Вечный колокол - Денисова Ольга - Страница 81

• Предыдущая
• 81/132
• Следующая

Проход вывел в подвал с земляным полом, кирпичными стенами и сводчатым потолком. Обитые железом двери вели на четыре стороны, и старший из стражников недолго колебался, поворачивая направо от прохода.

Узилище, предназначенное Младу, было довольно просторным — не меньше его собственной спальни — но совершенно пустым. Ни клочка сена, ни одной деревяшки, на которую можно сесть. И, понятно, без окон. Млад успел рассмотреть подвал, пока его освещали факелы в руках стражи. Однако дверь за ним захлопнулась без слов, и он оказался в кромешной темноте. И привыкнуть к этой темноте было невозможно — ни лучика света не могло проникнуть в подземелье.

Млад не боялся темноты, но земляная толща над головой давила на него незримой тяжестью. Несколько минут он стоял в растерянности, чувствуя, что задыхается, но потом взял себя в руки и, ощупав стены, устроился в углу, подложив под себя полушубок. В подвале было гораздо теплей, чем наверху, но сыро и зябко.

Темнота едва не свела его с ума. Через некоторое время он начал думать, что ослеп, хотя и понимал, что это невозможно. Прошло еще немного времени, когда он понял, что в подвале совершенно один — стражники не оставили никого для его охраны и ушли наверх. И одиночество напугало его сильней темноты и толщи земли над головой. Как в могиле.

Он быстро потерял счет времени, стараясь отвлечься от реальности, но это почти не помогало. Мысли его или возвращались к вечевой площади и камням, что летели ему вслед, или блуждали в темноте подземелья, натыкаясь на сырые кирпичные стены.

Млад никогда в жизни не сидел взаперти. Да, в детстве его в качестве наказания могли не отпустить гулять с ребятами, но случалось это очень редко, и никто его при этом не запирал. Он и представить себе не мог, насколько это тяжело — несвобода.

Он читал о людях, которые провели в тюрьме не один год — в Европе это считалось нормальным. Если он за час темноты и одиночества едва не потерял волю и самообладание, каково же было этим людям? Они должны были сойти с ума в первые же дни заключения.

Он обхватил руками колени и уткнулся в них лицом. Безысходность сжимала сердце — никогда еще ему не было так горько и гадко. Холод потихоньку хватал его за плечи, холодом тянуло с земляного пола, холодом едва заметно дуло из щели под дверью. Страх то и дело появлялся где-то внизу живота: а вдруг его оставят здесь навсегда? Похороненным под валом детинца, так глубоко, что и крик не донесется до тех, кто может его услышать.

Когда Млад думал о том, что надо смириться со своей судьбой, и готовился принять тихую смерть в темноте и одиночестве, неожиданно в подвале раздались шаги и голоса. Он сначала не поверил в это, но щель под дверью осветилась, а вскоре заскрежетал замок, и засов отодвинулся в сторону.

От яркого света из глаз едва не закапали слезы. В сопровождении стражника, в подвал явились трое судебных приставов из службы главного дознавателя — Млад не сомневался, что их прислал Родомил.

— Как ты тут, Млад Мстиславич? — деловито спросил старший из них, укрепляя факел в держателе на стене, — не замерз?

— Нет, ничего… — Млад поднялся и размял затекшие ноги — теперь слезы едва не закапали из глаз от радости. А он-то думал о смерти!

— Сейчас мы тебе здесь такую спальню сделаем — любой боярин позавидует! — сказал пристав, — заносите, ребята!

Еще трое стражников протиснулись в подвал, пронося в дверь широкое ложе, ничем не напоминавшее лавку.

Через полчаса пустой подвал преобразился: пол застелили шкурами, шкурами завесили стены, на кровать постелили три перины, подушки и двойное меховое одеяло. В угол поставили стол с самоваром и три табуретки, у входа сложили горку просмоленных факелов, и оставили сверток восковых свечей.

— Ну как? — довольно поинтересовался пристав, — можно прожить недельку?

Млад кивнул — такого он не ожидал.

— Мы за стенкой будем тебя охранять. Мало ли кого подошлют? Родомил Малыч не велел наверх выходить, чтоб никто из людей Свиблова тебя не увидел. Изнутри на ночь закроешься, и пусть стучат, если есть охота. А тут по подвалу ходи сколько хочешь. Только печки топить нельзя — задохнемся. Но ты не бойся — горячих камней принесем, спать в тепле будешь. Дверь лучше закрывай — чтоб тепло не уходило. Под дверью щель, чтоб воздух шел.

