Блин и клад Наполеона - Некрасов Евгений Львович - Страница 37

• Предыдущая
• 37/41
• Следующая

– А ты как здесь оказалась? – спросил он.

– Я твой рюкзак нашла. Бежала к Витальроманчу, смотрю, висит на ветках. Кстати, на…

В руку Блинкову-младшему ткнулось что-то холодное и скользкое. Он посветил – пластмассовая рвота. Лучший сыщик из всех восьмиклассников Москвы мог себя поздравить: его расчеты оправдались. Рюкзак нашли, Душмана пустили по следу, и он привел к магазину. Обидно, что папа и Виталий Романович дали себя обмануть! Полине простительно – она вообще ни о чем не подозревала.

– Что же вы уши развесили? – спросил Блинков-младший.

– А ты бы не развесил? Разгильдяй сам к нам подошел. «А я, – говорит, – за вами собирался идти. Дима у меня в медпункте, ногу подвернул». И повез на лифте в подвал. Нас четверо с Душманом, а он был один, мы и не боялись. Твой папа удивился, что здесь дверь заперта, а Разгильдяй говорит: «Это служебный вход, Диму через другой принесли».

Блинков-младший представил, как это было. Людный магазин, лифт… Ничего подозрительного. Что медпункт в подвале – тоже нормально. Ведь в магазин ходят не лечиться.

– Да, я бы тоже купился, – вздохнул он и протянул рвоту Полине. – Возьми себе, если хочешь. Подбросишь кому-нибудь.

– Не, я ее буду хранить. По ней Душман тебя нашел. – Полина с довольным видом сунула подарок куда-то на живот, где у девчонок карманы (у них все не как у нас).

Точно, влюбилась, подумал Блинков-младший.

Из темноты стал проступать завал. Митек снова поразился тому, что натворил: ни одного целого ящика. Пленники остановились.

– Фамильные сокровища купцов Синеносовых, – сообщил он, взбираясь на кучу хлама. – Стекла ламповые, гвозди ржавые. А здесь дверь.

Обнаглевшие крысы шныряли по ногам и убегали за ящики, которыми он завалил дверь. Душман рявкнул, и крысы исчезли в темноте. Митек расшвыривал ящики.

– Там что? – заглянул через плечо старший Блинков.

– Лестница. Выход наружу завален, но есть дверь в верхний подвал. Только ее надо подрубить, а топоры без топорищ. Знаешь, как я с этой намучился? – пожаловался Митек.

– Считай, что это было наказание, – сказал папа. – Детей наказывают взрослые, а взрослых – судьба.

– Никакая не судьба, – заспорил Блинков-младший. – Я же сам не поехал в Москву и сам виноват, что попался.

– Так это и есть судьба. Мы ее выбираем сами, но никогда не уверены, что она приведет куда надо. Как эта лестница, – папа кивнул в темный пролом. За разговором он разыскивал в хламе и нанизывал на снятый ремень топоры.

– Пять… шесть, – вслух сосчитал Блинков-младший. – Куда столько?

– Вобью, как клинья, и расколю дверь или отожму. Дай-ка фонарик.

И, надев резинку с фонариком на лоб, старший Блинков нырнул в пролом. Стало темно, только в щели за дверью метался свет.

– За мной не поднимайтесь, а то лестница слабая! – крикнул папа. – Проломлю дверь, тогда пойдем по одному.

Раздался грохот, фонарик погас.

– Папа! – испугался Блинков-младший. – Ты в порядке?!

Щель снова осветилась.

– Я-то в порядке, – печально сказал папа и что-то с треском сломал.

Послышалась возня, потом снова треск. Папа выглянул из пролома. Он выглядел смущенным.

– Вот что, Митек, не держит меня лестница. Попробуй ты.

Блинков-младший полез к нему за дверь. Да, папа в буквальном смысле наломал дров: все нижние ступеньки подгнившей лестницы были повыбиты.

– Я тебя подсажу, – сказал он, опускаясь на корточки. – Лезь на плечи.

Митек залез, шагнул с папиной спины на ступеньку… И почувствовал, что она уходит из-под ног!

Крак! Ступенька обломилась. Он успел схватиться за верхнюю, подтянулся. Крак-крак! Обломились и эта, и следующая. Столб, державший всю лестницу, закачался.

– Прыгай! – закричал папа.

Падать столбу было некуда: он стоял в узкой лестничной клетке, словно карандаш в стакане. Когда нижние ступеньки отлетели, «карандаш» потерял равновесие и встал наперекосяк. Площадка у двери в верхний подвал сорвалась и рухнула вниз.

