Пляска смерти - Гамильтон Лорел Кей - Страница 38

• Предыдущая
• 38/139
• Следующая

— Вот так это для тебя просто, Анита? Что случилось, то случилось, разберемся и дальше пойдем?

Я подумала над его словами и кивнула:

— Да, потому что так должно быть. Моя жизнь не оставляет места для смакования несчастий и даже для нравственных угрызений. Роскоши сомнения в себе я тоже не могу себе позволить — по крайней мере в такой степени.

— Роскошь, — повторил Ричард. — Анита, это не роскошь, это мораль. Это совесть. Не предмет роскоши, а то, что отличает нас от зверей.

Так, опять с того же места, — подумала я. А вслух сказала:

— Ричард, у меня есть совесть и свои моральные правила тоже есть. Сомневаюсь ли я иногда, не стою ли на стороне зла? Да, иногда бывает. Думаю, не распродаю ли душу по частям ради выживания? Да, иногда думаю. — Я пожала плечами. — Такова цена за жизнь в реальном мире, Ричард.

— Это не реальный мир, Анита. Не обычный будничный мир.

— Нет, но это наш мир.

Я стояла к нему лицом, почти на расстоянии прикосновения. Он держал себя в руках: его сила лишь слегка ощущалась в воздухе теплой тяжестью.

Он взмахнул руками, обводя гостиную:

— Не хочу я здесь быть, Анита! Не хочу жить там, где у меня выбор: либо делиться тобой с другими, либо будут погибать люди! Не хочу такого выбора!

Я вздохнула, показывая, что я устала, что мне грустно и что мне очень жаль.

— Было время, когда я с тобой согласилась бы, но кое-что в моей жизни мне очень нравится. Я ненавижу ardeur, но то, что принес он в мою жизнь, я принимаю с радостью. Мне бы хотелось попробовать жизнь за белым штакетником, но вряд ли даже без ardeur’а и вампирских меток она бы мне понравилась.

— А я думаю, что да.

— Ричард, кажется, ты меня не видишь. Не видишь, кто я.

— Это ты мне говоришь? Если я не закрываюсь щитами, я даже сны твои вижу и кошмары тоже.

— Но ты все еще пытаешься запихнуть меня в коробку, которая мне была не по размеру, еще когда мы только познакомились. И себя ты тоже пытаешься упихнуть в ящик, где половина тебя не поместится.

— Неправда, — замотал он головой. — Неправда.

— Какое из утверждений? — уточнила я.

— Мы бы смогли, нашли бы наш вариант с белым штакетником, если бы не он.

Ричард показал на Жан-Клода.

Жан-Клод сидел с совершенно безмятежным, непроницаемым лицом, будто боялся хоть слово произнести.

— Не надо переваливать наши трудности на Жан-Клода.

— А что? Ведь это правда. Если бы он оставил нас в покое, не поставил бы на нас своих меток…

— Тебя бы уже на свете не было.

— Что? — Ричард наморщил брови, глядя на меня.

— Без дополнительной силы меток Жан-Клода ты бы никогда не смог убить Маркуса и взять власть в стае.

— Неправда.

Я посмотрела на него пристально:

— Ричард, я там была. Это правда. Ты был бы мертв, а я бы продолжала спать одна, в компании мягких игрушек и пистолетов. Ты бы погиб, а я бы умерла душой, умирала от одиночества, не только потому, что не было бы тебя, а потому что жизнь моя была бы пуста. Как у многих и многих, кто делает работу полицейских. Я и моя работа — это было одно и то же, ничего сверх у меня не было. Жизнь моя была полна смертей, и ужасов, и попыток опередить, предупредить следующий ужас, и я проигрывала эту битву, Ричард, теряла себя задолго, задолго до того, как Жан-Клод меня пометил.

— Я тебя просил оставить работу в полиции. Я говорил, что она тебя сжирает.

Я покачала головой:

— Ричард, ты меня или не слушаешь, или не слышишь.

Нас разделяло два фута, но с тем же успехом это могли быть тысячи миль. Есть расстояния, состоящие из куда более труднопреодолимых вещей, чем какие-то там мили. Мы смотрели друг на друга через бездны непонимания, страдания — и любви.

Я попыталась в последний раз.

— Допустим, что ты прав. Допустим, что Жан-Клод оставил нас в покое, и возникла эта твоя идиллия. Все равно я бы не оставила работу в полиции.

