Вечный колокол - Денисова Ольга - Страница 102

• Предыдущая
• 102/132
• Следующая

— Ветрено завтра будет, — сказал дядька, — вон какой закат!

— Что ты в этом понимаешь? — вспылил Волот, — ты что, волхв? Что ты вечно берешься судить о том, что тебя не касается?

Дядька не обиделся, лишь пожал плечами:

— Как же не касается? Еще как касается. Кто от саней отказался и верхом поехал? А я не мальчик уже, мне весь день в седле не так легко, как некоторым… Да еще если и ветер поднимется.

— Не твое дело, как я поехал! — Волот разозлился еще сильней, едва не затопал ногами, искренне считая, что дядька нарочно старается его уязвить, — Не хочешь ехать верхом — бери сани, никто тебе не мешает! Я тебя не просил ехать верхом, и со мной ехать я тебя тоже не просил!

— Да ладно, — примирительно ответил дядька, — кто б тебя кормил в дороге, кто б одевал?

— А не надо меня кормить! Я не дитя, сам есть могу. Мне няньки без надобности!

— Так уж и без надобности? — усмехнулся дядька.

— Перестань! Немедленно замолчи! — Волот топнул ногой, — ты нарочно, нарочно, вы все нарочно!

У него внутри кипела необъяснимая, непонятная злость, он словно смотрел на себя со стороны и не понимал, что с ним происходит. Желание выбить стекло стало просто непереносимым… Ему не хватало воздуха! Ветра, весеннего ветра!

— Да ты не заболел ли, княжич? — озабоченно спросил дядька.

— Нет! Отстань от меня! Уйди прочь, немедленно, слышишь, убирайся прочь и забирай свой ужин с собой!

— Знаешь что? Пойдем-ка погуляем, а? Вечер тихий, а тут духота. Лошадок посмотрим в конюшне, хорошие лошадки, быстроногие.

Духота. Вот оно что! Может, Волот угорел? А может это из-за заколоченных и забитых паклей окон?

— Я и без тебя могу погулять, — огрызнулся он и велел принести сапоги.

К ночи от его тоски — безвыходности — не осталось и следа, он заснул легко, без обычных для него долгих размышлений перед сном. Он не вспомнил ни о литовцах, угрожающих Киеву, ни об османском султане, заключившими с ним союз, хотя терзался этим с тех пор, как получил известие о войне на юго-западе.

Ивор завяз под Казанью, вести от него сообщали о победах, но война все не кончалась, словно победы эти ничего не значили. Волот иногда сомневался, а правду ли ему пишет пожизненный тысяцкий. Или, говоря о своих победах, он умалчивает о поражениях? Впрочем, меньше всего Волот хотел возвращения Ивора в Новгород. Война под Казанью отнимала у Руси непозволительно много сил — кроме восьмитысячного новгородского войска с полуторатысячной боярской конницей, не менее пятнадцати тысяч воинов дали Ростов, Суздаль, Ярославль и Кострома, а Нижний Новгород, которому Казань угрожала всерьез, бросил на войну все свои силы — оттуда против татар вышли все, от мала до велика. Тридцатитысячное войско, присоединившись к псковичам и новгородскому ополчению в Пскове, могло бы отбить ландмаршала одним-двумя сражениями… А потом встать на защиту Ладоги и Копорья.

Новгород вышел встречать своего князя к Городищу — с восторгом и обожанием. Новгородцы не ошиблись, доверяя ему княжение, они убедились в том, что он достоин отца на деле, и Волот жадно пил их радость, их любовь и восхищение. Никому не приходило в голову восхищаться посадником, или Советом господ, или боярской думой — народ хотел единовластия, народ бы принял князя своим самодержавным правителем! В ту минуту Волот не думал о том, что слава его побед мимолетна, настолько же мимолетна, насколько незначимы эти маленькие победы для большой войны.

На этот раз он долго не мог заснуть — хотел вспомнить, что заставило его отказаться от желания добиваться единовластия, но так и не смог. Сердце его сладко замирало в груди — любовь новгородцев тронула его, он едва не разрыдался от переполнявших его чувств, когда подъехал к Городищу. И теперь, вспоминая их лица, чувствовал ответную любовь — в благодарность. Никто, никто его не любил, кроме Новгорода! И Тальгерт смеет называть вече безмозглой толпой? Может быть, простые новгородцы не столь умны и хитры, как «большие» люди, зато они искренни и не скрывают своих истинных намерений. И только они умеют любить…

Когда он добьется безраздельной власти, он станет защищать «малых» людей, они никогда не пожалеют о том, что поставили его княжить! Никогда!