— Да откуда ж он пойдет? — удивился Млад.

— Откуда-откуда? Сверху. Над нами — Княжая башня, и лестница наверх ведет. Сюда и из детинца, и с Волхова пройти можно. Хорошее место, удобное. Если кто от Совета господ явится — в соседний подвал тебя посадим, пусть смотрят.

Родомил приехал через двое суток, к вечеру, по темноте — Млад не чувствовал времени, и узнавал о нем только по началу обильных трапез: судебные приставы не забывали завтракать, обедать и ужинать, и пить чай меж застольями. Млад читал книги, присланные из университета, но досада и горечь не оставляла его. Да, он не чувствовал себя одиноким и брошенным на произвол судьбы, но неволя давила на него стенами и земляной толщей над головой. Воспоминания о вече стали невыносимыми и давили не слабей стен.

— Здорово, Млад Мстиславич, — Родомил вошел в подвал, слегка прихрамывая, — я не смог раньше. Хотел и не смог. Прости.

— Да ничего, — пожал плечами Млад, — мне тут хорошо. Душновато только.

— Что-то по твоему лицу я этого не вижу, — хмыкнул Родомил, прикрыл дверь и сел за стол, прислонившись к стене, — как мне жаль, что я на вече не поехал! Если бы ты знал! Никуда бы этот якобы Белояр от меня тогда не делся! Я б за шиворот его на степень вытащил!

— Не вытащил бы, — покачал головой Млад.

— Ты так думаешь?

— Уверен. Это сила, Родомил. Это такая сила, что я тараканом себя чувствовал против него. Это то самое, о чем говорил Перун — избранный среди избранных. И… знаешь, я думаю, именно его Смеян Тушич встретил у псковского посадника. Всех остальных они показать нам не боятся.

— Да? А это интересно. Значит, Смеян Тушич знал его? Не маленький, значит, человек… Осталось выяснить, кого не было на вече из «больших» людей.

Млад пожал плечами — если этот человек способен на морок такого размаха, никто не вспомнит, был он на вече или нет.

Родомил говорил о том, что ополчение уйдет — с этим ничего сделать нельзя. Марибора предлагала оставить хотя бы пять тысяч, но Совет господ, верней Свиблов, встал насмерть, ссылаясь на решение веча. Князь не посмел пойти против Новгорода, и, наверное, был прав — страшно идти против Новгорода.

— Ты не бойся, князь тебя виновным не считает. Выйдешь отсюда через пару дней после того, как уйдет ополчение — Свиблов снимет своих людей. Он тебя с грязью смешал, ему больше ничего не надо — лишь бы ты не сумел отмыться.

— А вече? — Млад хлопнул глазами.

— А что «вече»? Ополчение уйдет — все забудут.

— Но это же… нечестно как-то… — пожал плечами Млад.

— Что ты говоришь-то? А честно — под лед, что ли? — вспылил Родомил, — может, мне еще и допросить тебя по всем правилам? О разветвленной сети лазутчиков турецкого султана? Давай! Сейчас жаровню здесь поставим… Ректор университета уже десяток грамот отправил — не имеет права тебя вече судить без разрешения университета.

Млад вздохнул. Действительно, а что он хотел? Чтоб Новгород принес ему извинения? Поклонился в пояс и отпустил с миром?

— Да меня на улице убьют, как только увидят!

— Не убьют. Шапку смени, и не убьют, — рассмеялся Родомил, — ну, и не разгуливай без надобности по городу. И потом, мы тоже не лыком шиты, не хуже Черноты Свиблова умеем народ мутить. Уже слух по городу пустили, что это не Белояр был вовсе, что бояре нарочно народ разыграли. Не сразу сработает, но единодушия не будет.

— А студенты? Им-то как в глаза смотреть? Сейчас экзамены начнутся…

Млад вспомнил о студентах и тут же подумал о Дане: мысль о ней обожгла его, и он едва не застонал от горечи. Как он посмотрит в глаза ей? Как она сможет после этого приблизиться к нему? После того, как его, связанного, вели через толпу, которая плевала ему вслед?

• Предыдущая
• 81/132
• Следующая