Крестоносец - Айснер Майкл Александр - Страница 35

• Предыдущая
• 35/79
• Следующая

В следующем году королевство Акра направило делегацию христианских послов в замок Сафита, превращенный Бейбарсом в мусульманскую крепость. Послы должны были заключить перемирие между христианами и мусульманами. Вид тысячи черепов христиан, выложенных вокруг замка, не отвратил этих отважных людей от исполнения долга, однако Бейбарс остался неумолим. Он не предложил нашим послам, совершившим долгое путешествие, ни хлеба, ни воды и отклонил все попытки прийти к соглашению. Возможно, это было к лучшему: мира с Бейбарсом и его воинами у христиан быть не может, неверных надлежит вырвать с корнем и уничтожить.

Может, мой почтенный читатель еще питает надежды на перемирие в Леванте. Дабы развеять подобные иллюзии, я приведу еще один пример вероломства неверных. Безусловно, всем известно, что христианский город Антиохия пал под натиском мусульман в мае 1268 года от Рождества Христова. Однако мало кто осведомлен о тех зверствах, которые учинили мусульмане после захвата города. Мне рассказал о них один рыцарь из Арагона, который во время осады находился в Антиохии. Милостью Божьей он сумел выбраться из города посреди царившего там хаоса и кровопролития.

Мусульманские военачальники считали уничтожение христианских воинов делом первостепенной важности. Еще повезло тем, кого обезглавили, другие умирали более мучительной смертью: их стегали плетьми, калечили, жгли, четвертовали. Разделавшись с воинами, неверные принялись за городских жителей — женщин, детей, стариков; выкалывали им глаза, отрезали носы и уши, насиловали девушек и юношей. Их жестокость не поддается описанию. Статую Девы Марии осквернили: оплевали и разбили. Рассказывали, что сарацины испражнялись в церквях и святилищах.

Те христиане, кому посчастливилось спрятаться, впоследствии были захвачены и проданы в рабство. У каждого воина в армии султана имелось по одному-два раба, остальных продали на рынках Каира. Говорят, из-за огромного количества захваченных в плен христиан цена за девушку упала ниже цены за старую козу.

Против подобной кровавой резни, против зла ополчилось войско Христово. К сожалению, наши воины тоже совершали непозволительные поступки, однако при данных обстоятельствах такое нехристианское поведение христиан вполне объяснимо. А теперь я предлагаю читателю вернуться к жизни Франциско и его горестной исповеди.

— Мы провели в море почти два месяца. Семь из десяти кораблей нашей флотилии, включая судно короля Хайме и его свиты, были вынуждены повернуть назад из-за неустанных сильных штормов. На нашем корабле сорок человек заболели дизентерией и умерли. Их тела поспешно выбросили в море во избежание распространения заразы. Одного несчастного отправили в серую пучину еще до того, как он испустил последний вздох. Его запавшие непонимающие глаза горели праведным огнем. Места, где мы спали, пропахли смертью — кровавые испражнения, просочившиеся в щели деревянного пола и словно покрывшие его блестящим лаковым налетом, немилосердно воняли.

Когда наконец в ноябре 1270 года от Рождества Христова на горизонте показались очертания городских укреплений, раздались неистовые крики радости. Кричали даже самые твердые духом. Зимнее солнце заливало священным светом каменные стены цитадели тамплиеров, охранявшей вход в Акру. Сверкающие башни так величественно возвышались над городом, словно перед ним был сам Эдем.

Три испанских корабля плавно вошли в залив. На палубе все бормотали благодарственные молитвы. Рыцари высыпали в город, словно муравьи, набросившиеся на останки мертвой зверушки. Это мало походило на то славное прибытие, которое дядюшка Рамон не раз описывал нам в трюме во время шторма. Однако оно все-таки было триумфальным: мы остались в живых.

Орден Калатравы потерял семнадцать человек; нас осталось только восемьдесят семь.

Спотыкаясь, мы поднялись по каменным ступеням, ведущим на открытую рыночную площадь, и там наших командиров приветствовали коннетабль и другие знатные жители города. Представители трех главных орденов — тамплиеры, тевтонские рыцари и госпитальеры — радостно приветствовали своих собратьев и готовы были проводить нас в предназначенные для нас помещения.

