Росс непобедимый... - Ганичев Валерий Николаевич - Страница 90

• Предыдущая
• 90/100
• Следующая

Пожалуй, он и сам немного смутился, когда Трубридж с упреком сказал, что сорок тысяч семей в Неаполе оплакивают своих кормильцев. Да, да! Нельзя же оставить королевство без налогоплательщиков. Но он не допустит республиканской заразы здесь, на юге Италии. Пусть не любят его, пусть говорят о позорных страницах его жизни, пусть. Но зато Англия твердо, ну, по крайней мере, основательно, стоит здесь, и ее враги боятся ее гнева.

Вот и несколько дней назад устоял под вопросительным взглядом Эммы Гамильтон, недоумением некоторых капитанов и отдал приказ повесить коммодора неаполитанского флота князя Франческо Караччиоло. Тот посмел осудить короля за бегство в Палермо и перешел на сторону республиканцев, возглавив их флот.

Нельсон не мог позволить остаться безнаказанной измене, не мог помиловать республиканца. Какая-то болезненная сила ненависти и беспричинной злобы толкала его, торопила, не давала остановиться в своем решении. И он не разрешил отложить смертный приговор коммодору на сутки, как положено, чтобы тот приготовился к уходу из этого мира.

Приказал собрать английские корабли вокруг неаполитанского брига «Меркурий», где вершился суд. Пусть все видят церемонию гибели изменника. Многие не понимают, как важна церемония: торжественная, траурная, величальная, погребальная, уводящая из этого света. На церемонии много держится и долго будет держаться в Англии.

Караччиоло вывели на палубу. Снасти, реи английских кораблей усеяли замершие матросы. Зрелище, когда вешают князя, не частое. Зачитали приговор. Выстрелила пушка. Раздробили воздух барабаны, и князь Караччиоло взметнулся на рее.

Из Палермо следом за армией кардинала Руффо прибыл и король, однако с английского корабля он не спустился. А мог бы, ведь он заядлый охотник – король Фердинанд. В Неаполе везде гремели выстрелы, устраивались засады, шла большая охота на подданных, усомнившихся в его королевском всесилии. Сейчас они плакали кровавыми слезами, расплачивались за призрачную свободу, поманившую их из далекой Франции. Смерть витала над Неаполем. И творцы ее – Нельсон и Фердинанд – хмуро всматривались с флагманского корабля эскадры в город.

– Мой бедный Неаполь! Что с ним сделали? – вытер слезу Фердинанд.

Нельсону чудился упрек за то, что он подтолкнул тогда, в ноябре прошлого года, неаполитанцев против Франции, на атаку против Рима. «Лучшая армия» Европы, как убеждал себя адмирал, разбежалась, как только столкнулась с регулярной армией французов. Королевскую чету он тайно вывез на Сицилию, а в Неаполь вступили войска Директории. То был удар по авторитету Нельсона. Абукир уходил в прошлое, вперед выступала итальянская катастрофа.

Может, жестокостью своей и мстил он судьбе за столь опасное испытание, за то, что еще раз убедился: сухопутная стратегия не для него, он не готов воевать на суше…

– Святая Мадонна! Поднимите меня! – раздался крик снизу, от моря. – Я должен все сказать самому королю!

Фердинанд посмотрел с вопросом на Нельсона, когда подбежал, рапортуя, дежурный офицер и ничего об этом не сказал.

– Пусть поднимут, – коротко бросил адмирал и пошел к противоположному борту, откуда и раздавались пронзительные крики. Рыбак в выцветшей рубахе, с седой неопрятной бородой пал на колени перед королем.

– Он возвращается, ваша светлость! Он идет сюда!

– Кто? О чем бормочешь ты, глупый старик?

– Он плывет сюда! Он возвращается! – дико вращая глазами, прижимая руки к груди, повторял рыбак.

– Безмозглый болван, говори ясно! Иначе я выброшу тебя за борт!

Старик закрыл глаза, собираясь с силой, и, охватив голову руками, как бы защищаясь от удара, выдохнул:

– Караччиоло! Князь плывет сюда.

– Что? Что ты болтаешь, негодяй?! Какой Караччиоло? – Фердинанд с напряжением посмотрел вдаль, а затем на Нельсона. – Он говорит, что Караччиоло движется сюда.

Нельсон криво усмехнулся, взглянув на море. Оно было чистое, и лишь примерно на расстоянии полумили плавал какой-то шар.

