Перевёрнутый мир - Сазанович Елена Ивановна - Страница 17

Я наглухо застегнул ветровку, набросил на голову капюшон и вдруг заметил, как мимо меня, слегка пошатываясь, прошел тот мужчина в белом костюме и черной шляпе. Решив немного подождать, пока он уйдет, я наполнил рюмку оставшимся вином. Не знаю почему, но выходить одновременно с ним мне не хотелось. Хотя мы и были одного роста, рядом с ним я вдруг почувствовал себя каким-то лилипутом. Черт побери, вот еще одна черта, формируемая мегаполисом, – комплексы по поводу собственной несостоятельности. Там, на природе, у меня и мысли бы такой не возникло. И высокие сосны, и кривые маленькие кустики, и уродливые жучки, и красивые птицы, и я – мы все были частью одного мира. Находясь под одним небом, мы дополняли друг друга и друг друга любили. Боже, что со мной сделали?! Вернее, что я позволил сделать с собой?…

Я медленно поднялся, закурил папиросу и огляделся. Кафе было совершенно пустое. Я был последним посетителем. На спинке стула у столика, за которым сидел неизвестный наблюдатель, лежало темно-синее дорогое пальто.

– Вот шляпа! – раздраженно выдохнул я и, схватив пальто, выскочил на улицу.

Я бегал взад-вперед, разыскивая человека в белом костюме, расспрашивал прохожих, но все безрезультатно. Разве можно разыскать иголку в стоге сена? Он растворился в толпе или, скорее всего, умчался на шикарном автомобиле. И мне ничего не оставалось, как вернуться и оставить пальто в кафе. Но кабачок к моему приходу уже закрылся. Я растерянно стоял на углу проспекта возле забегаловки с круглыми окнами, напоминающими пустые глаза. И озирался по сторонам – вдруг человек в белом костюме вернется? Но он не вернулся.

Потеряв всякую надежду, я понуро побрел домой. В конце концов, отдать хорошую вещь никогда не поздно. Потеряному обрадуются в любое время суток. И я решил подождать до утра.

Дома было очень холодно. Отопление уже отключили по случаю прихода весны. Хотя весна так и не наступила. Я сидел в комнате на тахте и при свете маленькой тусклой лампочки прикуривал одну папиросу от другой. Завтра должна явиться квартирная хозяйка, а в моем кармане валялись всего две помятые десятки. И я размышлял, какой бы найти веский предлог, чтобы еще на неделю задержаться здесь. Но ничего стоящего придумать не мог. От холода я накинул пальто незнакомца. Оно было теплое и мягкое. Я взглянул в зеркало. Пальто было впору, словно по мне шито. И вообще могло быть к лицу, если бы не лицо. Заросшее черной бородой, хмурое, с синяками под глазами и со взлохмаченными длинными волосами. Да, моя физиономия оставляла желать лучшего.

Я опустил озябшие руки в карманы, и по телу пробежала нервная дрожь. В одном из карманов оказалось кожаное портмоне, а в другом – нераспечатанная пачка «Парламента». Я бросил портмоне на диван, подальше от искушения. Оно было чужое. Но сигарету взял с чистой совестью и закурил. Нет, я должен заглянуть в бумажник, в конце концов, там, возможно, есть визитная карточка знакомого незнакомца. Что может упростить дело. Я даже сейчас мог бы позвонить ему и успокоить. Ведь он наверняка волнуется из-за потери.

Более не раздумывая, я заглянул в чужой бумажник. Итак, паспорт и деньги – целая пачка долларов. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Я пересчитывал сотенные купюры и в конце концов сбился со счета. Руки слегка дрожали, мысли путались. А ведь раньше я был так равнодушен к деньгам. Нет, я и сейчас к ним равнодушен. Но когда одной ногой оказываешься на улице, да еще в такой холод, да еще с дырами в кармане… Стоп. Я не имею права себя жалеть. Жалость – плохой попутчик, который может завести не на ту дорожку. И последний кров неудачников.

Я небрежно бросил деньги на тахту и открыл паспорт. Это он, только без шляпы. Стриженный налысо, по последней моде. И в том же белом костюме. Неглинов Ростислав Евгеньевич. Это имя мне ни о чем не говорило. На год старше меня. И его адрес… Сегодня уже поздно ехать к нему даже с добрыми новостями. А телефон в паспорте не указывают. Так что остается подождать утра. Под кожаной обложкой паспорта я нащупал несколько чужих визиток. Как положено – фамилии, телефоны каких-то фирм, продюсеров. Но не звонить же сейчас незнакомым людям, требуя номер телефона Неглинова. Ничего, подождет до утра. Подождет. Не раздеваясь, я устало рухнул на тахту и заснул как мертвый. Чтобы завтра родиться вновь.

