Пляска смерти - Гамильтон Лорел Кей - Страница 41

• Предыдущая
• 41/139
• Следующая

Она повернулась к Самсону, уставилась на него, запрокинув голову, очень по-детски, но я готова была ручаться, что взгляд изучающих глаз детским никак не был. Я встречала этот взгляд и знала, сколько в нем силы, личности, воли.

— Это твой сын?

— Да, его зовут Самсон.

Она протянула ему руку, он взял ее, но вроде бы не знал, что с ней делать.

— Я не вампир, — сказал он, — ни чей-либо слуга, ни подвластный зверь.

— Но ты его сын, его наследник. А я — всего лишь обыкновенный вампир. Я даже не настоящий мастер.

Она говорила, что он превосходит ее по рангу.

Самсон посмотрел на отца, который, очевидно, взглядом показал что-то, потому что Самсон поднес ручку ко рту. Стараясь, как и его отец, не касаться девочки больше, чем это было абсолютно необходимо. Стараясь, как и его отец, при этом все время глядеть ей в глаза. Это мне напомнило поклоны противнику в дзюдо. Когда держишь глаза вверх, не спускаешь взгляда с оппонента — на всякий случай. Но между отцом и сыном была большая разница: один был вампиром и мастером, другой — нет. Он был наполовину человек, наполовину русалка. Может быть, он еще дорастет до чего-то большего, но пока что еще не дорос.

— Возьми меня на ручки, — сказала она высоким детским голосочком.

Он поднял ее и посадил к себе на колени. Она прильнула к нему. Он моргал, глядя в комнату, хмурился. И лицо его было почти страдальческим.

— Черт, — тихо сказала я.

Она подчинила его, подчинила его глазами.

— Валентина, он наш гость, — сказал Жан-Клод.

Сэмюэл поднял руку:

— Я своим поцелуем правлю по-старому. Он мой сын, старший. Если он не может освободиться от вампира, который даже не мастер…

Он не договорил.

— Ты его заставляешь постоянно заслуживать свое место, — сказал Жан-Клод.

Сэмюэл кивнул.

Я никогда не слышала о таком правиле и так и сказала:

— Я не знала даже, что такое правило есть.

— Это нечто вроде выживания наиболее приспособленных, ma petite. Если Самсон недостаточно силен, чтобы освободиться или избежать хитростей Валентины, он меньше будет стоить в глазах своего мастера. Так некоторые мастера городов отделяют сильных от слабых. Тех, кто не выдерживает испытания, понижают в ранге, меняют в другие земли, убивают. — Он говорил спокойно, просто излагая факты, но я слишком хорошо его знала, чтобы не уловить легкий тон неодобрения. — Очень мало американских мастеров правят сейчас так в своих землях.

— Я старше других американских мастеров, — заметил Сэмюэл.

Я посмотрела на Жан-Клода, он на меня.

— Но она — наш вампир, а мы по этому правилу не живем.

Ричард чуть прижал меня к себе, будто боялся того, что я способна сказать или сделать.

— Если его отец заявляет, что Самсон должен вырваться из-под ее взгляда самостоятельно, значит, так и должно быть, но мы напомним всем нашим вампирам, что подчинять взглядом в нашей стране незаконно. Это считается принуждением.

Произнося эти слова, Жан-Клод смотрел на Валентину.

Она надула губки и крепче прижалась к Самсону. Он обнял ее, будто в ответ на ее жест — а может быть, это она его заставила. Если она его достаточно подчинила, то слова не нужны, чтобы им командовать, а мы влипли глубже, чем я думала. Дело в том, что если вампир подчинит тебя достаточно сильно, то он тобой владеет. Такой вампир может призвать свою жертву в любой момент. Встать под твоим окном и вызвать тебя в ночь. Черт, некоторые из них даже могут призвать своих жертв как лунатиков, через весь город. И если Валентина подчинила его, он даст ей кровь, как только она захочет. У него не будет выбора.

Не знаю, что бы я сделала, но вдруг в комнате появилась новая энергия. Воздух посвежел, в нем появился едва уловимый запах соли и моря. У Самсона прояснились глаза, исчез этот непонимающий, зачарованный взгляд. Карий цвет глаз отца сменился агатовой чернотой глаз матери. Он глядел на сидящее у него на коленях вампирическое дитя, и на лице его было выражение, которое я уже видела: на молодом лице десятилетия мудрости, не соответствующие внешности. И сейчас по этому взгляду, устремленному на Валентину, виден был каждый день из этих прожитых семидесяти лет. И видно, что он не больше двадцатилетний обыкновенный парнишка, чем Валентина — дитя.

