Под осенней звездой - Гамсун Кнут - Страница 17

• Предыдущая
• 17/22
• Следующая

– А что она шьет? Платье?

– Нет, только блузку. Хочет надеть ее завтра в церковь, я вот думала ей помочь, да она решила все сама сделать.

Я поставил на стол швейную машину и сказал, что на такой машине сшить блузку легче легкого. Вот я сейчас покажу, как это делается!

– Вы, стало быть, портной?

– Нет. Просто я торгую швейными машинами.

Тут я достаю руководство и читаю вслух, как пользо ваться машиной, а девушка внимательно слушает, она совсем еще ребенок, и ее тонкие пальчики все си ние от линючей материи. Они такие жалкие, эти паль чики, я гляжу на них, вынимаю бутылку вина и пред лагаю всем выпить. Потом мы снова принимаемся за шитье, я читаю руководство, а девушка крутит ручку машины. Она в совершенном восторге, и глаза ее ярко блестят.

Сколько ей лет?

– Шестнадцать. В прошлом году она конфирмова лась.

А как ее зовут?

– Ольга.

Мать стоит, глядя на нас, ей тоже хочется покрутить машину, но e д в а она протягивает руку, Ольга всякий раз ее останавливает:

– Нет, мама, не надо, а то сломаешь!

Когда мы перематываем нитки, мать хочет подержать челнок, но Ольга снова ее отстраняет, боясь, как бы она что-нибудь не испортила.

Хозяйка ставит на огонь кофейник, в домике становится тепло и уютно, мать с дочерью забывают о своем одиночестве, на душе у них легко и спокойно, я поте шаюсь над машиной, и Ольга весело смеется всякой моей шутке. Я замечаю, что они даже не спрашивают о цене, хотя знают, что машина продается, – такая рос кошь им не по средствам. Посмотреть, как на ней шьют, и то для них праздник!

– Ольге непременно нужна такая машина. Погля дите, как ловко у нее все получается.

Мать отвечает, что надо повременить, вот скоро Оль га поступит в услужение и заработает немного.

– Так она хочет поступить в услужение?

– Да, мы надеемся найти для нее место. Две стар шие дочери уже пристроены. И живется им, слава богу, не худо. Завтра они тоже будут в церкви, Ольга с ними там увидится.

На одной стене висит треснутое зеркальце, к другой прибиты гвоздиками грошовые картинки, на которых красуются конные гвардейцы и принц с принцессой в роскошных одеждах. Одна, совсем выцветшая, изобра жает императрицу Евгению, я вижу, что эта картинка ви сит здесь уже давно, и спрашиваю, откуда она у них,

– Да разве упомнишь? Муж как-то принес.

– А где он ее достал?

– Кажется, в Херсете, он там работал в молодости? Тому уж лет тридцать минуло.

Я уже решил, как мне быть, и говорю:

– Да ведь этой картине цены нет.

Хозяйка думает, что я над ней смеюсь, но я долго рассматриваю картину и с уверенностью заявляю, что она стоит больших денег.

Но хозяйка не так проста, она говорит:

– А вы не ошибаетесь? Ведь она висит здесь с тех самых пор, как мы этот дом поставили. И Ольга с ма лых лет называет ее своей.

Я напускаю на себя таинственность и спрашиваю с видом знатока, которого интересуют все подробности:

– А где это – Херсет?

– Да тут, неподалеку. В двух милях от нас. Это имение ленсмана…

Кофе поспел, и мы с Ольгой прерываем работу. Остается только пришить крючки. Я прошу показать мне жакет, под который она наденет блузку, и тут ока зывается, что никакого жакета нет, вместо него Ольга просто накинет шерстяной платок. H о старшая сестра подарила ей старую кофту, которую она наденет сверху и скроет все недостатки.

– Ольга растет так быстро, нет смысла покупать ей хороший жакет раньше, чем через год, – слышу я.

Ольга пришивает крючки, дело спорится в ее руках. Но вид у нее такой сонный, что просто жалко смотреть, и я с притворной строгостью велю ей ложиться спать, Хозяйка под благовидным предлогом остается сидеть со мной, хоть я и уговариваю ее тоже лечь.

– Поблагодари же этого господина, – говорит она Ольге.

Ольга подходит ко мне, подает руку и благодарит. Я пользуюсь этим и отвожу ее в боковушку.

– Ложитесь и вы, – говорю я матери. – У меня от усталости уже язык заплетается.

