Соблазненные луной - Гамильтон Лорел Кей - Страница 56

• Предыдущая
• 56/91
• Следующая

– Реакция не была такой сильной, когда кольцо впервые оказалось на твоей руке, – отметил Баринтус. – Тогда оно просто окатывало теплом.

– Оно становится сильней, – сказал Дойл.

– Моя очередь, – произнес Аблойк почти трезвым голосом, хотя при этом едва заметно покачнулся.

Усна развернул меня, как в танце, и изящное па поставило меня дальше от Аблойка. Только получив подтверждающий кивок от Баринтуса, Усна повернул меня в сторону нового претендента.

Аблойк протянул ко мне руку – достаточно твердую, как и голос, но вмешался Рис:

– Отойди сперва, Усна. А то еще примем твою фертильность за фертильность Аблойка.

Усна кивнул и закружил меня под неслышную музыку, подводя к Аблойку, словно и впрямь в танце. Аблойк попытался поймать мою руку и промахнулся – для танцев он был слишком пьян. Как и для многого другого.

Я остановилась на расстоянии вытянутой руки. Подходить ближе мне не хотелось по нескольким причинам: во-первых, от него разило, как из бочки с виски, а во-вторых, мало ли что с ним произойдет, когда он коснется кольца. Не хочу повалиться вместе с ним на пол, если он меня утянет.

Он неуклюже сграбастал мою руку, словно у него в глазах двоилось, и трудно было разобрать, которая из двух моя. Но проблемы со зрением ничему не помешали – стоило ему коснуться кольца, и оно мгновенно ожило. Волна жара промчалась по мне и бросила Аблойка на колени. Я удержалась на ногах только потому, что ждала чего-то такого.

Я без труда высвободила руку, потому что магия довершила то, что начало виски. Подняться он не смог – так и остался стоять на коленях в своей невозможно полосатой норковой шубе.

– Королева не злилась, когда он явился пьяным? – спросил Дойл.

– Злилась, – сказал Баринтус.

– В драке он только мешать будет.

– Верно.

Они оба уставились на коленопреклоненного стража, и на лицах было написано, что они хотят с ним сделать. Если бы не приказ королевы, он отправился бы домой с позором, а не пошел на пресс-конференцию. Но увы, это было не в нашей воле.

Онилвин обошел Аблойка, как обходят кучу мусора на улице. Он молча протянул ко мне руку, и я не сделала попытки уклониться. Ничего не поделаешь, его прислала королева. Кроме того, потрогать кольцо еще не значит залезть ко мне в постель. Я надеялась переубедить королеву насчет Аблойка и Онилвина. Хотя бы одного из троих ею присланных мне придется принять, и как ни странно, лучшим из них оказался Аматеон. От чего я задумалась о критериях, по которым она подбирала мне стражей. Если я найду слова, чтобы вопрос звучал не слишком оскорбительно, я ее спрошу. Я подала руку Онилвину, и когда его пальцы задели кольцо, меня пронзила вспышка энергии – наслаждением острым до настоящей боли. Онилвин буквально отпрыгнул.

– Больно. На самом деле больно, – выговорил он.

Я потерла рукой живот, хотя потереть хотелось ниже, не живот у меня болел словно открытая рана.

– Никогда так больно не было. Ни при первом прикосновении, ни вообще.

Глаза у Онилвина выпучились как у испуганной лошади, сплошные белки.

– Почему оно так?..

– Видимо, оно на каждого реагирует по-своему. – Баринтус повернулся к Дойлу. – Это тоже новое свойство?

Дойл кивнул.

Онилвин попятился от меня, сжимая руку другой рукой. Я подумала, только ли пальцы у него болят, или он тоже подавляет желание зажать другое место?

– Кэрроу, – позвал Баринтус и махнул ему вперед.

Кэрроу не медлил и подошел ко мне все с той же улыбкой, знакомой чуть не с рождения. Как и Гален, он не держал камень за пазухой, вот только в отличие от Галена на лице у него отражалась только добродушная ирония. Улыбка у него была заменой надменности Холода или непроницаемости Дойла.

– Можно? – спросил он.

– Конечно. – Я протянула ему руку, и он ее взял.

Рука Кэрроу скользнула по кольцу – и ничего не произошло. Только ощущение его теплой руки – и все. Кольцо между нашими пальцами осталось холодным и мертвым.

