красивое даже после смерти. Она была довольно худощавая, но не слишком, – как будто сидела на диете, худея под новые брюки. Если бы она знала, что умрет этой ночью, бросила бы она свою диету днем раньше?

– Сколько ей лет?

– По документам – двадцать три.

– Она выглядит старше, – сказала я.

– Диета и слишком много солнца. – Всякий налет юмора исчез. Люси угрюмо взглянула на утес, возвышавшийся над нами. – Ты готова увидеть остальное?

– Конечно, только я не понимаю, почему ты решила вызвать сюда Джереми и всех нас. Это грустно, но ее просто убили, задушили там или что. Удушение – это ужасно, конечно, но при чем здесь мы?

– Твоих телохранителей я не звала.

На ее лице впервые отразилась настоящая неприязнь. Она показала пальцем на Риса. Может, Холоду здесь и было неуютно, но Рис явно наслаждался. Он осматривал все вокруг жадным взором, ухмыляясь, мурлыкая себе под нос мотивчик из «Гавайи, пять-ноль».[11] По крайней мере именно его он мурлыкал, когда удалялся от нас по пляжу посмотреть на копов, возившихся на полосе прибоя. Рис уже перешел к мелодии из «Детектива Магнума»,[12] когда Холод его окликнул. Рис предпочитал «фильм нуар» и в душе всегда был поклонником Богарта, но Богги уже не снимался в кино. Недавно Рис открыл для себя цветные римейки и наслаждался.

Он повернулся к нам и с улыбкой помахал рукой. Белый плащ крыльями бился вокруг него, когда он брел обратно по берегу. Кремовую широкополую шляпу ему пришлось придерживать рукой, чтобы ее не снесло в море.

– Рис на месте преступления – кошмар какой-то, – проворчала Люси. – Он каждый раз так счастлив, словно радуется чужой смерти.

Я не знала, как объяснить ей, что Риса когда-то почитали как божество смерти, так что смерть его не слишком удручала. Такими вещами вряд ли стоило делиться с полицией. Я сказала:

– Ты же знаешь, он без ума от старых фильмов.

– Это не кино, – отрезала она.

– Что тебя так выбило из равновесия, Люси? Я видала убийства и пострашнее, чем это. Почему ты так… встревожена?

– Погоди. Посмотришь – не станешь спрашивать.

– Может, ты мне просто скажешь, Люси?

Рис подошел к нам, сияя, как мальчишка июльским утром.

– Здрасте, детектив Тейт. В глазах девушки нет лопнувших сосудов и гематом нет, насколько я видел. Кто-нибудь знает, как она задохнулась?

– Вы осмотрели тело? – Голос Люси был холоден.

Он кивнул, все еще улыбаясь.

– Я думал, нас для того и позвали.

Она указала на Риса пальцем.

– Вас не приглашали на это шоу. Мерри приглашали, и Джереми, и Терезу, но вас… – она ткнула пальцем ему в грудь, – нет.

Улыбка померкла и оставила в его трехцветно-синем глазу только холод.

– Мерри должны везде сопровождать два телохранителя. Вам это известно.

– Да, мне это известно. – Она снова надавила пальцем, достаточно настойчиво, чтобы он слегка подался назад. – Но мне не нравится, что вы здесь болтаетесь.

– Я знаю, как себя вести, детектив. Я не трогал никаких следов. Я не путался под ногами ни у кого, начиная от ребят со «скорой» и заканчивая оператором видеосъемки.

Ветер усилился, стал задувать темные волосы Люси на лицо, так что ей пришлось вытащить руку из кармана, чтобы их пригладить.

– Ну так не путайтесь под ногами у меня, Рис.

– Что я такого сделал?

– Вам это нравится. – Она почти выплюнула последнее слово ему в лицо. – А это, черт побери, не то, что должно нравиться.

И она удалилась в сторону лестницы, ведущей к шоссе, к парковке и клубу, стоящему на небольшом мысу.

– Кто это погладил ее против шерсти? – спросил Рис.

– Ее здорово потрясло то, что там, наверху, что бы это ни было, и ей нужно было на ком-то сорваться. Подвернулся ты.

– А почему я-то?

Холод вступил в беседу.

– Потому что она – человек, а люди скорбят о мертвых. Они не получают удовольствия, тыкаясь в них носом, как ты.

– Это неправда, – возразил Рис. – Все эти детективы ловят кайф от своей работы, а патологоанатом – так точно.

– Но они не бродят по месту преступления, напевая песенки, – пояснила я.

– Иногда бывает, – резонно заметил Рис.

Я нахмурилась, пытаясь сообразить, как бы это объяснить ему попонятней.

– Люди напевают, или насвистывают, или рискованно шутят у трупов, чтобы преодолеть страх. Ты напеваешь потому, что доволен. Все это тебя не волнует.

Он взглянул на тело женщины.

– Ее тоже ничего не волнует. Она мертва. Мы могли бы поставить над ней оперу Вагнера, и ей не было бы дела.

Я коснулась его руки.

– Рис, ты не о чувствах мертвых должен заботиться, а о чувствах живых.

Он нахмурился, не понимая.

Холод подытожил:

– Не будь таким радостным на людях, когда ты смотришь на их мертвецов.

• Предыдущая
• 39/79
• Следующая