Лазоревый грех - Гамильтон Лорел Кей - Страница 49

• Предыдущая
• 49/111
• Следующая

С этим я спорить не могла. Моя гордость не стоит разбитого джипа с тремя пассажирами. Если бы на кону стояла только моя шкура, я бы еще рискнула. Но о безопасности других людей я тревожусь больше, чем о своей.

Тот факт, что все трое — ликантропы и наверняка переживут катастрофу лучше меня, дела не менял. Если выбросить мохнатого через ветровое стекло, разве у него не пойдет кровь?

Мы были на хайвее-21 и сворачивали на 270-й, когда я учуяла запах роз.

— Чувствуете запах? — спросила я.

Джейсон обернулся ко мне с еще мокрыми после душа волосами, и белая футболка местами промокла от воды, будто он вытирался в спешке и небрежно.

— Что ты говоришь?

— Розы, я чую розы.

Он обернулся назад, на Натэниела и Калеба. Натэниела я позвала сама. Калеб чуть не плакал, когда я не захотела брать его с собой. Не знаю, что Мерль ему сказал, но впечатление произвел.

Я корнем языка ощущала эти сладкие, удушливые духи. Вот черт!

Голос Белль Морт шепнул у меня в голове:

— Ты серьезно думала, что можешь от меня уйти?

— Я и ушла.

— Что? — спросил Джейсон.

Я нетерпеливо тряхнула головой, сосредоточась на голосе у меня в голове и густеющем запахе роз.

— Ты не ушла, ты кормила меня и будешь кормить снова, и снова, и снова, пока я не насыщусь.

— Жан-Клод говорил, что ты не насыщаешься никогда.

Она засмеялась у меня в голове, и это было будто мне мехом погладили изнутри черепа, будто она своим голосом могла коснуться такого, чего не коснется руками никто. Этот мурлыкающий контральтовый смех прокатился по моему телу, вызвав озноб.

Передо мной мелькнул образ, воспоминание. Огромная кровать, путаница рук, ног, тел — все мужские. Вот один мужчина приподнялся на руках, и под ним мелькнула Белль. Он опустился, и она скрылась из виду. Будто смотришь на клубок змей — столько шевеления, прерывистого в свете канделябров, будто каждая конечность живет сама по себе. Рука Белль поднялась из массы тел, потом она всплыла сама на поверхность, отдирая мужчин от своей обнаженной плоти, и встала среди них, а они тянули к ней руки, молились ей. Она выпустила на них ardeur и питалась, питалась, питалась, пока не восстала из массы тел, сверкая силой, и глаза ее так светились темным огнем, что отбрасывали тени, когда она наполовину шагнула, наполовину поплыла с кровати. Чье-то мужское тело упало на пол и лежало там забытое. Он лежал неподвижно, а она шла, крадучись, голая, сверкая зрелыми выпуклостями, пылая силой. Она перешагнула через мужчину, который отдал все ради ее насыщения, а остальные тянули к ней руки, моля не прекращать. Они стали подниматься на колени или падали с кровати в попытках за ней последовать. И по крайней мере два тела лежали на кровати, затихнув навеки. Три мертвых, залюбленных до смерти, и все еще остальные просили, просили, пытались вставать и идти за ней.

Я знала, что это Жан-Клод сидел, привязанный к креслу, вынужденный наблюдать. Я знала, что это он, а не я, смотрит на нее испуганными и голодными глазами. Но когда она прошла мимо него, не повернув головы, я захлебнулась его отчаянием. Это входило в наказание за то, что он ее покинул.

— Анита, Анита! — звал далекий голос.

Кто-то тронул меня за плечо, я ахнула и очнулась, моргая, и дыхание жгло мне пересохшее горло. Я все еще сидела в джипе, пристегнутая ремнем. Мы ехали по шоссе-270, уже у поворота на дорогу-44. Я не была привязана к креслу, я не была в логове Белль, я была в безопасности. Но сладкий запах роз не оставлял меня.

Джейсон звал меня по имени, но рука на моем плече принадлежала Натэниелу.

— Что с тобой? — спросил Джейсон.

Я замотала головой.

— Белль лезет мне в голову.

