Вечный колокол - Денисова Ольга - Страница 120

• Предыдущая
• 120/132
• Следующая

Млад прикусил губу — то, что в бреду казалось ему естественным, теперь вдруг вызвало неловкость и стыд.

— Я звал тебя, — он честно пожал плечами, — но я был в горячке, я же не думал, что ты меня услышишь на самом деле. Верней, тогда я думал, что ты меня услышишь…

Она снова обняла его и замолчала, поглаживая его плечи и голову — бережно, нежно. Млад замер и задержал дыхание — он так соскучился по ее ласке, и совсем забыл, как это хорошо.

— Чудушко мое… Мое бедное худущее чудушко, — наконец, шепнула она ему на ухо, — я больше никуда тебя не отпущу.

— Не отпускай. Я только хотел пойти баню стопить… Добробой… Он…

— Я знаю, — она взяла его за руку, — и про Ширяя знаю… Я сама истоплю тебе баню, и сама тебя попарю, не ходи никуда.

— Ширяю надо помочь. Он еще не привык, не научился.

— Я думаю, он уже парится, — Дана усмехнулась, — его тоже ждали. Знаешь, я боюсь на тебя смотреть. Мне страшно делается, когда я на тебя смотрю…

— А ты стала еще красивей, — вздохнул он.

— Да уж, красивей… ничего не скажешь, — она засмеялась сквозь слезы.

— Конечно.

— Да ну что ты говоришь, Младик! Весь университет обсуждает, все бабы в Сычевке. Всем давно стало заметно… Лето ведь, никуда не спрячешься…

— От чего? — не понял Млад.

— Младик, ну посмотри на меня… Ты что, ничего не видишь?

Он внимательно всмотрелся в ее лицо — чуть округлившееся, с припухшими заплаканными глазами.

— Тоже мне, волхв-гадатель, — она улыбнулась, — ну посмотри же!

— Я смотрю.

— Ты не туда смотришь, чудушко. Ладно, может быть, месяца через три разберешься…

— Дана… — он поднялся на ноги и сглотнул — у него вдруг пересохло во рту, — Дана, ты… ты носишь ребенка?

— Наконец-то, — она улыбнулась.

— Дана… — он боялся спросить, и понимал, что спросить надо сразу, чтоб не мучится ни напрасной надеждой, ни глупой ревностью, — Дана…

— Ну что ты? Сядешь ты когда-нибудь?

— Я сяду, — Млад кивнул, — ты мне только скажи…

Он снова замолчал, не зная, как задать вопрос так, чтоб ее не обидеть.

— Ты еще смеешь сомневаться… — она усмехнулась, — когда ты ушел, я решила, что выйду за тебя замуж, если ты вернешься. Когда мне сказали, что Добробой погиб, я очень испугалась. Его подружка тоже беременна, и я подумала… Я подумала, боги дали нам детей, потому что… Чтоб…

Млад перебил ее.

— Ты на самом деле выйдешь за меня замуж? — спросил он, запинаясь.

— Когда ты уходил, я поняла, что не могу без тебя. Я думаю, ты будешь хорошим отцом.

— Дана… Честное слово… Я буду хорошим отцом!

Пока топилась баня, она рассказала ему о Родомиле, о болезни князя, о том, что посадником стал Чернота Свиблов, о новом главном дознавателе, о новом воеводе, который, говорят, прелесть как хорош собой: новостей в Новгороде хватало.

— С тех пор, как Свиблов стал посадником, построили три церкви, и строят четвертую, каменную. На торге я то и дело встречаю христианских жрецов — их развелось больше, чем волхвов. А князь Борис запрещал им тут появляться, и церкви хотел снести. Говорят, князь Волот умрет…

— Кто говорит? — переспросил Млад.

— Новгородцы. Мне показалось, кто-то нарочно распускает эти слухи. Свиблов, например. Я видела князя совсем недавно, он ехал верхом из Городища в детинец. Если бы он был так сильно болен, разве бы он поехал верхом? И потом, его лечит доктор Велезар.

— И чем он болен?

— Говорят, падучей болезнью.

— От падучей болезни не умирают быстро. Сначала человек превращается в слабоумного. Но в начале болезни между припадками он может чувствовать себя здоровым.

— Говорят, он прямо в думе упал и бился в судорогах…

— Я не врач. Доктору Велезару, я думаю, видней. Он знает все болезни, от которых случаются судороги. Ему достаточно было взглянуть на Мишу, чтоб тут же послать за мной…

Млад вспомнил Мишу, вслед за ним — Добробоя, и вздохнул.