Я располагаюсь у печки, подмостив под голову ме шок вместо подушки, и она, видя это, с улыбкой качает головой и уходит.

Наутро я бодр и полон сил, в окна заглядывает солнце. Ольга и ее мать уже причесаны, их влажные волосы так блестят, что просто смотреть приятно.

Мы завтракаем все втроем, а после кофе Ольга щеголяет передо мной в новой блузке, вязаном платке и кофте. Ах, эта невообразимая кофта с атласной оторочкой и атласными же пуговицами в два ряда, ворот и рукава у нее отделаны тесьмой; маленькая Ольга совсем утонула в ней. Это никуда не годится. Девочка со всем крошечная, как птенчик.

– А не ушить ли нам кофту? – предлагаю я. – Время ведь еще есть.

Но мать с дочерью только переглядываются – нын че ведь воскресенье, нельзя брать в руки ни иголки, ни ножниц. Я без труда угадываю их мысли, потому что меня самого так приучили в детстве, но теперь я позво ляю себе маленькую еретическую хитрость: шить-то будет машина, а это совсем другое дело, ведь ездят же люди по воскресеньям в каретах.

Но им таких тонкостей не понять. Да и кофта взята на вырост, годика через два она будет Ольге в самую пору.

Мне хочется подарить что-нибудь Ольге на прощание, но у меня ничего нет, и я протягиваю ей крону. Она подает мне руку, благодарит, потом показывает монету матери, и глаза у нее сияют, она говорит шепотом, что, когда придет в церковь, отдаст деньги сестре. Мать, тоже сияя, соглашается, что так будет лучше всего.

Ольга в своей мешковатой кофте уходит в церковь, она спускается с холма и при этом смешно косолапит. Господи, какая она милая и забавная…

– А что, Херсет – большое имение?

– Большое.

Я сижу, сонно хлопая глазами, и раздумываю, что же означает слово Херсет. Может быть, это фамилия хо зяина? Или имя владельца здешних земель? А его дочь – красавица, которой нет равных, и вот сам ярл приезжает просить ее руки. А через год она родит сына, которого возведут на трон…

В общем, я собираюсь в Херсет. Мне ведь все равно, куда идти, и я решаю направиться туда. Может, у ленсмана случится для меня работа, может, подвернется не одно, так другое, – как бы там ни было, я повстречаю новых людей. Теперь, когда я принял это решение, у меня появилась какая-то цель.

После бессонной ночи глаза мои слипаются, поэтому я прошу у хозяйки разрешения прилечь, и она предлагает мне свою постель. Голубой паучок ползет вверх по стене, а я лежу, провожая его взглядом, покуда не за сыпаю.

Я проспал часа два и проснулся, отдохнувший, све жий, полный сил. Старуха стряпает обед. Я укладываю мешок, даю ей денег за хлопоты, а потом предлагаю мену: я возьму Ольгину картину, а швейная машинка пускай остается ей.

Старуха снова не верит мне.

– Ничего, – говорю я, – только бы она была доволь на, а меня это вполне устраивает. Картина очень цен ная, я знаю, что делаю.

Я снимаю картину со стены, сдуваю пыль и осторож но свертываю ее трубкой; на бревенчатой стене остается светлый квадрат. Я прощаюсь.

Старуха выходит вслед за мной и просит подождать Ольгу, пускай она хоть поблагодарит меня.

– Ах, милок, ну пожалуйста!

Но я тороплюсь.

– Кланяйтесь Ольге, а если будут какие затрудне ния с машиной, поглядите в руководство.

Она долго смотрит мне вслед. Я удаляюсь с важ ностью и насвистываю, очень довольный собой. Я от дохнул, мешок у меня теперь совсем легкий, а солнце ярко светит и уже подсушило дорогу. Я так доволен со бой, что распеваю на ходу.

Нервы…

До Херсета я добрался на другой день. Имение пока залось мне таким большим и богатым, что я хотел было пройти мимо; но мне попался навстречу один из работ ников, я потолковал с ним и решился предложить ленсману свои услуги. Мне ведь уже приходилось работать у богатых людей, взять хоть капитана из Эвребё…

Ленсман был приземистый, плечистый человек с длин ной седой бородой и лохматыми темными бровями. Он разговаривал со мной строго, но я по глазам видел, что он добряк; и в самом деле, потом оказалось, он не прочь при случае поболтать и посмеяться от души. Но иной раз он напускал на себя важность, подобающую его чину и состоянию, бывал заносчив.

• Предыдущая
• 17/22
• Следующая