А на утро к нему явился Чернота Свиблов — новый новгородский посадник… Волот успел отрешиться от неприятных мыслей о нем, больше думая о войне и самодержавии, и его приход показался ему ушатом ледяной воды, вылитой на хмельную голову.

Князь принял его со всей положенной церемонией, в зале для пиров, посадив на противоположный конец длинного стола, сразу желая показать, что намерен отмежеваться от боярина и не вступать с ним в откровенные разговоры. И Свиблов понял князя правильно, выбрав для разговора соответствующие направление и тон.

— Ну-ну, Волот Борисович… — усмехнулся боярин, усаживаясь на богатый стул с высокой спинкой, — ничего, послезавтра мы встретимся на княжьем суде, там тебе брезговать мной будет не так сподручно.

— Отчего ты решил, что я тобой брезгую? — удивленно поднял брови Волот.

— Для дядьки своего побереги остроумие, — фыркнул Свиблов, — я не Смеян Тушич, о чем и пришел тебе сообщить.

Волот едва сдержался, чтоб не прыснуть в кулак.

— О том, что ты не Смеян Тушич, я догадался давно. Сообщать мне об этом не нужно. Что ты хочешь?

— Напрасно ты так начинаешь нашу дружбу, князь. Твой отец не тебя, а Новгород поставил во главе Руси, а ты забываешь об этом. А настроения в Новгороде переменчивы. Сегодня — ты князь, а завтра, глядишь, князь Тальгерт, или князь Московский, или Киевский. И, между прочим, посадить на княжение князя Московского было бы ой как выгодно, что для Новгорода, что для Руси.

— Да ты мне, никак, угрожаешь? — усмехнулся Волот, — ты никогда не убедишь вече в этом! Новгородцы любят меня!

— Они сегодня любят тебя, пока свежа память о двух вылазках на псковской земле. Жалких вылазках, князь! Потому что весной падет Киев, и ты ничего с этим не сделаешь! Дело не в том, какого размера войско ты туда пошлешь, Киев сам откроет ворота Литовскому князю. Тебе, по сути, надо взять его заново, а не удержать. А для этого надо быть Олегом Вещим, а не сопливым мальчишкой, — боярин поморщился.

— Если ты считаешь, что мы не удержим Киева, это еще не значит, что мы его не удержим!

— И не только Киев, — Свиблов пропустил мимо ушей его слова, — но и Ладогу. Едва с Нево-озера сойдет лед, по ней с кораблей ударят шведы, а ливонский орден в тот же день осадит Копорье. И если твой тысяцкий за это время возьмет Казань, что представляется мне очень сомнительным, это не даст Руси ровным счетом ничего! Выход к Балтике стоит дороже десятка казанских ханств. Твои жалкие победы всего лишь поддерживают веру новгородцев в то, что ты когда-нибудь станешь таким, как Борис, но до того времени Русь успеют разорвать на куски.

— Ты полагаешь, московский князь что-нибудь изменит?

— Во-первых, я подожду, пока это случится. А во-вторых, московский князь на княжении в Новгороде объединит две силы, прекратит вечное противостояние между Новгородом и Москвой.

— Я не понимаю тебя. Не для того ли бояре соглашались с моим княжением, чтоб править Новгородом безраздельно, пока я мал? Что будет с твоим Советом господ, если на моем месте окажется честолюбивый и опытный московит?

— Ну, это не твоя забота, князь! — рассмеялся боярин.

— А тебе скажу, для чего тебе это нужно! — разозлился вдруг Волот, — ты боишься, что я и вправду когда-нибудь стану таким, как Борис! Разве нет? И хочешь убрать меня, пока еще не поздно!

— Ты слишком много думаешь о себе, Волот Борисович, — улыбнулся Свиблов, — слава не пошла тебе на пользу, а ты никак не можешь уразуметь, что слава эта будет помогать тебе несколько дней, она не продержится и месяца! К лету ты потеряешь все пограничные земли, кроме Казани, разумеется!

— Я не понимаю, к чему ты клонишь, Чернота Буйсилыч, — Волот сузил глаза, — тебе не все ли равно, что будет с пограничными землями?

• Предыдущая
• 102/132
• Следующая