Ба-бах! Луч фонарика утонул в клубах пыли. Папа успел сдернуть повисшего на столбе Митьку и втиснуть его в угол, прикрыв собой. Никого не задело. Потерпевшие отделались легким испугом и большим разочарованием. Лестницы не стало. Гнилые ступеньки выскочили из своих гнезд и валялись на полу беспорядочной кучей.

– Что там?! – кричал в щель Виталий Романович.

– Ничего, – ответил папа. – В том-то и беда, что ни-че-го…

К обжитому пятачку у двери брели в полном молчании. Только Дудаков суетливо убеждал всех, что жизнь в подвале не такая уж и плохая, если, конечно, не дразнить Синеносова. Синеносов, по словам Дудакова, был щедрый, справедливый и добрый. Вот ведь мог застрелить Митьку, а не стал. Мог держать пленников впроголодь, а вместо этого вкусно кормит и дарит подарки.

– Он аптечку не оставил? – наслушавшись Дудакова, спросил Виталий Романович.

– А что вам нужно? Я попрошу – Синеносов что хотите принесет, – с довольным видом похвастался Дудаков.

– Пластырь нужен, чтобы тебе рот залепить. Игорь, ты позор всей журналистики! – взорвался боровковский Леонардо. – У нас в Афганистане журналисты лезли под пули. Никто их не заставлял, а они все равно лезли! Хотели все попробовать сами, потому что боялись с чужих слов нечаянно написать неправду! А ты изоврался так, что перестал отличать хорошее от плохого!

– Ой, что это?! – закричала Полина.

Тьма рассеивалась. В свете еще далекой дудаковской люстры казалось, что земляной пол шевелится. Наклонив голову с фонариком, папа посветил под ноги.

Крысы!

Десятки, сотни, полки и дивизии крыс, покинув свое разрушенное царство, тронулись на поиски нового жилья. Раскладушки с теплыми одеялами, открытый холодильник и рассыпанные по полу продукты им понравились.

Чем ближе к свету, тем плотнее крысы жались к стенам, продолжая двигаться вперед. Передовой полк уже завладел холодильником. Оттуда торчали голые розовые хвосты. Пятясь, крыса вытаскивала из прогрызенного пакета сардельку или колесико замороженной пиццы, и на добычу сразу же набрасывались другие. Завязывались мгновенные пискливые драки. Обменявшись укусами, бандитки быстро выясняли, кто круче. Победительница тащила добычу дальше, а побежденные возвращались к холодильнику потрошить пакеты.

Полина видала крыс (нет причины сомневаться в ее правдивости), но, похоже, не в таких количествах. Пискнув, она с ногами вскочила на раскладушку. Постель зашевелилась. Крысы вылезали посмотреть, что случилось, и снова ныряли под одеяло. Рыжая подумала и скакнула на руки к боровковскому Леонардо.

– Витальроманч! Сделайте что-нибудь!

– Ну что же я сделаю, Полинушка? – усаживая ее поудобнее, вздохнул Виталий Романович и кивнул на пса. – Вон, Душманка и то боится!

Душман, здоровяк Душман, обученный всему, что может знать собака, жался к ноге хозяина и беспомощно порыкивал. Шерсть на его загривке стояла дыбом.

Роты две крыс трудились над вещевым складом Дудакова. Может, их не пускали к холодильнику, а может, они спешили запастись строительными материалами для гнездышек. Во всех коробках уже зияли прогрызенные дыры. Крысы шныряли туда и обратно с разноцветными лоскутками в зубах.

– Мои костюмы! – взвыл Дудаков. Из лоскутков можно было бы скроить костюмы разве что для куклы Барби.

Корреспондент «ЖЭ» бросился спасать имущество. Крысы не разбегались, а вставали на дыбы, оскалив длинные желтые резцы. Отмахиваясь от них, Дудаков перевернул раскладушку и поднял выпавший из-под подушки бумажник. Рука прошла в него насквозь. Наружу торчали пальцы. Не веря себе, Дудаков вывернул бумажник наизнанку, и оттуда, порхая и кружась, посыпалась бумажная труха. Потеряв голову, он схватил в охапку телевизор, потянул за собой на проводах видик и грохнул об пол то и другое.

Взгляд обезумевшего корреспондента «ЖЭ» остановился на последнем подарке преступника – хрустальной люстре.

– Держите его! Он без света нас оставит! – закричал Митек, бросаясь наперерез Дудакову.

• Предыдущая
• 37/41
• Следующая