— Ты же сама только что сказала: она убивала тебя, эта работа.

Я кивнула:

— Если что-то сделать трудно или тяжело, это еще не значит, что ты этого делать не станешь.

Мне показалось, что тут я заговорила не только о полицейской работе.

— Ты же сказала, что я прав?

— Я сказала: допустим, что ты прав. Допустим, что без Жан-Клода мы нашли бы способ. Но мы привязаны к нему, Ричард. Мы — триумвират силы. Что изменилось бы, будь жизнь иной, — на самом деле не важно.

— Как ты можешь так говорить?

— Потому что важно другое, Ричард: мы имеем дело с реальностью — сейчас, сию минуту. Есть вещи, которых не вернешь, и мы все вместе должны постараться как можно лучше распорядиться тем, что в нашей жизни реально.

Лицо его заледенело от злости. Терпеть не могу, когда у него такое лицо, потому что оно и пугает — и красивее, чем когда-либо, и все, что отвлекает взгляд от этой изумительной красоты, будто ветром сдувает.

— И что в нашей жизни реально?

Сила его потекла по комнате горячей водой, горячей, чем в ванну наливают. Охранники стали неловко переминаться с ноги на ногу.

— Я — человек-слуга Жан-Клода. Ты — зверь его зова. Мы — триумвират силы. Этого нам не переменить. Мы с Жан-Клодом оба — носители ardeur’а. Нам обоим нужно питать этот голод, и это не изменится.

— Я думал, ты надеялась научиться питаться на расстоянии в клубах, как делал Жан-Клод при власти Николаос.

— Это наносило ущерб его силе, чего и добивалась тогда Николаос. Я не собираюсь делать нас инвалидами в смысле магии из-за собственной застенчивости. Хватит прятаться, Ричард. Ardeur есть и останется, и мне нужно его питать.

Он мотнул головой:

— Нет.

— Что нет?

Он сбросил щиты — не знаю, намеренно или эмоции взяли над ним верх. Как бы там ни было, я вдруг услышала все его мысли громче колоколов. Он думал, что когда я возьму ardeur под контроль, то брошу Мику и Натэниела и жить буду с ним. Останусь с ним. Он все еще надеялся — вполне серьезно! — что мы когда-нибудь станем милой моногамной парочкой.

Секунду всего это было, но его упавшие щиты сорвали и мои, и он ощутил мое потрясение. Мою неспособность поверить, что он до сих пор думает — всерьез! — о том, что такое может быть.

Я почувствовала возникновение очередной мысли и попыталась закрыться от Ричарда, но слишком бушевали эмоции, и я не успела. А мысль была такая: «Даже если я беременна, все равно ничего такого не получилось бы».

Вот теперь потрясение отразилось на лице Ричарда. У него отвисла челюсть, и он прошептал:

— Беременна…

Я сказала единственное, что пришло в тот момент на ум:

— Бли-ин…

И с грохотом поставила на место все щиты — резко, плотно, стеной металла. Я мысленно произнесла слово «металл» — гладкий, толстый, непроницаемый. И уставилась в пол, боясь глядеть кому-нибудь в глаза. Боялась того, что увижу на этих лицах — и чего не увижу.

— Анита! — позвал Ричард и протянул ко мне руку.

Я отступила на шаг, мотая головой. Не знаю, чего мне хотелось от этой минуты, не знаю, какая реакция была бы мне в струю, а какая вывела бы из себя. Хотелось же мне сохранить тайну, пока сама не буду точно знать. Эту банку с червями эмоций мне открывать не хотелось, пока не будет ясности.

Нарушил молчание Сэмюэл:

— Поздравляю вас обоих! Младенец — это радостная новость в любом случае.

Я медленно повернулась к нему — из всех присутствующих меньше всего я интересовалась его мнением. На него я могла посмотреть. На него я могла разозлиться.

Самсон уже тронул отца за плечо:

— Отец, мне кажется, сейчас нам стоит уйти.

Сэмюэл посмотрел на своего сына, на меня, на Жан-Клода, на всех, и вид у него был донельзя непонимающий.

— Но ведь это же радостная новость, а вы все — как будто умер кто.

— Отец, — сказал Самсон тихо, но с предупреждением.

Он смотрел мне в лицо, и то, что он там увидел, заставило его взять отца за локоть и попытаться поднять на ноги.

• Предыдущая
• 38/139
• Следующая