Он попытался снять ее с колен, но она вцепилась в него, изо всех сил притворяясь ребенком.

— Самсон, ты меня совсем не любишь?

Он покачал головой.

— Нет, — ответил он. — Не люблю.

Она надула губки, даже сумела слезы изобразить, будто он задел ее чувства. Может, и задел — Валентину черта с два поймешь.

Он оттянул ее от себя и твердо поставил на пол.

— Второй раз ты меня не обманешь, потому что я ощутил твой разум. Ты не дитя, Валентина. Ты думаешь не так, как дитя. — Он передернулся, потер руки ладонями от плеч вниз, будто очищая их от ощущения, где они ее касались. — Я видел, что ты хотела со мной сделать. Хотела меня убедить, будто я хочу, чтобы ты это делала со мной. — Его снова передернуло. — Твой ум начал хотеть вещей, которых не позволяет возраст твоего тела. Боль для тебя — замена секса.

Она уперла руки в боки, топнула ножкой.

— Не знаю, о чем ты говоришь. Наверное, это ты сам такого хочешь. — И она обернулась к Жан-Клоду: — Мастер, можешь ли ты найти среди наших гостей кого-нибудь, кто даст мне сделать ему больно? Я соскучилась.

Сказала она это так, будто никакого противоречия не было: объявить Самсона извращенцем, а потом попросить именно то, в чем он ее обвинил.

Жан-Клод вздохнул:

— Ашер, не будешь ли ты так добр отвести ее к Бартоломе?

Ашер поднялся из кресла, где сидел почти неподвижно во всех этих разборках. Но Натэниел его опередил:

— Я ее отведу.

Все обернулись к нему. Он улыбнулся:

— У вас с Сэмюэлом разговор о вампирских делах. Ашер здесь будет полезнее, чем я.

Он подошел к нам попрощаться, и Мика отодвинулся с дороги, пропуская его ко мне. Ричард все еще обнимал меня за плечи, и рука его напряглась, будто он хотел отодвинуть меня прочь от Натэниела.

Натэниел коснулся его руки, и Ричард застыл. Сила его хлестнула молнией, как плеть по коже.

— Ай, Ричард! Блин, это же больно! — вскрикнула я.

Натэниел поежился:

— И правда больно.

Но в голосе его не было жалобы.

— Назад, — сказал Ричард, и в голосе его чуть слышалось рычание. Он контролировал свою силу, чтобы она меня не обожгла, но это было как льнуть к горячей печке, когда знаешь, что очень скоро она еще сильнее начнет жарить.

Натэниел улыбнулся и протиснулся мимо нас, прижимаясь грудью к руке Ричарда. Тот отодвинулся, но попытался отодвинуть и меня, а я, честно говоря, не хотела оказаться в середине. Поэтому я остановилась, но Натэниел был так близко, что шагнуть вперед я тоже не могла. У Ричарда был выбор: поднять меня, или передвинуть, сделав мне больно, или отпустить, или отодвинуться без меня, или остаться где стоял, и чтобы Натэниел к нему прикасался.

Он пытался отступить назад, а я не хотела двигаться с места, а Натэниел просто смотрел на нас с расстояния в дюйм. Ричард не хотел отодвигаться без меня или оставлять меня одну с Натэниелом. Символично было так, что словами не передать.

Натэниел заговорил тихо, не отводя лавандовых глаз от лица вервольфа. Его грудь почти прижимала ко мне руку Ричарда.

— Ты как пес, метящий территорию. Может, тебе на Аниту поссать — пусть все знают, что она твоя?

Ричард зарычал низко и глубоко — звук завибрировал у меня по коже, по телу Натэниела. Мы оба вздрогнули — пожалуй, по разным причинам.

— Прекратите оба! — велела я.

— Она не кость, которая может достаться только одному, — сказал Натэниел.

Ричард снова зарычал, и на этот раз его сила хлопнула по мне плоским электрическим ударом. Мы с Натэниелом сказали одновременно: я — «больно!», он — «м-м-м!».

— Ну ты, извращенец! — почти выкрикнул Ричард.

— Может быть. Но этот извращенец готов сделать для любимой женщины и своего ребенка то, чего не сделаешь ты.

• Предыдущая
• 41/139
• Следующая