Придорожная трава - Денисова Ольга - Страница 22

– Выпей с нами, хозяин, – одна из «птичек» легко поднялась, подошла к Илье и опустилась на колени прямо перед ним. Настолько близко, что он почувствовал тепло ее дыхания, запах хвои и листьев, исходящий от ее тела. Девушка протянула ему бокал, и он принял его в обе руки, боясь смять. Бокал и вправду оказался цветком, напоминающим белую лилию.

– Не бойся, пей, это вкусно, – девушка засмеялась, и смех ее походил на звон колокольчика.

Илья осторожно отхлебнул из необычного бокала. Напиток был абсолютно прозрачным, похожим по вкусу на березовый сок. Но, вне всяких сомнений, это был хмельной напиток.

– Да пей же, – сказала сверху русалка со змеиным хвостом, – ничего не будет. До дна пей.

Илья решил, что терять ему все равно нечего, и залпом выпил всю лилию до дна. Ничего не произошло, хотя он и ждал подвоха. Разве что чуть быстрей побежала кровь по жилам, да слегка закружилась голова. Но это случилось скорей от пьянящей близости «птички», которую можно любить хоть всю ночь.

Ему немедленно передали еще одну лилию, полную прозрачного напитка, но теперь никто не требовал, чтобы он выпил его немедленно и до дна. Услышав сзади чьи-то шаги, Илья обернулся: за его спиной стояло еще одно чудище. Желтое плоское лицо, расплывшееся и одутловатое, со всех сторон обрамляли космы, больше напоминающие тину. Маленькие прищуренные глазки сверкали чернотой, прорезь рта напоминала о лягушках. Его волосы и борода были столь длинными, что, как ряса, покрывали его полностью, до самых колен. А из под этой рясы торчали тонкие кривые ноги с мозолистыми, шишковатыми ступнями.

– Здорово, дедко, – кивнул ему Леший, – садись.

– И ты здрав будь, – недовольно проворчало чудище.

– Это багник, – сообщил Леший Илье, – болотный дедко. Прошу любить и жаловать. Все норовят подсесть поближе к нашим птичкам!

Тем временем птичка, сидящая напротив Ильи, как-то незаметно и непринужденно обвила шею Ильи рукой и оказалась сидящей у него на коленях. И Илья, тоже незаметно для самого себя, обнял ее за гибкую талию и притянул поближе к себе, изредка касаясь губами ее круглого плечика. Ее разгоряченная, пахнущая лесом кожа кружила ему голову все сильней.

Багник, кряхтя, уселся между красотками, и сразу трое из них повисли на нем, жарко обнимая, поглаживая его косматую голову и целуя в макушку. Он, впрочем, не сильно обращал на них внимания – на старого сластолюбца он никак не походил.

– Ну что, хозяин, хорошо тебе с нами? – буркнул дед, глядя на Илью пронзительными черными глазами.

Илья кивнул, усмехнулся и отхлебнул из лилии.

– Ты хоть понимаешь, что ты сторожишь?

Илья пожал плечами:

– Нет, наверное. Верней не так, я понимаю, но не могу этого объяснить. Верней могу, но только это будет непонятно…

Багник крякнул и Илья подумал, что так он смеется.

– Ну давай, объясняй.

– Ой, котик! – взвизгнула одна из «птичек» и схватила на руки огромного лохматого котищу, неслышно крадущегося мимо.

– Мур, – сказал кот, нисколько не обиженный ее фамильярностью.

– Спой нам песенку, киска!

– Да ты сдурела, – ответил ей кот, – хозяину нельзя слушать мои песни.

Илья уже не удивился. Голова шла кругом, жар тела девушки передался и ему, внутри у него клокотало: то ли от восторга, то ли от возбуждения, то ли от волнения и неизведанных переживаний.

– Хозяин сам споет нам песню, он мастер на это дело, – промурлыкал кот, и Илья подумал, что и вправду хочет петь. И откуда кот узнал о том, что он мастер на это дело?