По нашим рядам быстро разнеслись слухи о том, что несколько тысяч неверных окружили город. Один из рыцарей шепотом рассказал новость своим братьям, а те в свою очередь передали другим. Вскоре об этом уже все знали. Оказывается, город был осажден. Но страх, который это сообщение породило в моей душе, быстро прошел, когда я принялся осматриваться по сторонам. Необычность места, куда мы прибыли, вызвала во мне живейший интерес.

Рядом с крестоносцами стояли городские жители в удивительных нарядах: белые тюрбаны, замысловатые головные уборы, пурпурные туфли с загнутыми кверху носами, золотые нарукавники, по форме напоминавшие дьявольских змей. Любопытные зеваки смотрели на нас так, словно мы были беженцами, явившимися, чтобы поклоняться на каком-то первобытном алтаре. Голые по пояс юноши продавали хлеб грубого помола и душистые зелья, оставлявшие во рту неприятный привкус. Проститутки, украшенные драгоценностями, мелькали в тени, словно опасная, усыпляющая приманка.

Узкие улочки тонули в дымке горящего фимиама. Позолоченные церкви были выложены из соленого выщербленного красного камня. Над обреченным городом вздымались башни.

После того как несколько месяцев мы вынуждены были довольствоваться зловонным воздухом корабля, мы, как странники в пустыне, жадно глотали сырой ветер. Город был словно пропитан солоноватым бальзамом — здесь пахло избавлением моего брата и моей свободой.

У ордена Калатравы не имелось своих представителей в Акре; мы, так сказать, были сиротами. Однако благодаря кровной связи дядюшки Рамона с бароном Густавом Верньером из Руана (они приходились друг другу четвероюродными братьями) мы присоединились к госпитальерам. Барон Густав Берньер являлся представителем великого магистра госпитальеров — могущественнейшего военного ордена в Леванте.

Барон стоял в окружении рыцарей — изможденных в боях воинов в полном снаряжении, с белыми крестами, вышитыми на черных одеждах. Взгляды этих воинов были отстраненными и задумчивыми, и я чувствовал себя мальчишкой среди них, познавших все трудности битвы и смотревших в глаза смерти, тогда как я видел ее лишь с корабля, с безопасного расстояния. Госпитальеры были с нами учтивы, но в них ощущалась некая надменность, а возможно, и сожаление к непосвященным, словно они завидовали нашей невинности.

Барон распорядился поселить нас в резиденции госпитальеров. Во время последних нападений Бейбарса их орден понес значительные потери, и они были рады принять вновь прибывших. Более того, примерно из трехсот госпитальеров, оставшихся в Святой земле, большинство охраняло замок-крепость на севере — Крак-де-Шевалье. Госпитальеры занимали довольно большую территорию почти в центре города, включавшую двор с колоннами и пальмовыми деревьями, которые росли прямо из пола, выложенного арабской мозаикой с изображением павлинов и зелено-желтых узоров на белых плитах. Рыцарей Калатравы поместили на втором этаже восточного крыла. Мы спали вдесятером в одной комнате на соломенных подстилках. Океанский бриз что-то нашептывал нам, пока мы грезили о стеклянных замках до небес, прекрасных женщинах с медно-красными волосами и гладкой кожей и еще — о невидимых врагах, неуязвимых гигантах.

Рыцари-госпитальеры, в основном французы и немцы, спали в западном крыле, а их пехотинцы — на соломенных подстилках в конюшне. Эти пехотинцы были крестьянами из различных христианских стран Европы, хотя среди них встречались и выходцы из Леванта. Большинство из них были без лошадей и почти не имели оружия. У одного — щит, у другого — шлем, снятый с головы убитого врага; но многие из них сражались с храбростью, превосходившей храбрость их знатных собратьев.

Дон Фернандо Санчес, незаконнорожденный сын короля Хайме, выполняя распоряжение отца, предоставил рыцарям Калатравы оруженосцев из своего личного отряда. Эти оруженосцы и отнесли наше снаряжение на территорию ордена госпитальеров, которые, в свою очередь, выделили нам лошадей из собственных конюшен.

• Предыдущая
• 35/79
• Следующая