Обсидиановая бабочка - Гамильтон Лорел Кей - Страница 109

• Предыдущая
• 109/142
• Следующая

– Это была проверка, Анита. Если бы я хотел с тобой схлестнуться, я бы тебя сначала предупредил, ты это знаешь.

Я это знала, но… Кровать заскрипела.

– Эдуард, не шевелись. Я серьезно.

– И ты думаешь, что волевым решением ты можешь обратить все вспять? Ошибаешься, Анита. Джинн выпущен из бутылки – и для тебя, и для меня, Анита. Тебе не вернуть себя прежнюю. Подумай о тех трудах и страданиях, которые ты приложила и пережила, чтобы сделать себя такой, какая ты есть. И ты действительно хочешь пустить их псу под хвост?

Я лежала на спине, держа пистолет обеими руками. Пол холодил спину ниже задравшейся рубашки.

– Нет.

– Если у тебя сердце будет обливаться кровью при мысли обо всем плохом, что ты делаешь, то кровью обольется не только сердце.

– Так ты действительно испытывал меня? Сукин ты сын!

– Могу я пошевельнуться?

Я убрала палец с пускового крючка и села.

– Можешь.

Он спрыгнул и встал по одну сторону кровати, а я – по другую.

– Ты заметила, как ты быстро схватила пистолет? Ты знала, где он, ты достала патрон и сняла предохранитель, ты сразу бросилась в укрытие и стала выискивать цель.

Все та же гордость учителя за любимого ученика.

Я поглядела на него.

– Эдуард, больше никогда так не делай.

– Грозишься?

Я покачала головой:

– Нет, просто у меня сработал инстинкт. Еще немного – и я всадила бы в тебя пулю.

– И во время твоих действий совесть твоя молчала. Ты и не думала про себя: «Это же Эдуард! Я стреляю в друга!»

– Нет, – ответила я. – У меня была только одна мысль: как лучше застрелить тебя, пока ты не застрелил меня.

Радости от собственных слов я не испытывала. Я будто оплакивала какие-то умершие частицы своей души, а устроенный Эдуардом небольшой фарс подтвердил их смерть. Это огорчало и несколько угнетало меня и вызывало недовольство Эдуардом.

– Знавал я человека, который был в нашей работе не хуже тебя. Он стал сомневаться в себе, беспокоиться, а не превратился ли он в плохого человека. И в конечном итоге его убили. Я не хочу, чтобы тебя убили из-за твоих колебаний. Пусть мне придется тебя хоронить, но только потому, что кто-то окажется не хуже тебя или же ему просто повезет больше.

– Я не хочу, чтобы меня хоронили, – сказала я. – Пусть лучше кремируют.

– Тебя, добропорядочную христианку, отвергнутую католичку и практикующую приверженку епископальной церкви должны будут кремировать?

– Я не хочу, чтобы меня кто-нибудь поднимал из мертвых или воровал части тела для колдовства. Нет, спасибо. Пусть меня сожгут.

– Кремировать. Ладно, запомню.

– А куда доставить твое тело, Эдуард?

– Без разницы. Когда я умру, мне будет все равно.

– Семьи нет?

– Только Донна и дети.

– Это не твоя семья, Эдуард.

– Может, они ею станут.

Я поставила браунинг на предохранитель.

– Ладно, нам не обязательно обсуждать твою личную жизнь и мой кризис совести. Выйди, я оденусь.

Он уже взялся за дверь, но потом обернулся.

– Кстати о личной жизни. Звонил Ричард Зееман.

Тут я прислушалась.

– И что он сказал?

– Кажется, он знал, что с тобой что-то случилось. Он беспокоился.

– Когда он звонил?

– Сегодня ночью.

– Что он еще говорил?

– Что он в конце концов позвонил Ронни, и она нашла незарегистрированный телефон Теда Форрестера. Он решил, что было бы разумно иметь номер, по которому с тобой можно связаться.

Лицо у него было совершенно бесстрастное и равнодушное. Только в уголках глаз угадывалось легкое веселье.

Так, значит, обоих мальчиков достало мое молчание. Ричард обратился к моей подруге Ронни, которая совершенно случайно – частный сыщик. Жан-Клод выбрал более прямой путь. Но оба они спохватились в одну и ту же ночь. Интересно, они поделятся потом впечатлениями?

– И что ты сказал Ричарду? – Я положила пистолет на кровать, к остальным вещам.