– Откуда это ты знаешь? – несколько развязно спросил Илья у киски.

– Ой, твоя толстая синяя тетрадка всегда валяется в самых неподходящих местах, – фыркнула Мара, – мы все давно ее прочитали.

Илья смутился и, наверное, даже покраснел. Во всяком случае, щеки его жарко загорелись.

– Только не надо так болезненно это воспринимать, – Мара толкнула его в бок, – во-первых, мы должны знать, с кем имеем дело, а во-вторых, может быть, мы самые благодарные твои читатели.

Птичка, сидящая у него на коленях, жарко шепнула ему в ухо:

– Ты пишешь стихи, красавчик? Я очень это люблю. Почитай мне тихонечко, на ушко…

Илья спрятал глаза в ее мягких, русых волосах – вот уж никак он не ожидал, что попадет в такое дурацкое положение. Но нервная дрожь, клокочущая в груди, требовала выхода. Он вдруг почувствовал себя веселым и бесшабашным, эдаким рубахой-парнем, которого тут все любят и ждут от него чего-то решительно откровенного.

Он глотнул прозрачного напитка, и в голове его родился плавный ритм, на который с легкостью можно нанизывать слова. Илья никогда не импровизировал, даже не представлял, что такое возможно. Его стихи всегда рождались долго и мучительно, он перечеркивал строку за строкой, пока не получал что-нибудь приемлемое. И никогда не верил тем, кто, проснувшись среди ночи, записывает уже готовые строфы. А теперь музыка слов готова была сорваться с губ сама по себе, без мучительных поисков и раздумий. Все вокруг замолчали, не только те, кто сидел в одном с ним кругу. На поляне стало тихо, будто она опустела. Но если бы в другой раз это его смутило, то сейчас лишь придало уверенности. Илья разжал губы и негромко начал говорить.

Илья замолчал и опустил лицо на плечо «птички». Выслушав его, поляна вновь зашумела, как будто ничего не произошло. Как хорошо, что никто не стал давать его словам оценок и отзывов, как хорошо, что это приняли как должное. Он ведь просто хотел высказаться… Объяснить, может быть, то, что объяснить никак не получалось даже самому себе.

– Ну, не так уж это и непонятно, – кашлянул Багник.

Илья залпом осушил лилию, и ему в руку тут же сунули еще одну.

– А про любовь? Про любовь ты умеешь? – прижав мягкие губы к его уху, спросила «птичка».

– Умею, – прошептал ей Илья, и поцеловал ее розовое ушко.

– Давай. Только мне и больше никому, хорошо?

– Сейчас.

Илья кашлянул и горячо зашептал:

«Птичка» томно вздохнула и прижалась к нему еще сильней. Настолько тесно, что у Ильи перед глазами поплыла поляна. Он заметил, что машинально тискает ее, и не может перестать.

– Пойду-ка я поищу и себе кого-нибудь, для кого моя любовь не смертельна, – хмыкнула Мара и поднялась.

Илья рассеянно кивнул ей. Но, как ни странно, когда она начала удаляться, он почувствовал боль и тоску оттого, что она уходит. Если притяжение «птички» было для него чем-то естественным и светлым, то Мара будила в нем глухую, дремучую страсть, черную, как глубокий омут.

– Когда-то этот праздник мы встречали вместе с людьми, – сказал Леший, – только это было очень давно.

– «Давно» это насколько? – переспросил Илья, не переставая поглаживать «птичку». Впрочем, Леший тоже держал на коленях одну из них.

– Ну, сколько лет прошло с тех пор, как люди сложили Каменный лик и вызвали его к жизни, я припомнить не могу. А примерно тысячу лет назад люди начали меняться. Постепенно, медленно, но их приходило сюда все меньше. И вот уже лет триста как на праздник с нами приходят только хозяева избушки, да и то не каждый год.