Мир-крепость - Ганн Джеймс - Страница 8

• Предыдущая
• 8/43
• Следующая

Из-за холма вышла девушка, у которой тоже не было имени, и это тоже было хорошо. Она шла по воздуху, потому что ступней у нее не было. Девушка улыбалась и, подходя ближе, подала мне руку. Тепло протекло вдоль моей руки волнами и разошлось по телу, и я почувствовал, что жив. И когда она наконец отняла руку, в моей ладони остался кристалл — невинный, прозрачный, таинственный.

Губы ее шевельнулись, но я не услышал ни звука.

— Что это? — спросил я.

Она удивилась, нетерпеливо пожала плечами и пальцем указала на свои уши. Губы ее снова шевельнулись.

Я должен был задать вопрос, должен был узнать ответ, но никак не мог вспомнить вопроса.

— Это жизнь? — спросил я, чтобы она не ушла. — Это надежда, свобода? А может, любовь?

Ее образ начал таять, и животные исчезали, и луг исчезал, а я лихорадочно пытался задержать ее.

— Стоит ли жить для этого? Стоит ли умереть? Но она лишь печально пожала плечами, продолжая медленно истаивать.

— Вернись! — крикнул я. — Вернись.

Она покачала головой… тихо, беспомощно.

— Я не знаю этой тайны! — крикнул я. — Не знаю, что это означает. Скажи мне. Скажи!..

Губы ее произнесли какое-то слово, но девушка была уже так далеко, что я не смог его понять, и опустил голову. Кристалла не было, а я был один, всегда один, навсегда один, один и в страхе…

Я открыл глаза и почувствовал, как чьи-то осторожные пальцы натирают мою правую руку каким-то жирным болеутоляющим. Голубоватый свет был приглушен, веки у меня словно свинцом налились, затылок болел. Какое-то лицо медленно склонилось надо мной, и в первый момент я подумал, что это лицо девушки, потому что оно было светлое, красивое и окружено светлыми волосами. Но, прищурившись, я увидел, что волосы короткие, а лицо принадлежит мужчине.

— Просыпаешься? — спросил мужчина звучным и спокойным голосом. — Так я и думал.

Я попытался встать.

— Мне нужно идти… — Губы мои болели, а голос звучал хрипло.

Мужчина положил руки мне на плечи и снова уложил. Надувной матрац прогнулся подо мной, и мужчина сел на край постели. Я осмотрелся. Комната была больше моей кельи, мебель — удобная и яркая, но без роскоши: матрац, на котором я лежал, несколько кресел, полка с какими-то древними книгами, портьеры, закрывающие все стены, за исключением одной открытой двери.

— Ты никуда не пойдешь, — мягко сказал мужчина. — Во всяком случае не сейчас. И не в таком состоянии.

Я успокоился, хотя и не до конца. Этот человек показался мне хорошим. Я никак не мог собраться с мыслями, но одно вспомнил.

— Это опасно, — прошептал я ему.

Он прищурился.

— Почему?

Приложив ладонь ко лбу, я поморщился, закрыл глаза и открыл их снова.

— Не могу вспомнить. Кто-то меня ищет. Наемник в черной одежде. Он хочет меня убить. И тебя тоже убьет.

Мужчина лениво улыбнулся.

— Это не так-то просто. Там, где я вырос, у нас было больше неприятностей, чем еды. С тех пор как я попал на Бранкузи, жизнь вполовину замедлила свой темп. Если бы ты был тем, кем выглядишь, — в глазах его запрыгали веселые огоньки, — то и вовсе не доставил бы мне хлопот. Ты был бы уже мертв.

— О чем ты?

— Ты одет как Свободный Агент, но ты не из них. У тебя слишком светлая кожа, слишком нежные руки. Одежда велика тебе в поясе и узка в плечах. Держу пари, что ты монах.

— Лучше сказать, был монахом, — ответил я, машинально подражая его речи. — А что такое Свободный Агент?

— Один из тех жестоких ловких парней, высокооплачиваемых наемников. Они свободны в выборе оружия и женщины, независимы от денег, им разрешено менять хозяев, если другой платит больше.

— Похоже, я убил троих из них, — сказал я, и это воспоминание заставило меня содрогнуться.

— Медаль новичка! — воскликнул мужчина, улыбаясь, но мне показалось, что в его голосе прозвучало уважение. — Еще несколько таких подвигов, и ты станешь мастером.

Внезапно я осознал ситуацию и приподнялся на локте.

— Где я? Ведь они могут?..