– Что у тебя все в порядке. – Эдуард оглядел комнату. – Доктор Каннингэм по-прежнему не разрешил тебе иметь телефон в палате?

– Ага, – ответила я, развязывая наконец завязки рубашки.

– Тогда как с тобой связался Жан-Клод?

Я остановилась. Рубашка соскользнула с плеча, пришлось ее подхватить. Эдуард застал меня врасплох, а экспромтом врать у меня получается еще хуже, чем с подготовкой.

– Я не говорила, что он звонил.

– Тогда как?

Я покачала головой:

– Ступай, Эдуард. Времени в обрез.

Он не уходил и смотрел на меня. Выражение его лица было холодным и подозрительным.

Я взяла одной рукой лифчик и повернулась к Эдуарду спиной. Рубашку я спустила до пояса, прижалась спиной к кровати, чтобы она не съехала дальше, и нацепила лифчик. За моей спиной все было тихо. Взяв трусы, я надела их под рубашку. Так же под прикрытием рубашки я до половины натянула джинсы, когда послышался тихий звук открываемой и закрываемой двери.

Я обернулась – в палате никого не было. Тогда я оделась окончательно. Туалетные принадлежности у меня были собраны в ванной, и я бросила их в сумку вместе с большим ножом и коробкой патронов. С новой кобурой возникало чувство неловкости. Я привыкла к своей кожаной, которая прилегала надежно и плотно. Наверное, нейлоновая тоже надежна, но она даже как-то слишком удобна, будто не такая настоящая, как моя старая. Зато она чертовски прилипала к джинсам.

Ножи пошли в наручные ножны. Надо было еще посмотреть, какими патронами заряжен «файрстар». Эдуардовскими самодельными. Я проверила браунинг – они оказались и там. А запасная обойма для браунинга была начинена «хорнади XTP» с серебряной оболочкой. Я сменила обойму. К Обсидиановой Бабочке мы едем с полицией – это значит, если я кого-нибудь застрелю, надо будет потом объясняться с властями. Поэтому не надо ехать туда с каким-то самодельным, наверняка запрещенным «зельем». Я же видела, что патроны «хорнади» могут сделать с вампиром. Этого достаточно.

«Файрстар» отправился во внутреннюю кобуру, хотя, честно говоря, джинсы для внутренней кобуры слишком сильно прилегали. Наверное, я очень мало времени провожу в гимнастическом зале. Теперь я чаще бываю в дороге, чем дома. Кенпо – вещь хорошая, но не то же самое, что полная нагрузка с тяжестями и бегом. И на это надо будет обратить внимание, когда вернусь в Сент-Луис. Я чересчур многое запустила.

В конце концов я переместила «файрстар» на поясницу, хотя мне это очень не нравилось, но спереди он слишком сильно давил. На спине у меня места для пистолета хватает, но оттуда его быстро не выхватишь. У женщины бедра так устроены, что носить пистолет на пояснице – не самый удачный вариант. Но джинсы оказались до того тесноватыми, что мне пришлось таким образом пристроить «файрстар». Нет, обязательно надо будет возобновить тренировки. Первые пять фунтов сбросить легко, вторые пять – труднее, а дальше еще труднее. В старших классах я была толстушка, так что я знаю, о чем говорю. Чтобы ни одной девчонке не пришло в голову из-за меня удариться в анорексию, поясняю: у меня были джинсы тринадцатого размера при росте ровно пять футов. Как видите, действительно пампушка. И терпеть не могу женщин, которые жалуются, что они жирные, хотя размер у них всего пять. А меньше пяти – это вообще не женщина. Мальчишка с грудями.

Я уставилась на черный пиджак. Он два дня валялся в сумке в сложенном виде и явно просился в химчистку. Я решила нести его, перекинув через руку: говорят, складки при этом расправляются. Оружие мне прятать на самом деле не надо было, пока мы не приедем в клуб. Для копа или штатского ножи были бы незаконным оружием, но мы, истребители вампиров, вынуждены носить ножи. Джеральд Мэллори, прадедушка нашей профессии, свидетельствовал перед подкомитетом Сената или чем-то в этом роде, как много раз ножи спасали ему жизнь. Его очень любили в Вашингтоне, там у него была база. И потому закон переменили, разрешив нам носить ножи, даже большие. Если кто-то станет из-за них ко мне придираться, мне достаточно помахать лицензией. Хотя им и положено знать об этой лазейке в законе, но не каждый коп о ней знает. Зато совесть у меня чиста, потому что все по закону.

• Предыдущая
• 109/142
• Следующая