Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал - Камша Вера Викторовна - Страница 24

Лионель развернулся и отшагнул в оконную решетку, чтобы еще раз оглядеть комнату и тех, кто в ней. Мать, за которую он вторую неделю боялся, все еще щурилась на пустой двор, переодетая Марианна смирно сидела на краешке стула, выпрямившись и положив руки на колени, словно благовоспитанная девочка. Она вновь была хороша, но вряд ли об этом думала.

Женщины ничего не могли объяснить невидимому гостю, а он не мог быть им ничем полезен. Все, что оставалось Ли, – понять, что же здесь творится, и он отправился понимать, пройдя сквозь не способную его удержать дверь.

Чарльз носился по обреченному Надору – Лионель осматривал Ноху быстро, но спокойно. За дверью обнаружилась лестница, ведущая во что-то вроде прихожей, там перебирал четки монах, ближе к выходу обретались шестеро солдат в сером и теньент с напряженным осунувшимся лицом. Мать с баронессой не стерегли, а защищали – Ли повидал слишком много офицерских физиономий, чтобы ошибиться.

Сколько у него времени, маршал не представлял, но «приемную» он обошел дважды, с некоторым облегчением убедившись в толщине стен и оконных решеток. Наверное, раздался стук, наверное, условный. Солдат распахнул дверь, впустив еще троих церковников, – пожаловало подкрепление. Теньент что-то коротко приказал и шагнул через порог, спутника-маршала он, само собой, не заметил. Они очутились во дворе флигеля, прежде тут жил хранитель Старого архива. От главной площади внутренней Нохи домик отделяла стена в два человеческих роста, снаружи у калитки замерли еще двое в сером, их головы были повернуты в сторону главных ворот. Офицерик едва ли не бегом устремился в противоположную сторону, надо думать, к начальству, но подслушать разговор Ли не мог, зато мог и должен был оценить вне всякого сомнения имевшихся врагов. Савиньяк окинул взглядом пустую и какую-то неприятную площадь и быстро пошел к главным воротам. Эту часть аббатства он, как и большинство столичных дворян, знал отменно. Тут он дрался сам и помогал другим, в юности – часто, потом череда своих и чужих поединков надолго прервалась. Тогда многое прервалось…

Бывший капитан Личной королевской охраны, бывший комендант Олларии, а ныне Проэмперадор Севера ускорил шаг, торопясь миновать внезапно ставший отвратительным проход.

Здесь они с Рокэ болтали о Манриках и ждали, когда вызванная четверка уверится, что дуэль не состоится. Росио смеялся, потом ушел убивать. Ли следил за кружением противников из укрытия, тогда он тоже не слышал слов, только выстрел, прервавший довольно-таки никчемную жизнь… Позже на этом самом месте он не заколол младшего Манрика, и тот получил лишний месяц. Любопытно, вспомнил ли «фламинго» перед смертью, что пожил больше, чем следовало…

Через площадь почти побежали серые гвардейцы. Надо думать, к воротам, но в бреду и во сне двери не нужны, а стена – вот она, и разгадка должна быть за ней. По привычке положив руку на эфес, Ли шагнул в то, что прикидывалось несокрушимой кладкой, и в самом деле оказался на площади. Лицом к лицу с оскалившейся толпой.

Глаза выпучены, пасти перекошены – только что слюна не капает, в руках палки и ножи, у некоторых алебарды, тесаки, топоры… Много, очень много женщин, и выглядят они не лучше мужчин.

Толпа катится к воротам, топча ногами тела. Их не так уж и мало – несколько десятков… Неудачники предыдущего штурма?

Ли обернулся и задрал голову – он мог себе это позволить, ведь его тело сидит над картами в Агмштадте, где в семь пополудни подают обед, а маркграф рассуждает о стратегии и тактике и угощает, угощает, угощает… Когда гость не выйдет к столу, Вольфганг-Иоганн пошлет за ним слуг, те объединятся с адъютантами и примутся стучать, сперва робко, потом все настойчивей. Если не удастся проснуться, вышибут дверь… Удалось бы растолкать Давенпорта прежде, чем он увидел все, что нужно? Нужно? Кому?

В радостное чистое небо прыгнули редкие дымные мячики: со стен стреляют – скупо и точно. Бьют по вожакам – однорукому простолюдину и всклокоченной старухе. Заводилы валятся, толпа останавливается, потом отползает, и не думая подбирать упавших. Дымки рассеиваются, мушкеты на стенах молчат. Берегут патроны? Жизни?