Утром меня разбудил настойчивый звонок в дверь, звук которого напоминал бормашину. Я поморщился, машинально схватившись за щеку, словно у меня разболелся зуб.

На пороге стояла квартирная хозяйка, вызывающе уперев руки в бока.

– Так-так, – она презрительно оглядела меня с ног до головы. – Говорили же мне, дуре, – не сдавай комнаты этим лимитчикам! Понаехали в столицу, окаянные! Житья от вас нету! Коренному москвичу и пройти негде!

Я ответил ей не менее презрительным взглядом. Это она-то коренная! Кому бы рассказывала! Человек неопределенного возраста с неопределенным расплывшимся лицом. Можно дать и тридцать пять, а можно – и все пятьдесят. Словно вылепленная из теста, и то плохим пекарем.

– Что-то не встречал коренных с волжским акцентом, – огрызнулся я.

Она задохнулась, не находя слов, и замахала толстыми руками, как крыльями, сделанными из некачественного папье-маше.

– Если… Если вы мне сейчас же не заплатите, я напущу на вас милицию! И так за два месяца задолжали!

– Ага, напустите. И милиция сейчас же бросится на меня, делать ей больше нечего. К тому же я скажу, что вы моя давняя знакомая, задолжали мне деньги, а теперь пытаетесь выкрутиться. Конечно, если дождусь милиции. Скорее всего, меня через пять минут уже здесь не будет. Вот так, милая. Кстати, вы читали «Преступление и наказание»? Помните, что случилось со старухой-процентщицей?

Хозяйка изменилась в лице, ее словно перекосило, и она медленно попятилась к двери. А я так же медленно на нее наступал.

Стоп, Данька. Я резко остановился и перевел дух. Вообще-то мне давно уже казалось, что это не я. Говорю не своими фразами и думаю не своими мыслями. Я же совсем другой, совсем – рожденный на свежем воздухе, влюбленный в природу, закаленный ветром, у меня здоровое тело и здоровые мысли. Как редко я стал об этом вспоминать. Стоп, Данька, стоп.

– Да пошутил я, чего вы так перепугались, – я махнул рукой. И словно в знак прощения вытащил из бумажника несколько стодолларовых бумажек. – Так сколько, говорите, я вам должен?

Старуха-процентщица от удивления проглотила язык. И вмиг перестала меня бояться. А лишь жадным взглядом смотрела, как я кладу назад в бумажник пачку денег. Наконец, придя в себя, она дрожащим голосом назвала сумму. Но никакой страх не помешал ей вовремя сориентироваться и назвать гораздо большую сумму долга. Я не стал торговаться и молча протянул ей деньги. Потом вытащил еще.

– А это я мог бы заплатить за два месяца вперед. Да вряд ли мне понадобится эта ночлежка, – я помахал пачкой зелененьких перед картофельным носом хозяйки и тут же спрятал.

– Спа-спа-спасибо, – пролепетала она, проглотив слюну, и, раскрасневшись, как помидор, тут же дрожащими руками сунула квартплату в цветную сумку. Словно я мог передумать и забрать деньги назад. – А вы зря меня обижаете, называете мой уютный домик ночлежкой. Живите тут, ради бога, я-то что? Сразу видно, вы человек хороший, благородный, не какой-нибудь там… Надеюсь, вам удобно, если хотите, я могу тумбочку принести.

Она, видимо, собиралась рассыпаться в любезностях еще долго, и я ее перебил:

– Ничего мне не нужно. А что нужно – куплю. Мы с вами рассчитались, и в вашем благородном притоне мне теперь делать нечего. А там будет видно…

– Ага, видно. Ну да, конечно, вы теперь человек солидный…

Как можно любезнее я выпроводил ее за дверь.

Теперь мне нужно было все хорошенько обдумать и взвесить. Я предчувствовал новый поворот в судьбе. Только что будет за этим поворотом, знать не мог. Да пока и не хотел. Но главное – я смог рассчитаться за квартиру. Правда, чужими деньгами. Но парень, видно, богатый и, как мне показалось, не жлоб. Хотя и денди. Возможно, я смогу с ним договориться. В конце концов, денежные знаки тоже могут быть знаками судьбы. Как это ни прозаично звучит. Но, чтобы договориться, мне придется одолжить у этого парня еще сотню-другую. Семь бед – один ответ.