Крестоносец - Айснер Майкл Александр - Страница 1

• 1/79
• Следующая

Дождь почти перестал. Подавшись вперед, я выглянул из крытой повозки. Розовые камни монастыря словно светились в темноте, от промерзшей земли поднимался серый туман. Было уже за полночь.

Этой встречи я ждал несколько часов. Вернее, несколько лет. А если быть точным — шесть. Но представлял я эту встречу совсем иначе.

К повозке вышел молодой привратник, недавно посвященный в духовный сан: на его голове была выбрита тонзура, лысая макушка поблескивала в лунном свете.

— Добро пожаловать в Поблет, — сказал он.

— Как тебя зовут, брат? — спросил я.

— Сильва, — ответил тот, — брат Сильва из Сердании.

Я тоже назвался и велел отвести меня в келью Франциско де Монкада. Мой собеседник молча опустил глаза.

После долгого пути я был раздражен и сгорал от нетерпения.

— Вы поняли, что я сказал, брат Сильва?

— Да, брат Лукас, — ответил он, — но отец Адельмо запретил кому-либо входить в келью крестоносца.

— У меня есть письмо с печатью архиепископа Санчо из Таррагоны, — объяснил я. — В письме говорится, что я имею право принять опеку над Франциско и изгнать из него нечистую силу.

— Попробую найти отца Адельмо, — сказал брат Сильва, — и вы обсудите это с ним.

— Нет, брат Сильва, — возразил я. — Я пройду к Франциско немедленно.

С явной неохотой брат Сильва повел меня в церковь.

Я ощутил знакомый запах ладана, сопровождавший утреню — первую утреннюю молитву. Когда я сделал глубокий вдох, этот сильный аромат пробудил столь же сильные чувства в моей душе. Для меня то был запах Господа, запах родного дома, единственного, какой я знал.

Монахи уже собрались и ждали настоятеля, чтобы начать чтение псалмов. Некоторые из них зевали, младшие протирали глаза, пытаясь прогнать сон. Когда я шел по центральному проходу, головы всех до единого людей повернулись ко мне, все провожали меня взглядами. Один из старших монахов начал литургию, пытаясь привлечь внимание остальных, но напрасно.

Приблизившись к каменному кресту у подножия помоста, я встал на колени и мысленно прочел молитву: «Святая Дева Мария, благослови меня и сохрани от зла. Дай мне сил выполнить мою миссию».

Затем я перекрестился, встал и последовал за братом Сильвой в боковую дверь, что вела на монастырский двор. Мы обогнули двор, миновав несколько письменных столов, стоявших между колоннами. Монахи перенесли свои рукописи на каменную скамью под аркадой, чтобы защитить их от дождя; краем глаза я уловил каллиграфический почерк, четкие линии, уверенные изгибы букв.

В одном из углов двора был вход в башню. Брат Сильва зажег факел, и мы стали подниматься по винтовой лестнице. Я старался не отставать, но юноша вскоре исчез; яркий свет его факела все больше тускнел, лишь мелькали частые дрожащие блики… Но потом и они угасли, сменившись темнотой.

Осторожно, на ощупь, я продолжал взбираться по лестнице. Мои сандалии скользили по холодному камню, я пытался удержать равновесие, хватаясь за шаткие перила. Шаг, другой, еще один…

Наконец я приноровился, мое сердце стучало уже не так неистово. Добравшись до конца лестницы, где ждал меня брат Сильва, я уже собирался отчитать слишком проворного юнца, но тут мое внимание привлекла запертая дверь всего в нескольких футах от меня.

— Вы готовы, брат Лукас? — спросил брат Сильва.

Пламя скупо освещало его лицо — безбородое, встревоженное, неуверенное. Я колебался всего одно мгновение, прежде чем утвердительно кивнуть.