Всего на миг разочарование проглянуло сквозь улыбку, разочарование такое острое, что глаза Кэрроу потемнели почти до черноты, словно в них сгустилась ночь. Но он собрался, прикрыл глаза длинными ресницами и, поклонившись, поцелован мне руку. Он шагнул назад как ни в чем не бывало, но я могла представить, чего стоила ему эта видимая легкость.

Все головы повернулись к Аматеону – оставался только он. Смотреть на него было больно, настолько внутренний раздрай исказил красивые черты. Ясно было одно: он не хотел трогать кольцо. Не хотел знать. У него были желания, как у всякого мужчины, и единственный путь из ловушки, в которую загнала своих стражей королева, лежал перед ним. Но Онилвин отлично все выразил: для Аматеона утолить свой голод со мной, воплощавшей, по его представлениям, всю глубину падения сидхе, было едва ли не хуже, чем насильственное воздержание.

– Что ж, по своей воле мы бы такого не сделали, Аматеон. Но будем играть по правилам. – Я пошла к нему, и лицо у него заострилось от ужаса. Как будто ему хотелось сбежать, а бежать было некуда. Королева везде бы его нашла. Королева Воздуха и Тьмы, она нашла бы его везде, где хоть на минуту сгущается ночь. В конце концов она находит всех.

Я остановилась на расстоянии вытянутой руки, боясь сделать еще шаг. Меня саму пугал страх на лице Аматеона, в его сгорбленных плечах. Словно само мое присутствие оказалось для него пыткой.

– Я не стала бы тебя заставлять, но не мы решаем.

– Решаем не мы, – выдавил он сквозь стиснутые зубы.

Я покачала головой:

– Да, не ты и не я.

Он собирался у меня на глазах. Страх и внутренний разлад он запрятал куда-то вглубь – и вот его лицо снова стало спокойным и надменно красивым. Последнее, с чем он справился, – это со сжатыми в кулаки руками. Он распрямил пальцы один за другим, по одному суставу, как будто для этого требовалось жуткое усилие. Может, и требовалось. Я думаю иногда, что справиться с собой – самое трудное дело во вселенной.

Он перевел дыхание, и голос у него почти не дрожал:

– Я готов.

Я протянула ему руку словно для поцелуя. Он помедлил всего мгновение, взял мою руку, и как только пальцы коснулись металла, магия теплым ветром ударила в нас.

Аматеон отдернулся, словно его обожгло. Глаза испуганно раскрылись – но ведь ему не было больно. Ему было так же приятно, как и мне, что угодно поставлю.

– Кольцо удовлетворено, – подытожил Баринтус. – Пора позвать эту женщину, пусть она нами займется. Королева требует, чтобы мы выглядели безупречно.

– Что с ним будем делать? – Дойл кивнул в сторону Аблойка, так и стоявшего на коленях со счастливой, хоть и кривоватой ухмылкой.

– Поставим подальше от принцессы. А, мы же привезли плащи для крылатых. – Он поглядел, как Шалфей и Никка выпутываются из своих пледов, а Усна подает им плащи. – Очень хотелось бы услышать, как вы станете докладывать об этом королеве.

– А что, королева запретила тебе нас расспрашивать? – спросил Дойл.

– Нет, но объявила, что о подобных событиях следует сообщать ей первой. – Уголок губ у Баринтуса дернулся, словно он пытался сдержать улыбку. – Королева Андаис подозревает, что мы от нее что-то скрываем.

– Мы – это кто? – спросила я.

– Весь двор, по-видимому, – сказал он, и прозрачное веко опять мигнуло. При дворе что-то произошло – или происходило, – что здорово тревожило Баринтуса.

Мне хотелось узнать, в чем дело, но спросить я не решалась. Спрашивать при Онилвине и Аматеоне – все равно что при Келе. Что бы мы ни сказали, все станет известно приверженцам Кела. Черт побери, Онилвин и Аматеон и были его приверженцами. С какой стати королева шлет их в мою постель? Есть у нее разумные основания или просто ее специфическое безумие вышло на новый уровень? Я не знала и не могла спросить при ее собственных и Келовых шпионах. Ни тем, ни другим нельзя было слышать, как я обвиняю королеву в безумии. Все это и так знают, но вслух говорить нельзя. Никто и не говорил. Разве что в узком, очень узком кругу.

• Предыдущая
• 56/91
• Следующая