Нарцисс в цепях - Гамильтон Лорел Кей - Страница 101

• Предыдущая
• 101/143
• Следующая

— Никакое наслаждение не стоило ее цены.

Две вещи случились одновременно: он поцеловал меня, а его палец скользнул внутрь. Я вскрикнула, выгибая спину, впиваясь ногтями ему в плечо, когда его палец нашел это местечко и гладил, гладил, пока снова не довел меня до оргазма. Мир поплыл, размягчился, будто я смотрела сквозь марлю.

Кровать задвигалась, но я не могла видеть, не знала даже, интересно ли мне, что происходит. Чьи-то руки нащупали мои трусы. Я проморгалась и увидела, что Ричард стоит надо мной на коленях. Он снял с меня трусы, раздвинул ноги и встал между ними. Потом наклонился, поднимая атласную рубашку, обнажая груди. Он провел по ним ладонями, я изогнулась от страсти, а он руками провел по контурам моего тела вниз, сжал мне бедра и резко потянул на себя.

Когда он стал тереться об меня снаружи, я ощутила резину презерватива. Посмотрев ему в лицо, я спросила:

— Как ты узнал?

Он опустился ниже, лег между моих ног, все еще прижимаясь ко мне снаружи. Почти весь свой вес он держал на собственных руках, как в положении для отжимания.

— Неужели ты думаешь, что Жан-Клод, когда сообщил про твой ardeur,забыл бы сказать, что ты не на таблетках?

— Это хорошо, — сказала я.

— Да нет, — ответил он, — вот этохорошо.

Я ощутила движение его бедер, когда он вдвинулся в меня одним мощным движением, от которого я застонала — даже вскрикнула.

Он опустил голову, глядя мне в лицо. Я лежала под ним, тяжело дыша, но, очевидно, то, что он увидел, его не обескуражило, потому что он выгнул спину и медленно, медленно извлек себя из меня, дюйм за дюймом, пока я не стала тихо постанывать. Он вышел так, что едва лишь меня касался изнутри. Поглядев вниз, я увидела, что он напряжен и готов. Он всегда обращался со мной осторожно, поскольку был немалого размера, и этот первый удар был сильнее, чем он когда-либо раньше себе позволял. Он, как Мика, заполнял меня до отказа, до той точки, где боль и наслаждение смешивались. Я увидела снова, как выгнулась у него спина, и он всадил опять. Я смотрела, смотрела, как входит в меня каждый дюйм, пока не задергалась сама, не стала извиваться под ним, цепляясь за простыни, за одеяла.

Он снова вышел, и я остановила его, упираясь рукой в живот.

— Подожди, подожди! — Мне было трудно дышать.

— Тебе не больно. Я это вижу по лицу, по глазам, по телу.

Я кое-как перевела дыхание:

— Нет, мне не больно. Мне чудесно, но ты всегда был так осторожен, даже когда я тебя просила не быть. Что переменилось?

Он глядел на меня сверху, волосы упали вокруг лица шелковой рамой.

— Я всегда боялся тебе сделать больно. Но сейчас я ощутил твоего зверя.

— Я еще не перекидывалась, Ричард, мы пока не знаем точно.

— Анита, — тихо сказал он, и я знала, что он меня упрекает. Может быть, это было действительно как с дамой, которая слишком бурно протестует, но...

— Ричард, я все еще человек. У меня еще не было перемены.

Он наклонился надо мной, щекоча волосами лицо, и поцеловал меня в щеку.

— Даже еще до первого полнолуния мы можем вынести намного больше. Перемена уже началась, Анита.

Я уперлась ему руками в грудь, отодвинула, чтобы взглянуть в лицо:

— Ты всегда сдерживался до сих пор?

— Да, — ответил он.

Я вгляделась пристальнее, увидела в этих глазах глубокую горечь и поняла, почему он так разозлился на Грегори. Он говорил, что почти жалеет, что не сделал меня настоящей лупой, а теперь видит, как я стала Нимир-Ра. Но не только в этом дело. Я глядела в эти карие глаза в раннем свете утра и знала, что он хотел одного: чтобы я была такой, каким был он, пусть он даже ненавидел это в себе, но где-то в глубине души его жило искушение сделать меня лупой по-настоящему. Иногда, в сеансе любви, когда он должен был быть так осторожен, он думал об этом не раз. Это было в его глазах, в лице. Он было отвернулся, будто мог почувствовать, что я увидела, но заставил себя глядеть на меня, в глаза. Почти с вызовом.