Натэниел стиснул мое плечо. Я открыла рот, хотела сказать «может быть, не стоит меня сейчас трогать», и тут на меня с ревом накатил ardeur. Жар выступил на коже испариной, заставил бешено биться пульс, как спелый плод, закупорил мне горло, и остановил дыхание, и я целый миг тонула в пульсе собственного тела. Кровь шумела, как полая вода. Я ощущала каждый удар пульса, каждую каплю своей крови всем телом, до самых кончиков пальцев. Никогда не понимала, как много крови течет по моим жилам. Рукой я схватилась за руку Натэниела, еще лежащую у меня на плече. Кожа у него была теплой, почти горячей. Я повернулась к нему, глянула в эти сиреневые глаза, и одна только пристальность моего взгляда притянула его ближе — настолько, что его щека оказалась на подголовнике моего сиденья. У меня еще хватило способности мыслить, чтобы смутно сообразить, что он, наверное, расстегнул ремень безопасности, но слишком мало осталось от меня, чтобы об этом беспокоиться. Я только могла думать о том, что так он пододвинулся ко мне ближе, а этого я и хотела.

— Анита! — произнес голос Джейсона. — Анита, что это такое? У меня по коже что-то пляшет, и это похоже на ardeur, но не он.

Я не могла оторвать глаз от Натэниела. Голос Джейсона был как жужжащее насекомое — слышишь, но не слушаешь.

Я сняла руку Натэниела со своего плеча и притянула к губам. Она чашечкой взяла меня за лицо снизу, я ощутила тепло собственного дыхания, и с его жаром донесся запах Натэниела. Руки его пахли не только теплом и кровью, но и всем, до чего он сегодня дотрагивался. Едва уловимые следы, которые мыло не может полностью убрать. Руки его пахли жизнью, и я хотела ее.

— Анита, ответь! — позвал Джейсон.

— Что это такое? — спросил Калеб. — Отчего так трудно стало дышать в этой машине?

— Сила, — ответил Джейсон. — Я только не знаю пока, что за сила.

Я провела руку Натэниела мимо своего лица, и мои губы легли на его запястье, и там, под кожей, была иная теплота.

Я лизнула его языком, и он задрожал.

— Анита! — звал Джейсон.

Я его слышала, но это было абсолютно не важно. Единственное, что важно было, — это теплота кожи и едва уловимый пульс под ней. Я открыла рот пошире, оттянула губы назад, чтобы попробовать этот пульс на вкус.

Джип резко вильнул, отбросив Натэниела в сторону, оторвав от меня. Он приземлился на колени Калеба.

Тут я посмотрела на Джейсона — посмотрела по-настоящему. Умом я понимала, что это Джейсон, но видела сейчас только пульс у него на шее сбоку. Он бился под кожей пойманной птицей. Я знала, что могу освободить его, выпустить красным и теплым себе в рот.

И я отстегнула ремень безопасности. От этого я на секунду застыла, потому что насчет ремней я была фанатиком. Моя мать осталась бы жива, если бы пристегнулась. Я никогда не ездила в машине, не пристегнувшись. Никогда. И так глубоко коренился во мне этот страх, что он отбросил Белль, отбросил жажду крови, которую она возбудила во мне.

Я обрела голос — хриплый и сдавленный, но свой.

— Сначала я думала, что это был ardeur, но оказалось, что нет.

— Жажда крови, — сказал Джейсон.

Я кивнула, все еще держа руки на расстегнутом ремне.

— Жажда крови ощущается как голос Белль замурлыкал, но это не он. Иногда ты даже не знаешь, какая это жажда, пока не увидишь, тянется он к твоей шее или к паху.

Я заморгала.

— Как ты сказал?

Ответа, если он и был, я не услышала — Белль снова налетела на меня, и вдруг меня больше стал интересовать этот пульс у него на шее, чем то, что у него шевелятся губы. Ничего я не слышала, кроме рева моей собственной крови, моего сердца, моего пульсирующего тела.

Я скользнула к нему по сиденью и не помню, как двинулась, не помню, как хотела двинуться. Он снова крутанул баранку, отправив меня назад до самой дверцы. Когда я стукнулась спиной о дверь, тогда я смогла расслышать рассерженный рев клаксонов, когда джип резко вильнул в сторону через все полосы. Потом он выровнялся, снова пошел ровно. Джейсон глянул на меня дикими глазами:

— Я не могу вести машину, пока ты на мне кормишься. Я ответила хриплым голосом:

— А мне, кажется, плевать. — Я села, упираясь руками в сиденье, чтобы меня снова не повело к двери.

— Натэниел, Калеб, держите ее, пока я не найду, где остановиться.

• Предыдущая
• 49/111
• Следующая