— Новый главный дознаватель выяснил, кто убил Белояра, — сказала Дана, — Родомил три месяца искал и не нашел, а этот за десять дней разобрался. Как будто Родомил был настолько глуп и не умел искать… Весь Новгород говорит об этом. И убийцу Смеяна Тушича он нашел тоже, еще быстрей. Мне кажется, он нарочно дурит головы новгородцам и князю.

— Не исключено.

— Тебе это неинтересно? — удивилась Дана.

— Мне интересно. Ты говори. Я просто… чувствую себя усталым. Мне кажется, что все изменилось, пока меня не было, и обратно повернуть ничего нельзя. Как будто что-то страшное происходит, а могу только стоять и смотреть на это. В самом начале похода, когда мы возвращались из-под Изборска в Псков, у нас с Ширяем было видение. Иначе я никак не могу это назвать…

— Я знаю. Родомил читал мне твое письмо. Он после этого стал одержимым этим одноруким кудесником и поисками Иессея. Мне кажется, масло вспыхнуло в его лампе не случайно. Мне кажется, он бы Иессея нашел. Он очень верил тебе, ты сам себе не веришь так, как он тебе верил.

— Ширяй тоже хочет найти Иессея, и собирается поехать к однорукому кудеснику.

— Как он? — Дана вскинула глаза.

— Он молодец. Он ведет себя, как мужчина. Он же шаман, ему тяжелей, чем любому другому на его месте.

— Его подружка каждое утро выходила на Волхов. И подружка Добробоя вместе с ней, хотя нам еще весной рассказали про вас. А потом началась распутица, и никто больше в университет не возвращался. Я не знала, что с тобой…

— Только не плачь больше. Я же вернулся. Потому что обещал…

Солнце скрылось за лесом, и его узкие, редкие лучи освещали столовую красноватым светом. Млад вошел в дом, пропустив Дану вперед, и тут же увидел Ширяя, сидящего с книгой за столом. Он не читал, просто сидел над книгой и смотрел в стену.

— Здравствуй, герой, — сказала ему Дана.

Ширяй медленно повернул голову и кивнул, а потом сказал:

— Пусто, Мстиславич. Не хватает его.

— Ты ел что-нибудь? — спросила Дана.

— Да. Девчонки нам борщ сварили. Сметана есть, молоко, творог. Хлеб теплый, пироги с рыбой и с мясом. Все есть. И баня еще горячая. Добробоя только нет.

Ширяй ожил дней через пять, когда вернулся с торга в Новгороде. Да и Млад к тому времени почувствовал себя гораздо лучше — дома, с Даной, на теплом солнце болезнь отступила окончательно. Он уже не так быстро задыхался от ходьбы, и хорошо спал ночами — боль успокоилась.

Парень распахнул дверь в дом и с порога закричал:

— Мстиславич! Мстиславич, слушай!

Глаза его были испуганными и горящими.

— Что-то случилось? — Млад приподнялся ему навстречу.

— Случилось, Мстиславич! Случилось! Я видел Градяту!

— Где?

— Ты не поверишь! Его теперь зовут Градобор! Он новый воевода у князя! Ты понимаешь? Он ездит по Новгороду, как ни в чем не бывало! Мстиславич, я хотел сразу к князю бежать, но подумал — меня не пустят. Надо ему срочно рассказать! Он же не знает, что это Градята! Тебя пустят, князь тебя знает! Поехали!

Дана ахнула, но быстро взяла себя в руки.

— А ну-ка сядь и успокойся, — велела она Ширяю, — как ребенок. Вчера родился? Градята тебя видел?

— Да… — неуверенно кивнул Ширяй.

— Ты понимаешь, что будет, если князь узнает о том, кто его новый воевода? Ты понимаешь, что будет с этим новым воеводой?

— Ну да… Его судить будут. Он человека убил, — Ширяй сел на край лавки за столом.

— Его будут судить за поджог, и, возможно, за предательство. Но и поджога достаточно, чтоб отправить его с Великого моста в Волхов, — терпеливо пояснила Дана, — и ты думаешь, он позволит тебе так запросто прийти к князю и что-то про него рассказать?

— Мне нечего бояться! — фыркнул Ширяй, — я на стенах Пскова ничего не боялся, и сейчас не боюсь!

— А я вот боюсь! — Дана посмотрела на него, наклонив голову — сердилась, — я боюсь! Родомила ослепили, чтоб он не мог его опознать! А ты в игрушки играешь? Даже не знаю, что лучше для тебя: умереть или ослепнуть? Он убил своего сообщника, только чтоб тот не попал Родомилу в руки. И ты думаешь, он подождет, когда вы с Младом Мстиславичем доберетесь до Городища? Запри дверь! А еще лучше, впусти в дом Хийси.

• Предыдущая
• 120/132
• Следующая