История Востока. Том 1 - Васильев Леонид Сергеевич - Страница 76

• Предыдущая
• 76/152
• Следующая

Сказанное означает, что первый вариант, т. е. попытка опереться на комплекс объективных критериев для выработки общей периодизации, не дает приемлемого результата. Общей для всего Востока грани на этой основе наметить практически невозможно. Остается второй вариант, т. е. принятие некоей условной хронологической грани.

Собственно, именно это и делается ныне практически всеми. На этой основе создаются учебники, общие труды, энциклопедии и т. п. Только в марксистской историографии эту условную и откровенно заимствованную из европейской истории хронологическую грань (примерно V в. н. э.) обычно, о чем уже говорилось, отождествляют с формационной (начало феодализму – опять-таки с незримой ссылкой на то, что именно так было в Европе). Учтя все это и твердо отдавая себе отчет в том, что фактически речь идет не о грани между формациями, а об условной хронологической грани, откровенно ориентированной на реалии европейской истории и взятой именно для удобства периодизации, мы вправе ориентировочно датировать начало восточного средневековья примерно началом, первыми веками нашей эры. Итак, начало, пусть условное, намечено. А как быть с концом?

Проблема здесь не менее сложна, хотя в некотором смысле более очевидна. Снова о грани между формациями речи нет – можно говорить лишь о начале трансформации восточных обществ под воздействием европейского капитала, колониализма, международного рынка. Естественно, что это длительный процесс, далеко не завершившийся и даже не достигший заметных результатов в ряде случаев и в наши дни. Так что же в таком случае взять за грань, пусть даже и условную?

Совершенно очевидно, что на сей раз приводимую обычно в наших учебниках, энциклопедиях и общих трудах периодизацию, не только откровенно ориентированную на реалии европейской истории, но прямо опирающуюся на эти реалии (английская революция? французская революция?), принимать нет оснований. Здесь все-таки нужна грань, пусть условная, пусть как-то соотнесенная с европейской историей, но все-таки имеющая смысл для самого Востока как субъекта исторического процесса. Другими словами, здесь необходимо принять во внимание не просто европейские процессы, но прежде всего то, как эти процессы затронули Восток. Речь идет, естественно, о колониализме, об экспансии колониального капитала, о связанной с этой экспансией трансформации Востока, наконец, о превращении ряда восточных стран в колонии.

Какие из этих событий наиболее важны, какие из них можно взять в качестве грани, пусть даже условной?

Начало колониальной экспансии было положено на рубеже XV—XVI вв. Страны южных морей стали энергично осваиваться португальцами и голландцами уже в XVI в., тем более в XVII в. Колонизаторы, включая и испанцев, англичан, представителей других европейских держав, активно осваивали территории Африки, Америки, Юго-Восточной Азии, в форме отдельных небольших анклавов оседали в Индии, Китае, занимали все укреплявшиеся позиции в торговле и мореплавании Ближнего Востока. Все это безусловно воздействовало на традиционную структуру неевропейских стран, а в ряде случаев – работорговля в Африке, латинизация Америки, активность в Юго-Восточной Азии – даже очень заметно. Тем не менее для традиционного Востока с его древними центрами высокой культуры это было только началом некоторых изменений, в то время еще едва заметных, если заметных вообще. Даже в XVIII в., когда европейские державы начали активное колониальное проникновение на Восток и было начато завоевание англичанами Индии, внутренней структуры восточных стран, в том числе и той же Индии, это коснулось очень слабо. Стран Ближнего и Дальнего Востока почти не коснулось. Торговые связи между этими странами и Европой шли практически в одну сторону – в Европу, нуждавшуюся в пряностях и иных «колониальных» товарах, но практически не имевшую того, в чем нуждался в то время Восток (точнее, не имевшую товаров, которыми он заинтересовался бы). И только с XIX в. ситуация стала решительно меняться.