– Вышвырнуть мерзавца! – спокойно сказал адмирал. – Он сумасшедший.

Но Фердинанд уже занервничал, руки у него беспокойно заходили по золоченым пуговицам, задергали ленты орденов.

– Успокойтесь! Там никого нету. – И адмирал поднес к глазам Фердинанда подзорную трубу.

Король вскрикнул и стал тихо оседать, крестясь и бледнея.

– Караччиоло! Он плывет сюда…

Нельсон, ничего не понимая, с некоторой тревогой стал шарить трубой по волнам. И о ужас! Когда набежавшая волна схлынула, он увидел Караччиоло, с его густой шапкой волос, который двигался стоя к кораблю. Горацио ничего не боялся в жизни, страха не ведал. Но, как любой моряк, был суеверен и дьявола старался не гневить.

Хриплым, сдавленным голосом обратился к посланнику Гамильтону:

– Уильям! Это он…

Фердинанд метнулся с палубы, оставляя мокрый след, но Гамильтон с невиданной для него проворностью, схватил короля за руку:

– Ваше величество! Стойте! Покойник осознал свою вину и не может уйти в тот мир, не попросив у вас прощения. Все видели, как он повис на рее, а потом с ядром ушел на дно. Успокойтесь. Он мертв.

Нельсон выдохнул воздух, дивясь выдержке посланника. Да, черт возьми! Он же сам видел, как дернулись в агонии на рее ноги коммодора. Украдкой взглянул еще раз на море. Караччиоло двигался к кораблю. На этот раз Горацио проявил твердость и, посмотрев на сжавшегося короля, на распростершегося у его ног рыбака, приказал:

– Уберите эту рухлядь. Возьмите шлюпку и отвезите труп к берегу. Предайте земле. – Взглянув еще раз на Фердинанда, добавил: – Пусть отправят заупокойную службу.

Не глядя ни на кого, пошел, не оглядываясь, в каюту. С него довольно: королей и мертвецов.

Шелест слов доносился до Селезнева: «…днем… Генеральный совет… взрыв, люди… восстание… воззвание… свобода». Он старался не вслушиваться. Это была не его тайна. Милета доверяла ему безгранично, советовалась с ним, рассказывала о борьбе за места во вновь созданном Сенате и в делегации, посылаемой в Петербург и Константинополь. Нобили не хотели делить места с второклассными. Народ требовал опрокинуть дворянство. На острове кипели страсти. Все было наполнено духом изменений. Но Селезнев как-то отстранился от всего, твердо решил возвратиться на Родину. Он не знал, как его встретят там, что грозит ему. Единственно, что хотелось ему сейчас, – ступить на родную землю, погладить белую кору березки, услышать пенье птиц и слово встречного поселянина. А потом упасть в траву и долго слушать, что скажет ему родная земля.

Здесь, на островах, он познакомился с капитан-лейтенантом Тизенгаузеном, который пригласил его помочь составить кое-какие бумаги и помочь в переводах. Пришлось вспомнить давнее.

Сейчас же Селезнев не хотел уже чужих тайн. Он едет на родину. Его идеалы не изменились, но он не понимал, кто прав в этой группе второклассных. Они обвиняли нобилей и обвиняли друг друга в диктаторских замашках. Честнее и порядочнее других ему казались Мартинигос и его верный друг Циндон.

Вот и сегодня, как и в предыдущие дни, они собрались здесь, у Милеты. Ее не было. Она уехала договариваться о ремонте дома. А Селезнев дремал в небольшом закутке, отведенном ему Рицосом. «Генеральный совет… взрыв… восстание…» – слова сверлили мозг, не давали уже больше заснуть По напряжению, возникшему в комнате, по тяжелым паузам, какому-то таинственному чувству Селезнев понял: завтра должно что-то произойти. Он закрыл глаза, стараясь отвлечься, не слушать, не чувствовать их присутствия, а мозг кололи слова: «Генеральный совет… взрыв… восстание».

– Дочь моя! Ты вернулась! Я знал, я надеялся, я хотел, чтобы так было. Я молился! Я послал за тобой шхуну. Я знал, что наваждение пройдет. – Высокий седой граф Граденигос Сикурос ди Нартокис говорил дребезжащим голосом, потом зарыдал. Это не приличествовало его званию и воспитанию. Но граф не мог ничего с собой поделать.

• Предыдущая
• 90/100
• Следующая