— И насколько ты был осторожен со мной, Ричард?

Он не отвернулся, но прикрылся упавшими волосами. Я протянула руку, отвела их в сторону и заставила Ричарда глядеть на меня.

— Ричард, насколько ты был со мной осторожен?

Что-то очень похожее на душевную боль отразилось в его глазах.

— Очень осторожен, — шепнул он.

Я взяла его лицо в ладони:

— Теперь тебе не надо больше сдерживаться.

Легкое удивление выразилось у него на лице, и он наклонил голову, и мы поцеловались, как раньше, бурно, по очереди вонзаясь друг в друга. И медленно отодвинулись, и я почувствовала, как его кончик касается моего отверстия. Я посмотрела вниз, чтобы видеть, как его тело застыло надо мной, и он вдвинулся в меня — резче на этот раз, быстрее. Я беззвучно вскрикнула.

— Анита...

Я открыла глаза, не заметив, что закрыла их раньше. И вгляделась в него.

— Не сдерживайся больше, Ричард, прошу тебя, не сдерживайся.

Он улыбнулся, мельком поцеловал меня, и выгнулся надо мной, и на этот раз останавливаться не стал. Он вбил в меня каждый свой дюйм так резко и быстро, как только мог. Звук плоти, входящей в плоть, стал постоянным, как удары мокрого молота. Я поняла, что не только из-за своего размера он раньше осторожничал, но и из-за своей силы. Он мог бы выжать на руках кровать, на которой мы лежали, и эта сила была у него не только в руках или в спине, но и в ногах, в бедрах, в теле, которое он вдавливал в меня снова и снова. Впервые в жизни я получала представление о его полной силе.

Я ощущала раньше силу в его ладонях, в руках, когда он меня держал, но ничего похожего. Он соединил наши тела в одно тело, в один бьющийся, потеющий, промокающий кусок плоти. Я отдаленно понимала, что это больно, что будут синяки, но мне было наплевать.

Я выкрикивала его имя, и тело мое напрягалось вокруг него, стискивая, меня сотрясали спазмы, тело колотилось о кровать, не только от толчков Ричарда, но от силы самого оргазма, вопли рвались из глотки. Это было хорошо, лучше всего, что бывало, но это была почти грубость, почти боль, почти страх. В какой-то момент я смутно поняла, что он тоже кончил. Он выкрикивал мое имя, но держался, пока я извивалась и билась под ним. И только когда я затихла, он позволил себе рухнуть на меня, чуть в сторону, чтобы не придавить грудью мое лицо.

Мы лежали потной бездыханной грудой, ожидая, чтобы сердца чуть замедлили свой бег и можно было заговорить. Он первым обрел голос.

— Спасибо, спасибо, что мне доверилась.

Я засмеялась:

— Это ты говоришь «спасибо»? — Я поднесла его руку ко рту и поцеловала ладонь, потом положила ее себе на лицо. — Поверь мне, Ричард, это я должна благодарить тебя.

Он тоже рассмеялся, густым горловым смехом, как смеются только мужчины, сексуальным смехом.

— Нам опять надо в душ.

— Кто первый сможет встать, тот и пойдет первым.

Он засмеялся и обнял меня. Я даже не знала, выдержат ли мои ноги стояние в душе. Может, лучше ванну.

Я спросонья ощутила чью-то тяжесть позади себя. И завозилась, укутываясь, стараясь опять погрузиться в теплоту сна. Рука легла ко мне на плечо, обняла, и я задвигалась, устраиваясь в теплом круге этой руки и тела. Не тепло и не ощущение его заставили меня проснуться: леопарды выработали у меня привычку ко всему этому. Дело было в аромате его кожи. По одному этому запаху я узнала бы Ричарда. Открыв глаза, я прижалась к нему поближе, оборачивая вокруг себя эту смуглую мускулистую руку, как теплое одеяло. Конечно, никакое одеяло не имело бы той тяжелой твердости, шелковой гладкости его голой кожи, его умения прижать меня к себе. Он подвинулся ко мне, завозился, чтобы его грудь, живот и бедра обернули меня. Последнее движение — и я ощутила, что он тверд и готов. Было утро, и он мужчина, но это не была неловкость, на которую следует не обращать внимания. Я имела право обратить столько внимания, сколько мне хотелось — а мне хотелось.

• Предыдущая
• 101/143
• Следующая