Как известно, в Европе XIX век начался с Великой французской революции, давшей энергичный толчок капиталистической трансформации – как политической, так и экономической, основанной теперь же на машинной индустрии. Вот эта-то машинная индустрия и совершила подлинную революцию в мировом хозяйстве. Именно она способствовала энергичной трансформации внутренней структуры Востока, прежде всего Индии, наводненной английскими промышленными товарами. Только теперь, с XIX в., начался период ломки и трансформации традиционной внутренней структуры Востока, вынужденного приспосабливаться к новым реалиям колониального капиталистического мирового рынка.

Приняв во внимание сказанное, мы вправе условно установить завершающую грань восточного средневековья в XIX в., для большинства стран Востока – скорее всего в середине XIX в., когда только что упомянутые процессы уже повсеместно стали давать о себе знать, вызывая ответную реакцию традиционного восточного общества.

Усиление Рима и превращение его в мировую державу сыграли существенную роль в распаде созданных на развалинах империи Александра эллинистических государств, птолемеевского Египта и царства Селевкидов. Во II—I вв. до н. э. значительная часть их территории превратилась в провинции Рима, римский Восток. И хотя римляне не очень-то навязывали чуждым им странам свой образ жизни, ограничиваясь верховным надзором и строгим контролем с конечным правом решающего голоса (вспомним прокуратора Понтия Пилата в Иудее), население завоеванных восточных провинций подвергалось сравнительно энергичному процессу романизации, а позже и христианизации. Сам феномен христианства своим появлением на свет был обязан тем процессам сложного синтеза, которые протекали на римском Востоке. Во всяком случае древнейшие центры христианства – его константинопольский, антиохийский, иерусалимский и александрийский патриархаты – возникли и длительное время существовали и частично продолжают существовать именно здесь, на бывшем римском Востоке.

Романизация, как и прежде эллинизация, не затрагивала восточные общества слишком глубоко: основное воздействие волны иноземного влияния оказывали на крупные города и заселенные западными переселенцами-колонистами поселения, включая военные. Обширная хора продолжала жить по своим законам, восходящим к древним традициям. Однако и глубокая периферия римско-эллинистических провинций не оставалась вовсе без изменений. Почти поголовная христианизация населения римского Востока не могла не сыграть определенной роли в трансформации социально-экономической и политико-административной структур, вынужденных приспосабливаться к реалиям Рима, а затем и Византии. Словом, вплоть до VII в. Египет, Сирия, Палестина, Малая Азия и ряд прилегающих районов были восточной периферией Византии и лишь после этого они, кроме разве лишь Малой Азии, оказались вновь включенными в рамки огромного ближневосточного государства, на сей раз Арабского халифата.

По-иному складывались судьбы тех частей Селевкидского царства, которые были расположены далее к востоку от границ Рима и Византии. Еще в середине III в. до н. э. здесь возникли два крупных государства, Бактрия и Парфия. Бактрия, расположенная на территории пригиндукушских районов Индии и Афганистана, а также включавшая в себя часть земель юга Средней Азии, была основана выходцами из греко-македонской знати, потомками воинов Александра (почти до наших дней среди правителей многочисленных княжеств Пригиндукушья бытуют легенды о том, что они ведут свою родословную от великого Искандера). Социальной и военной опорой греко-бактрийских правителей были греческие колонисты, жители городов, – по некоторым данным, их насчитывалось в Бактрии чуть ли не тысяча («страна тысячи городов», как называли ее греческие историки). Однако открытое противостояние греков местной азиатской знати, не говоря уже о простых жителях периферийной хоры, обусловило непрочность Бактрии как политического образования. Страдая от междоусобиц и нападений кочевников, Греко-бактрийское царство уже во II в. до н. э. ослабло и распалось на множество небольших княжеств, часть которых была основана и возглавлена вождями кочевых племен, быстро усваивавших, хотя бы частично, культурное наследие эллинизма.

• Предыдущая
• 76/152
• Следующая