— Нет, разве что следили за тобой. — Мне показалось, он прищурился. — Я нашел тебя бредущим по улице, а потом ты потерял сознание. Полежи, отдохни, наберись сил. Я принес тебя сюда, но дальше тебе придется управляться самому.

Он вынул из коробки что-то белое и длинное и сунул в рот. Едкий сладковатый дым расплылся в воздухе, глаза мужчины заблестели. Я пригляделся к нему внимательнее и понял, что поначалу принял его за девушку не только из-за светлых волос. Кожа его была нежна, хотя и слегка загорела, губы ярче, чем обычно бывают у мужчин, а когда он встал, то показался мне маленьким и худым, хотя двигался с кошачьей ловкостью и видно было, что его тело таит в себе немалую силу.

— А что касается того, где ты, — сказал он, прохаживаясь по комнате и выпуская из узких ноздрей тонкие струйки дыма, — знай — в магазине Фреда Силлера, книготорговца. — Невеселая улыбка тронула его губы. — Книги для широких масс. Дела идут хуже некуда. Скажи, откуда у тебя это?

— Что? — осторожно спросил я.

— Эти ожоги на лице и руке.

Я поднял руку — она была красной и блестела от жира. Вот почему у меня болели лицо и рука.

— Один из них выстрелил в меня.

Силлер тихо свистнул.

— Это что-то новое. Ожоги от фламмера! Обычно не остается ничего.

— Я… я как раз уходил.

— Да уж. — Силлер поднял брови. — И очень торопился. Не помнишь?

— Не знаю, — неуверенно ответил я. — Немного. Помню, что меня зовут Дэн. Уильям Дэн. Я был послушником в монастыре. Девушка вошла в Собор, когда я нес там службу, вошла, скрываясь от четверых Свободных Агентов… А когда вышла, они отсекли ей ступни…

— Дальше, — нетерпеливо бросил он.

— Ты не понимаешь? — Голова у меня кружилась и болела, но я хотел ему это объяснить: — Они отсекли ей ступни и при этом улыбались.

— Да-да, я понял. — Его глаза казались увеличенными из-за дыма, плавающего между нами. — А что случилось потом?

Я беспомощно опустился на кровать и потер лоб ладонью, не обращая внимания на боль. Никого не интересовало самое важное. Постепенно, эпизод за эпизодом я вспоминал то, что случилось, но путано, неуверенно. А когда закончил, закрыл глаза.

— Больше ничего не помню.

Когда я снова взглянул на него, он смотрел на меня сквозь дым; глаза были большие, голубые, блестящие, как у лихорадочного больного.

— Зачем она пришла в Собор?.. Что принесла?.. Почему вышла?..

Я только качал головой.

— Не знаю… Не помню… Не знаю…

Наконец глаза и голос куда-то уплыли, и я погрузился в оцепенение, из которого меня вырвал хохот, звучавший, казалось, где-то далеко.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказал голос, — и залечить раны. Вероятно, когда он выстрелил, ты заслонил рукой глаза. К счастью для твоего зрения. Ты не в лучшей форме: брови и ресницы у тебя почти сгорели, а лицо похоже на кусок сырого мяса.

— Что мне делать? — тихо спросил я. — Вне стен монастыря я как младенец.

Он снова захохотал.

— Неплохо оснащенный младенец. Одежда. Деньги — пять тысяч имперских хроноров в сотенных банкнотах…

Я широко открыл глаза, а Силлер продолжал хохотать.

— В поясе, — объяснил он.

Я потянулся к поясу левой, здоровой рукой.

— Они там. Если бы я хотел их украсть, то не оставил бы тебя здесь, чтобы ты об этом беспокоился. Я всегда думаю, прежде чем сделать что-то. Этот наемник, которого ты раздел, был богатым человеком. Если это его доля за работу, то либо он, либо задание ценилось весьма высоко. Разве что ты ограбил сокровищницу Аббата.

Я хотел встать, но он толкнул меня обратно.

— Это неважно. Во всяком случае у тебя есть оружие, оно стоит самое малое пятьсот хроноров, солидный запас амуниции…

Он отогнул лацкан моей куртки, показав ряд тонких металлических трубок, вставленных в карманчики.

— Десять. Хватит на сотню одиночных выстрелов, десять очередей или одно настоящее извержение. Достаточно энергии, чтобы обогревать и освещать этот магазин десять лет кряду. По пятьдесят хроноров — если кому-то удастся добыть нечто подобное. Да, снаряжение у тебя превосходное.

• Предыдущая
• 8/43
• Следующая