Комната, в которой мы оказались, была совершенно голой, если не считать деревянного креста на дальней стене. Сквозь крошечное окошко пробивался лунный свет, придававший келье странный, жутковатый облик. В полоске лунного света лежал кусок черствого хлеба, по которому сновали тараканы. Потом в глубине кельи, в густой тени, кто-то зашевелился.

Сгорбившись, там сидел на соломе человек. Как только я переступил порог, в нос мне ударил нестерпимый запах экскрементов и пота; я вытащил из рясы платок и прикрыл им нос и рот. Потом подошел к сидевшему на соломенной подстилке, чтобы взглянуть на него вблизи. Одна его рука была прикована цепью к вбитому в стену железному кольцу. Грязные лохмотья едва прикрывали истощенное тело, темно-каштановые волосы свисали длинными спутанными прядями, точно так же была спутана борода.

На меня безучастно уставились голубые глаза.

Да, он сильно изменился, и все-таки я его узнал.

— Он не произнес ни слова с тех пор, как появился здесь, — сказал брат Сильва. — Иногда во сне он что-то бормочет, но что именно — невозможно разобрать. Многие монахи считают, что он говорит на тайном дьявольском наречии, и боятся злых чар.

Я тоже боялся чар. Боялся демонов, завладевших Франциско, боялся ужасающей силы дьявола, способной сломить даже такого человека, как он. Мне очень захотелось убежать. Тогда я сжал крест, висевший у меня на груди, и попытался унять панический страх, поднимавшийся из глубин моей души.

«Помни, кто ты. Помни о своей миссии. Помни, какое положение ты занимаешь».

Я сделал два шага в темноту и дотронулся до похожего на привидение человека. Положил руку на его висок, медленно провел пальцами по щеке, почти до подбородка. Отняв руку, я обнаружил, что пальцы мои вымазаны грязью и слизью.

В окошко ворвался обжигающий ветер, я сделал шаг назад и почувствовал, как брат Сильва положил руку мне на плечо.

— Это безнадежный случай, — проговорил он. — Отец Адельмо в течение многих недель пытался изгнать из него бесов. Он пускал ему кровь, жег его, колол, даже вновь окрестил. Все напрасно.

Я прикоснулся к цепи, которой был прикован Франциско, взглянул туда, где железное кольцо охватывало его запястье. На руке была запекшаяся кровь.

Брата Сильву явно смущало мое молчание. Возможно, он чувствовал себя неловко оттого, что Франциско содержат в таких плохих условиях.

— Отец Адельмо приказал приковать его к стене для его же собственного блага, брат Лукас.

Я не ответил. В моей голове проносились воспоминания о том времени, когда мы с Франциско жили в Санта-Крус: ржавые железные ворота монастыря, пурпурные цветы вокруг водоема, дубовый стол, где мы трапезничали в полной тишине.

Я выпустил цепь и откинул волосы со лба Франциско, чтобы лучше видеть его лицо. Он выглядел гораздо старше своих двадцати семи лет. Его голубые полупрозрачные глаза казались совершенно пустыми, от них разбегались морщинки, некоторые очень глубокие и длинные, доходившие до самых висков. Серые тонкие губы были слегка приоткрыты, словно беззвучно нашептывали мрачную тайну его скитаний. Щеки запали, кожа над бородой была очень бледной, длинные усы свисали до упрямого подбородка, торчавшего из бороды, словно незыблемая скала из бурного моря.

— Франциско, это я, Лукас.

Я произнес его имя несколько раз, но он не отозвался.

— Брат Лукас, запах просто нестерпимый, — сказал брат Сильва. — Отец Адельмо запрещает монахам входить сюда без его разрешения. Мы сделали все возможное, чтобы…

Я поднял руку, и юноша замолчал. Я не собирался судить ни этого юнца, ни других монахов, просто его болтовня мешала мне сосредоточиться: я всматривался в лицо Франциско, пытаясь уловить хоть малейший проблеск жизни, хоть какое-то воспоминание о нашем прошлом.

• 1/79
• Следующая