Старуха мертва, однорукий встает на четвереньки, потом на колени, грозит единственным кулаком серым стенам, за которыми прячется мать. Городской стражи не видно, как и пресловутых южан еще более пресловутого Карваля. Не знают? Не защищают эсператистов? Заняты в других местах?

На первый взгляд Ноха казалась почти пустой, а ведь Левий привел с собой полторы тысячи. Где же остальные? В казармах? Разбежались? Куда-то ушли? Уж не туда ли, где сейчас Эпинэ? И эти трупы у ворот… Дюжины три, а заряды церковники, похоже, все-таки берегут. Выходит, беспорядки начались не сейчас и вряд ли только здесь.

Тянуло вернуться и убедиться, что с матерью все в порядке. Надо было отыскать Левия с Эпинэ, осмотреть казармы и очнуться до того, как спохватятся бергеры. Давенпорт не сумел, ну так он пытался докричаться до молодого Хейла, а вам, господин маршал, звать некого, так что извольте уж как-нибудь сами…

Ли наклонился над одноруким. Раненный в бок, с прокушенной губой и белыми дикими глазами, тот дернулся и тупо пополз вперед, к воротам. Омерзение едва не победило рассудок, но тот все же не дал пустить в ход бессильную тут шпагу. Маршал перешагнул ползуна, будто чудовищного окровавленного слизняка; теперь он шагал сквозь толпу к горлу изрыгающей людской поток улицы. Он не слышал проклятий, не чувствовал вони, только смотрел на искореженные ненавистью рожи, в которые невозможно разрядить пистолет. Впрочем, пистолета, хоть бы и бесполезного, у провалившегося в Олларию Савиньяка не имелось – для работы с картами вооружаешься грифелями и циркулем.

Толпа качнулась и поперла вперед; похоже, начинался очередной приступ. Лионель скользил сквозь прущий к Нохе народ, как застигнутый туманом корабль, – все вокруг было призрачным, кроме захлестнувшей площадь ненависти, и нужно было отыскать ее истоки. И стражников, если те где-то еще есть. В Олларии всерьез оборонять можно разве что пяток аббатств и Багерлее, но, единожды запершись, придется сидеть и ждать подмоги. Анселу удалось вырваться из столицы, но вояки Рокслея берегли собственные шкуры, эти – нет, а Ноха – самое крупное из аббатств. Надо «держать» почти хорну, а защитников внутри мало, рано или поздно где-то да не успеют. Ли обернулся к возвышавшимся над шапками, шляпами, чепцами, лохмами стенам. Кажется, еще не стреляют, а что творится у ворот, за сотнями спин не разглядеть.

Идти сквозь волны злобы было мерзко, хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть разных и при этом отвратительно схожих лиц. Молодые, старые, мужские, женские, худые, толстощекие, бледные, налитые кровью – они были одинаковы, как брызги навозной жижи или блевотины, и они не иссякали. Площадь осталась позади, теперь Ли шагал вливавшейся в Голубиную улицу Ликторской; ее обитатели признаков жизни не подавали, и маршал их понимал. Миновав с дюжину запертых, а то и заколоченных домов, Савиньяк решил пройти к кавалерийским казармам напрямик, и как же прекрасен оказался пустой задний двор заколоченного «Солнца Кагеты»! Ли невольно замедлил шаг, с удивительным для него самого обожанием глядя на разбитые бочки и кусты чертополоха, покрытые напоминающими бритвенные помазки́ цветами. На одном сидела муха. Иссиня-черная, она, видимо почувствовав взгляд, взлетела с недовольным жужжанием, и Ли успел ее прихлопнуть, навеки впечатав в расстеленную по столу карту Южной Марагоны. Муха была бергерской, и сам он – кто бы сомневался? – благополучно пребывал в Агмштадте. Именно так: он пребывает в благополучном Агмштадте, а мать – в Нохе, и туда ломится обезумевшая, жаждущая крови сволочь.

Перед обедом граф Савиньяк проминал своего жеребца. Разумеется, если не было дел поважнее, но сегодня не случилось ни гонцов, ни советов, ни приватных визитов – на то, чтобы это разузнать, умения у Луизы хватило. Госпожа Арамона, скромно и достойно одевшись – черное, и только черное! во-первых, траур по ее величеству, во-вторых, повергать своим видом в ужас больше не требуется, – загодя проследовала на конный двор. Расспросить про торскую породу и посоветоваться о будущей верховой лошадке для Селины. Все было рассчитано до мелочей, и встреча вышла бы совершенно случайной, но граф не пришел. Луиза осмотрела немалое число мохнатых крепеньких кобылок, выслушала уйму советов, неприлично долго разглядывала и кормила буланую ласкушу и все-таки была вынуждена попрощаться.